Она подняла голову, подняла руки в изумлении, она как будто не верила ушам своим.
— Оскар! — воскликнула она.
— Я здесь, — откликнулся Оскар, отворяя дверь в эту минуту.
Она с быстротой молнии обернулась к тому месту, откуда послышался его голос. Она поняла обман Нюджента и испустила громкий крик негодования.
Испуганный Оскар подбежал к ней. Она сердито оттолкнула его.
— Обман! — воскликнула она. — Низкий, гнусный, презренный обман! Оскар! Брат вам подражал, брат ваш говорил со мною вашим голосом. А эта женщина, называющая себя моим другом, эта женщина стояла тут, слушала его и не вывела меня из заблуждения. Она поощряла, она наслаждалась. Негодяи! Уведите меня от них. Они на все способны. Она возненавидела вас, милый, с самого начала, она пленилась вашим братом, лишь только увидела его. Наша свадьба будет не в Димчорче, они не должны знать, где она будет. Они в заговоре против нас. Остерегайтесь их, остерегайтесь. Она говорит, что я влюбилась бы в вашего брата, если бы встретилась с ним прежде, чем с вами. В этом больше значения, милый мой, чем вам кажется. Это доказывает, что они разлучили бы нас, если бы могли. А! Кто это движется? Не обменялся ли он с вами местами? С вами ли я говорю теперь? О, моя слепота, моя слепота! О Боже, из всех твоих созданий самое беспомощное, самое несчастное есть то, которое не может видеть!
Я никогда в жизни не встречала ничего столь ужасного, столь жалкого, как злобная подозрительность и страдание, выражавшиеся в этих словах. Она задела меня за живое.
Я говорила необдуманно, я поступала неосторожно, но неужели я это заслужила? Нет, нет и нет! Я этого не заслужила! Я села на стул и залилась слезами. Слезы раздражали меня, рыдания сотрясали. Если б у меня был в руках яд, я выпила бы его, так была зла и огорчена, так оскорблена была моя честь, так уязвлено мое сердце.
Один Нюджент решился заговорить с Луциллой. Не думая о последствиях, он с противоположной стороны комнаты, задал ей многозначительный вопрос, которого она еще никогда ни от кого не слышала.
— Уверены ли вы, Луцилла, что ваша слепота неизлечима?
Гробовое молчание последовало за этими словами.
Я вытерла слезы и подняла глаза.
Оскар, как я и предполагала, обнимал Луциллу, стараясь успокоить ее. В ту минуту, когда брат его задал этот вопрос, я взглянула на нее. Она только что высвободилась из его объятий, сделала шаг вперед по направлению к Нюдженту и остановилась, повернувшись к нему лицом. Все ее чувства, казалось, были поглощены новой мыслью, им вызванной. Ни в детстве, ни в юности, ни в зрелом возрасте, ни во сне, ни наяву — никогда не приходила ей в голову мысль о возможности прозреть. Ни малейшего признака мучительного страдания, проявлявшегося у нее до сих пор в присутствии Нюджента, не было теперь заметно. Единственное чувство, которое овладело ею теперь всецело, было удивление, столь сильное, что она не могла вымолвить ни слова.
Я взглянула на Оскара. Его взгляд был обращен на Луциллу. Он заговорил с Нюджентом, не глядя на него, побуждаемый, казалось, смутным опасением за Луциллу, понемногу превращавшимся в смутное опасение за самого себя.
— Подумай, что ты делаешь, — сказал он. — Взгляни на нее, Нюджент, взгляни.
Нюджент подошел к брату, сделав это так, что Оскар очутился между ним и Луциллой.
— Не обидел ли я тебя? — спросил он.
— Могу ли я быть обижен тобою после того, что ты вытерпел, что ты пережил ради меня, — сказал Оскар.
— Однако, — настаивал тот, — ты чем-то недоволен.
— Я поражен, Нюджент.
— Поражен? Чем?
— Вопросом, который ты задал Луцилле.
— Вы оба сейчас поймете меня.
С того момента, как братья заговорили, мое внимание было сосредоточено на Луцилле. Она медленно повернула голову в ту сторону, куда перешел Нюджент, но кроме этого не сделала никакого движения. По-видимому, она ничего не слышала с тех пор, как вопрос Нюджента пробудил в ней в первый раз сомнение в том, что она слепа на всю жизнь.
— Говорите, — сказала я. — Ради Бога, не оставляйте ее в ожидании.
Нюджент заговорил.
— Вы имели причину сердиться на меня, Луцилла. Позвольте мне представить вам, если будет возможно, предлог быть мне благодарной. В бытность мою в Нью-Йорке я познакомился с одним глазным доктором-немцем, завоевавшим всеобщее признание в Америке и составившим себе состояние искусством лечить глазные болезни. Особенно удачно врачевал он слепых, признанных другими докторами неизлечимыми. Я говорил ему о вас. Он, разумеется, не мог сказать ничего положительного, не осмотрев вас. Все, что он мог сделать, это предложить мне свои услуги, когда будет в Англии. Я, со всей стороны, признаю вашу слепоту неизлечимой только в том случае, если этот искусный человек скажет, что нет никакой надежды. Если есть хоть малейшая возможность возвратить вам зрение, один он в состоянии это сделать. Он теперь в Англии. Дайте позволение, и я привезу его в Димчорч.
