I
— Вы хотите от меня, — протестовал доктор Блэнд, — чтобы я научно оценил то, что к науке не имеет никакого отношения.
— Другими словами, — согласился Хейзелридж, — мы от вас хотим невозможного.
— Вот именно.
— И вы как обычно это сделаете.
— Подхалим, — пробурчал доктор Бленд. — Как хотите. Только не думайте, что я выступлю в суде и все это объясню присяжным.
— И в мыслях такого не было, — заверил Хейзелридж. — Я не требую от вас ничего, кроме как сузить поле поисков. Если можете сказать, что какие-то субботы более вероятны, чем другие, мы сможем сосредоточиться прежде всего на тех, кто тогда дежурил.
Доктор Блэнд приподнял мохнатую бровь.
— Значит, вы уже имеете в виду кого-то конкретного?
— Блэнд, дружище, вы просто гений. Да, я имею в виду вполне определенную особу.
— Тогда это может что-то дать.
Доктор Блэнд разложил на столе Хейзелриджа огромную диаграмму, с обычными координатными осями и девятью или десятью невероятно красивыми кривыми, каждая своего цвета.
— Все они начинаются с точки минимальной вероятности и доходят до вероятности максимальной. По горизонтальной оси отложено время в пределах тех четырех недель, о которых идет речь.
— Понимаю, — протянул Хейзелридж. — Или по крайней мере думаю, что понимаю. А что означают цвета?
— Различные части человеческого тела после смерти разлагаются с разной скоростью. И скорость разложения их зависит как от таких постоянных факторов, как температура и влажность воздуха, так и от множества случайных обстоятельств. Например, если в момент смерти желудок был полон.
— Достаточно, — торопливо перебил его Хейзелридж. — Это можно пропустить. Значит эти кривые означают разные части тела, которые вы исследовали.
— Да, контрольные точки. Например, вот эта сиреневая показывает степень отслоения ногтей на руках. Желтая — состояние внутренних покровов мочевого пузыря.
— А вот эта фиолетовая?
— Ногти на ногах.
— Ага. А форма кривых позволяет вам по отдельным признакам установить наиболее вероятное время смерти.
— Более-менее, — согласился доктор. — Как я вам сказал в самом начале, никакой особой науки здесь нет. Я только графически представил доводы, на основе которых пришел к определенным выводам. Вообще-то мне весьма помогло, что труп оставался — как я предполагаю — все время заперт в очень ограниченном объеме и примерно при той же температуре.
— И ваше заключение?
— До момента находки прошло минимум шесть, максимум восемь недель.
Хейзелридж взял календарь и пролистал его назад.
— Сегодня двадцать второе апреля, — протянул он. — Труп нашли четырнадцатого, то есть неделю назад. Шесть недель долой, это будет. Ага. А восемь недель. Гм…
— Вам это о чем-то говорит? — полюбопытствовал доктор Блэнд.
— Да, — заверил Хейзелридж. — Да, думаю, что-то начинает проясняться.
II
Шеффхем — город приморский, лежавший неподалеку от Норфолка. Городок не слишком большой, но процветающий, а его главная достопримечательность, или точнее говоря, главный повод его существования, — это глубокое устье реки, которое позволяет принимать больше сотни судов, и больших, и малых.
Инспектор Хейзелридж, отправившийся в Шеффхем служебной машиной, добрался на место в половине четвертого. Солнце грело так, что и летнему дню не было бы стыдно. Вода сверкала, ветер гнал по небу облака и вся блеклая неброская природа из всех сил старалась понравиться.
Хейзелридж вышел на единственной улице, которая спускалась к молу. Оглядел потемневшие стены и серые крыши лавчонок а за ними — холмы наподобие рыбьего хребта, на которых лишь корявые кусты сумели противостоять ярости Северного моря. Глубоко в душе Хейзелридж испытывал то радостное возбуждение, которое вызывают у своего уроженца даже самые непривлекательные края. Ибо Хейзелридж был родом из Норфолка, и тридцать два года в Лондоне ничего в этом факте не меняли.
О визите Хейзелриджа были предупреждены, так что когда машина остановилась на главной улице, его уже ждал сержант норфолской полиции. Через пять минут Хейзелридж сидел в шеффхемском полицейском участке, точнее в жилой комнатке в доме сержанта Роллса, и штудировал карту окрестностей.
— Если он приезжий, — заметил сержант Роллс, — отдыхающий или владелец яхты, то он не поселится в самом Шеффхеме. Скорее где-нибудь по дороге к вокзалу или к пристани.
Сержант провел пальцем по двум улицам, которые вели почти параллельно вдоль южного берега к устью реки, и под прямым углом пересекали главную улицу в её нижнем конце.
— Полагаю, вы знаете всех обитателей этих улиц, — сказал Хейзелридж.
— И отцов и дедов включительно, — усмехнулся сержант Роллс.
— Но с приезжими сложнее. Постоянных я знаю. Как его зовут? Ах да, Хорниман. Молодой человек, не так ли? Темноволосый, в очках? Кажется, он служил на флоте, добровольцем. Это он. У него дом в самом конце дамбы. Приезжает сюда почти каждую субботу и воскресенье. Теперь, думаю, там заперто.
— Кто-нибудь из местных там служит?
