— Когда… — начал сержант Пламптри.
— Нет, он меня сразу предупредил: «Миссис Таккер, я коллекционер и в комнатах у меня будет полно всяких сосудов и тому подобного. Так что если вам будет слишком трудно смахивать с них пыль, договоримся об этом стразу». И ещё он сказал: «Я буду ездить когда хочу и куда хочу». И так и делал. «Ждите меня, и я вернусь», — вот был его принцип. Часто бывал в Италии — у него там в Флоренции дом. Адрес написан на визитке, можете убедиться. Отсутствовал три месяца, и вдруг в один прекрасный день вернулся, как ни в чем не бывало, с полным чемоданом черепков.
— Как… — снова попытался перебить сержант Пламптри.
— А нынче в феврале исчез опять. Двенадцатого февраля. У меня все записано. Вот, посмотрите, здесь стоит: пятница, двенадцатого февраля. «Поеду в Кент» — сказал он мне. Куда именно, я прослушала. Что-то вроде Стэнтона. А может быть, Стэнкомба.
— Я думал… — сказал сержант Пламптри.
— Я знаю, что вы хотите сказать, — продолжала свое миссис Таккер. — Но подождите. Он уехал в пятницу. «Еду в Кент, — сказал мне он, — и если там найду то, на что рассчитываю, произойдут большие события, миссис Таккер. Громкие события. Вечером буду дома», — так он сказал.
— И больше не вернулся?
— С чего бы это? Вернулся в тот же вечер, как и говорил. А утром снова уехал, просто так, без чемоданов. Он делал так всегда. «Ага, — сказала я себе, — теперь в Италию. Видно, нашел то, что искал». И так проходил день за днем, и мне было ясно, что угадала я верно.
— Вы думали, что он…
— Я знала, что он в Италии, и остается там по сию пору, — победоносно заявила миссис Таккер. — Там такая прекрасная погода!
С тактом, необычным для его возраста, сержант Пламптри воздержался от каких-либо комментариев этой любопытной точки зрения.
III
— Меня больше всего беспокоит проблема доступа, — сказал Хейзелридж, и здесь-то вы мне можете помочь.
— Доступа к чему?
— Доступа к тому ящику, где был спрятан труп, — пояснил Хейзелридж. И добавил: — Доступа в эту комнату, доступа в контору, доступа в Линкольнс Инн.
— Тут дело обстоит так, — начал Боун. — Днем кто угодно имел доступ в любую часть Линкольнс Инн. Приди вы очень рано утром, или поздно вечером — или в субботу после обеда или в воскресенье — тогда вас кто-то мог заметить.
— Особенно будь вы такой видной личностью, как Абель Хорниман.
— Да. Привратники, разумеется, знали его в лицо. А вот в рабочие часы вы можете войти в Линкольнс Инн когда угодно через шесть разных входов — и никто вас ни о чем не спросит.
— Ладно, — смирился Хейзелридж. — А в контору?
— Тут уже труднее, — сознался Боун. — Я здесь слишком недолго, и может быть эта неделя была не слишком типична, но вы бы удивились, сколько народу тут толчется в канцелярии и никто их не замечает. Не только сотрудники, но и совсем посторонние люди. На нашей стороне конторы есть приемная — там сидят младшие писари. Все посетители, клиенты, посыльные, сотрудники других фирм, торговцы канцелярскими товарами, и даже друзья и родственники сотрудников должны бы ждать там. В другой части все куда изысканней. Там только три кабинета компаньонов и комната, где сидят их секретарши. Но и так уйма людей, которые тут ориентируются, пользуются черным ходом, если хотят попасть прямо к секретарше того партнера, с которым хотят поговорить — или всучить какие-то бумаги — или вручить почту — или завести часы — или почистить телефоны — или наладить пишущие машинки.
— Короче, — резюмировал Хейзелридж, — любой, кто сделает вид, что у него здесь дело, мог в рабочие часы свободно попасть в любую часть здания, никто бы не остановил его и даже не заметил. По окончании рабочего времени никто не мог войти даже в вестибюль не рискуя, что будет замечен — а в контору?
— В контору безусловно нет, — сказал Боун. — Сержант Коккерил на ночь запирает обе двери. Уходит около семи последним.
— У кого есть ключи?
— Насколько мне известно, только у него. Когда куда-нибудь уходит, передает их другим. Он тут главный ключник. И сейфы тоже по его части.
— А что, если кому-то из партнеров понадобится попасть внутрь в нерабочее время?
— Не знаю, — пожал плечами Боун. — Я спрашивал об этом Джона Коу и тот сказал, что ни один уважающий себя партнер никогда не работает сверх нормы — такое поручают явным аутсайдерам. Если вдруг кто-то из партнеров собрался бы поработать ночью, наверняка бы взял ключи у сержанта Коккерила и сам все закрыл.
— И даже Абель Хорниман не имел ключей?
— От входа — нет.
— Гм… Похоже, тут все ясно. Только не надо забывать, что к каждому ключу можно сделать дубликат — тем более к такому большому ключу от входных дверей. Теперь, как с кабинетом Хорнимана?
— В рабочие часы, — неторопливо продолжал Боун, — есть одно серьезное препятствие. Если взглянуть на расположение помещений, то видно, что во все три кабинета шефов можно попасть только через секретариат. А там всегда должна быть хоть одна секретарша.