Она медленно подняла руки и схватилась за голову, как бы пытаясь привести в порядок мысли. Цвет ее лица менялся из бледного в красный, из красного опять в бледный. Луцилла тяжело вздохнула и опустила руки, приходя в себя. Последовавшая в ней перемена заставила нас всех затаить дух. Приятно и страшно было смотреть на нее. Немой восторг преобразил ее лицо, божественная улыбка заиграла на ее губах. Она была среди нас и в то же время далеко от нас. В мягком вечернем свете, озарявшем ее из окна, Луцилла стояла, погрузившись в свое счастье, и казалась существом другого мира. Была минута, когда я смотрела на нее с восторгом, была минута, когда она внушала мне ужас. Оба брата опомнились. Оба показывали мне знаками, чтоб я заговорила с ней первая.
Я сделала несколько шагов. Я старалась придумать, что сказать. Напрасно. Я не могла ни думать, ни говорить. Я могла только смотреть на нее, я могла только прошептать тревожно:
— Луцилла!
Она возвратилась в мир, она возвратилась к нам, тихо вздрогнув, с слабою вспышкой румянца на щеках. Она обратилась в мою сторону и прошептала:
— Подойдите.
Я обняла ее. Она опустила голову на мою грудь. Мы помирились без слов. Мы стали опять подругами, сестрами.
— Не был ли это обморок? Не спала ли я? — спросила она меня тихим, смущенным голосом. — Я как будто сейчас проснулась. Мы в Броундоуне?
Она внезапно подняла голову.
— Нюджент! Вы здесь?
— Здесь.
Она тихо высвободилась от меня и подошла к Нюдженту.
— Говорили вы со мной сейчас? Это вы дали мне надежду, что я не обречена на вечную слепоту? Не может быть, чтоб это мне только показалось. Говорили вы, что человек придет и что время придет?
Она внезапно возвысила голос:
— Человек, который вылечит меня! Время, когда я прозрею!
— Я говорил это, Луцилла.
— Оскар! Оскар! Оскар!
Я выступила вперед, чтобы подвести ее к нему. Когда я взяла ее руку, Нюджент притронулся ко мне и указал на брата. Оскар стоял пред зеркалом и смотрел на свое безобразное отражение с отчаянием, которое я опять вижу, когда пишу эти строки. Из сострадания к нему я не решилась подвести Луциллу. Она пошла одна, протянула руку и положила на его плечо. Ее прелестное лицо отразилось в зеркале рядом с его лицом. Она весело наклонилась к нему и сказала:
— Придет, милый мой, время, когда я увижу вас.
С радостным криком она наклонила к себе его лицо и поцеловала в лоб. Его голова, когда она отпустила ее, склонилась на грудь. Он закрыл лицо руками, стараясь подавить видимое проявление душевного страдания. Я поспешно отвела Луциллу от него, прежде чем она успела бы заметить, что не все благополучно. Она сопротивлялась, она спросила меня подозрительно:
— Зачем вы уводите меня от него?
Что могла я сказать в оправдание? Моя изобретательность истощилась.
Она повторила вопрос. В этот раз судьба пришла нам на помощь. Когда она старалась высвободиться из моих рук, раздался стук в дверь.
— Кто-то идет, — сказала я, и в ту же минуту вошел слуга с письмом из приходского дома.
Глава XXIXКРАТКИЙ ОТЧЕТ О ПАРЛАМЕНТСКИХ ПРЕНИЯХ
О, желанная помеха! После испытанного нами мы все почувствовали облегчение. Нам приятно было вернуться к рутине обыденной жизни. Я спросила, кому адресовано письмо. Нюджент отвечал:
— Письмо адресовано мне, а писал его мистер Финч. Прочитав письмо, он обратился к Луцилле:
— Я посылал записку вашему отцу, приглашая его прийти сюда, — сказал он. — В ответ мистер Финч пишет, что обязанности удерживают его дома и что, по его мнению, приходский дом — самое приличное место для семейных совещаний. Имеете вы что-нибудь против возвращения домой? Не пойдете ли вы впереди с мадам Пратолунго?
Подозрительность Луциллы вспыхнула мгновенно.
— Почему не с Оскаром? — спросила она.
— По письму вашего отца, — начал Нюджент, — я вижу, что он немного обижен моим прежним уведомлением о предполагаемом здесь разговоре. Я думал, что если бы вы и мадам Пратолунго пошли вперед, то вы могли бы помирить нас с ректором и уверить отца, прежде чем придем мы с Оскаром, что мы не имели намерения оскорбить его. Согласитесь, что было бы лучше, если бы вы это сделали.
Разлучив так ловко Луциллу с Оскаром и выиграв время, чтобы успокоить и ободрить брата, прежде чем они опять встретятся, Нюджент отворил нам дверь. Мы оставили близнецов вдвоем в скромной маленькой комнатке, в которой произошла сцена, одинаково достопамятная для всех нас как по своему интересу, так и по своим последствиям.
Полчаса спустя мы были все в сборе в приходском доме.
Наши отсроченные прения (исключая незначительное предложение, сделанное мною) оказались бесполезными. Результат их, может быть, верно передан речью, произнесенной мистером Финчем. В этом случае (имея в виду более важные обстоятельства) я беру на себя смелость сократить речь досточтимого джентльмена в pendant [7] к его фигуре. Как сам он мал ростом, так и речь ректора, в первый раз в его жизни, будет короткой.