— Миссис Малле, — сказал сержант. — Убирает и покупает продукты. Он всегда звонит ей, что приедет, и она готовит дом. Я говорю «дом», но это скорее хижина.
— Что она собой представляет?
— Кто? Миссис Малле? Исключительно порядочная особа. Ее отец держал тут трактир «У трех охотников». Но лет пятнадцать назад умер. Под новый год свалился в погреб и сломал шею. Она женщина с характером. А муж у неё глухой как пень старый хрыч.
— Если не возражаете, я поговорил бы с миссис Малле, — сказал Хейзелридж.
— Никаких проблем, — кивнул сержант.
Миссис Малле приняла инспектора с истинно норфолской бдительностью, проводила в кухню, где в кресле восседал её муж. Его быстрые глазки бегали с одного на другого, но в приветственных формальностях он не участвовал.
— Вот в чем дело, миссис Малле, — начал Хейзелридж. — Мне очень важно знать, в какие субботы приезжал сюда мистер Хорниман. И особенно, — он заглянул в блокнот — в субботу 27 февраля.
— А я не знаю, — ответила миссис Малле.
— Он ездит сюда каждую субботу?
— Что вы, вовсе не каждую. Только летом. Был в конце февраля — как вы и говорили. Первый раз в этом году. И потом в конце марта, и в прошлую субботу и воскресенье.
— Так значит, — сказал Хейзелридж, — если он был тут 27 февраля впервые, это должно было вам запомниться.
— А я прекрасно помню, — отрезала миссис Малле, — только не знаю, должна ли вам об этом рассказывать.
Хейзелридж настаивал:
— Надеюсь, мне не придется напоминать, что ваш долг.
— Если меня вызовут в суд, — заявила миссис Малле, — другое дело. Когда меня вызовут в суд — я все скажу. Но до тех пор…
Мистер Малле скосил свои шустрые глазки на инспектора, чтобы увидеть, какой тот сделает следующий ход.
— Должен предупредить вас, — заметил Хейзелридж, — что это может быть расценено, как…
— Не то, чтобы я это одобрял, — вмешался мистер Малле, — но женская натура есть женская натура, и никаким разводом тут ничего не изменишь.
Инспектора вдруг озарило, словно в кухню Малле заглянуло солнце.
— Боюсь, что вы меня не поняли, — солидно заметил он. — Я расследую убийство.
Это произвело нужное впечатление. Мистер Малле откинулся на стуле, воскликнув:
— Что? Убийство? Неужели убили мистера Хорнимана?
Миссис Малле едва выдохнула:
— Так вы детектив из полиции?
— Да, разумеется, — подтвердил Хейзелридж. — Если вы думали, что я частный детектив, то ошиблись. И я не собираю улики для развода.
— Ну тогда, — смягчилась миссис Малле, — тогда я вам разумеется расскажу все, что знаю.
Оказалось, что Шеффхем труднодоступен по шоссе, зато очень удобно лежит всего в полумиле от железной дороги Лондон — Кромер, и что скорый из Лондона останавливается на здешнем вокзале в четыре часа дня. По словам миссис Малле Боб Хорниман приезжал этим поездом, к которому подают автобус, прозванный «Шеффхемской колымагой», а водит его одноглазый шофер по прозвищу «Шеффхемское пугало». Если не застрянет в канаве или ещё чего не случится, к перекрестку у дома Боба тот добирается в четыре десять.
— Как раз к обеду, — закончила миссис Малле.
— Он каждый раз так ездит?
— Каждый. Я всегда там натоплю и приготовлю чего-нибудь перекусить. Его это вполне устраивает. После обеда он идет взглянуть на яхту. Она обычно отшвартована у Альберта Таджа. А вечером ходит к «Трем охотникам» выпить пива. Там его все любят. Потом ложится спать. В воскресенье всегда ходит под парусом, и в шесть садится в поезд. По пути на автобус ключ оставляет у меня. А в понедельник я иду там прибрать.
Это похоже было на невинные и довольно приятные уик-энды. Хейзелридж в душе заметил, что никого не узнаешь толком, пока не встретишься с ним в отпуске. Он никогда бы не подумал, что тихий очкарик Боб может быть душой общества в деревенском трактире «У трех охотников».
Задав ещё несколько вопросов, с супругами Малле он расстался.
Как только двери за ним закрылись, мистер Малле, который был совсем не так глух, каким прикидывался, вскочил и устремился к буфету. С верхней полки схватил потрепанный номер еженедельника и раскрыл его на центральной странице.
— Убийство в Линкольнс Инн, — довольно заметил он. — Так я и думал, что это тот Хорниман. Адвокатская контора. Там в ящике с бумагами труп нашли. И довольно протухший, как здесь пишут.
— О Господи! — воскликнула миссис Малле. — Кто бы мог подумать! Такой приличный молодой человек!
— Ну, он же юрист, — заметил мистер Малле. — Я всегда говорю, по мне все юристы могут перерезать друг друга — вреда от этого не будет. Гады пожирают гадов.
Примерно в то время, когда мистер Малле произносил этот свой безжалостный приговор, инспектор Хейзелридж уже рассматривал дом Боба.
Ставни были закрыты, в доме ни души. За полоской занесенного песком газона виден был мол и рангоут небольшой яхты. Солнце уже заходило, и море с сушей сливались в однообразную мглу. С закатом поднялся холодный ветер.