— Вы говорите, — должна быть, — недоверчиво протянул инспектор. — Но это соблюдается?
— Я полагаю, что соблюдается, — сказал Боун. — Контора работает по хорнимановским методикам, то есть под девизом «порядок прежде всего». И, кроме этого, в секретариате телефонный коммутатор для всех трех кабинетов руководства. И это часть системы, которая должна держать нежелательных или навязчивых клиентов на дистанции — что очень важно для каждой адвокатской конторы. Настоящий коммутатор-тот, что соединяет с внешним миром — стоит в подвале и обслуживает его сержант Коккерил или его юный помощник Чарли. Когда извне звонят кому-то из партнеров, вначале соединят с секретариатом, там он будет оценен, и только потом соединен — или не соединен — с нужным партнером. Что на деле означает, что там всегда должна быть хоть одна из секретарш.
— Понимаю, — кивнул инспектор. — Так что секретарши должны были заметить, если бы мистер Смоллбон вошел в кабинет мистера Хорнимана?
— Не только бы заметили, — усмехнулся Боун, — а тут же зафиксировали бы в календаре, и если бы он вышел, соответствующая секретарша — в нашем случае мисс Корнель — пометила бы, как он долго там был, чтобы позднее могла напечатать исчерпывающий отчет о визите с той или иной целью. С чего бы, думаете, мы, бедные адвокаты, живем?
Хейзелридж на миг задумался, но ничего не сказал. И наконец попросил:
— Ну, а теперь — о ящике.
— Тут случай ещё тяжелее, — покачал головой Боун. — Сами видите, какой солидный тут замок, скорей для сейфа, чем для ящика. Его можно выломать, как показал сержант Коккерил, но сомневаюсь, что можно открыть отмычкой — по крайней мере, не оставив следов.
— Хорошо, — согласился Хейзелридж. — А что с ключами?
— Ящики эти изготовлены комплектами. У каждого из трех партнеров в его кабинете свой комплект и к каждому ящику от каждого комплекта — свой особый ключ. И ни один ключ от одного комплекта не подходит к замкам другого. У каждого партнера было кольцо с ключами от ящиков его комплекта, и один универсальный ключ на весь комплект на случай, если какой-то ключ потеряется.
— Не слишком ли это сложно?
— Ну, вы не знали Абеля Хорнимана, — усмехнулся Боун. — Это был его принцип. Один ключ — один ящик — один клиент. Сомневаюсь, что остальным партнерам эта система так уж нравилась. Со временем Бёрли растерял все свои ключи и пришлось заказывать новый комплект. А Крейн свои ящики вообще никогда не запирает. Но дело не в этом, поскольку ни один из их ключей не мог открыть ящик с документами Ишабода Стокса. Тот ключ был только у Абеля Хорнимана — но у него его тоже не было. Не знаю, что тут говорит Боб Хорниман — зато мисс Корнель утверждает, что Боб не мог найти ни ключ от этого ящика, ни универсальный ключ. Все остальные семнадцать ключей были на месте.
— Благодарю вас, — сказал Хейзелридж. — Как вижу, нужно поговорить с Бобом Хорниманом.
Боб о ключах знал совсем немного.
— Я у отца единственный наследник, и я просто принял все, как было. Ключей там была уйма. Ключи от дома и ключи отсюда. Я знал, что эта связка отсюда, поэтому принес её сюда и запер в ящик своего стола. Понятия не имел, что одного ключа не хватает. Остальными я как-то открывал некоторые ящики.
— Но явно не имели повода что-то искать в этом ящике, до самого сегодняшнего утра?
— Нет, не имел, — сказал Боб. — Признаюсь вам, что я о наследстве Стокса вообще не думал. Меня уже начинала мучить совесть, но такие дела по наследству — это не передача имущества или судебный иск, с которыми хватает хлопот. Знаете, как это бывает — дел у меня было выше головы, так что менее срочная работа могла и подождать.
— Вполне вас понимаю, — сказал Хейзелридж. — А теперь расскажите мне о вашем отце. Пожалуй, опишите мне, как выглядел его нормальный день. В котором часу он приходил в контору и так далее. Главным образом в последние месяцы жизни.
Боб выглядел изрядно удивленным, но сказал:
— Он должен был весьма щадить себя. Последние полгода был постоянно под наблюдением врачей. А те бы предпочли, чтобы в контору он вообще не ходил, но для отца такое было немыслимо. Знаете, контора была для него делом всей жизни. Он приходил сюда в половине одиннадцатого, а уходил в полпятого.
— Полагаю, что остальные приходили раньше.
— Еще бы, — подтвердил Боб. — Точно к половине десятого. Даже мистер Крейн уже сидит за столом ещё до десяти.
— Ага. А вы жили вместе с отцом?
— Нет, — отрезал Боб. — У меня своя квартира.
— По завещания вашего отца дом его, конечно, достанется вам. Вы поселитесь там?
Вначале показалось, что Боб в его вопросе увидел нечто оскорбительное. Потом сказал:
— Нет, безусловно нет. Я бы не смог его содержать. Такой огромный домина.
IV
Сержант Пламптри мог бы с этим определением согласиться. Красивым дом никак нельзя было назвать. Громадный, выкрашенный серо-желтой краской, сооружен он был по солидным викторианским принципам, по которым кухня должна быть расположена в подвале, семья — в бельэтаже и на первом этаже, гости — на втором, слуги на третьем а дети — в мансарде.