– Что ты это… Бог с тобой… какое не рад. Почитай чуть не тридцать лет брата не видал, приехал ты человеком значительным, за всех за нас служил и выслужился, да еще бы мне не радоваться… Теперь уж я за тобой буду жить, как за каменной стеной… Знаю, что не оставишь и в моих недостатках… Поддержишь брата…
– Поддержу… Это могу… Сказано: могу…
– Уж не оставь, братец… Что делать? Бедность одолела. А спина не гнется идти да побираться небогатым господам. Свой род помню… А можно бы… Вот Никанор живет… хорошо… А все господским живет подаянием. Со мной не делится… Забыл отцовскую хлеб-соль… Ну, да я и не желаю… Горько только, что почтеиия нет от сына… Еще тут было вздумал землю отнимать… Иван сена накосил, так силой хотел взять. Подговорил какого-то разбойника да избил у меня парня-то… Эх, горькое, братец, мое житье… не оставь хоть ты…
– Сказано: всех их вытяну… в струнку поставлю… А Никешку… Где он?… Подавай мне Никешку… Подавай сейчас… требую…
– Да его нет… Ушел, чу, опять по господам…
– Послать привести… чтобы явился… Сказать: поручик Осташков требует…
В эту минуту вошла Наталья Никитична в сопровождении Катерины, которая несла самовар.
– Вот, батюшка братец, вот уж кое-как набрала денежек, сколько требовал по приказу твоему… Кажись так… Изволь-ка сосчитать… – говорила старуха, развязывая платок, в котором завязаны были деньги.
– Положи… сосчитаю… Никешку требую… подать мне его… Поручик Осташков требует к себе…
– Батюшка, да он бы и сам давно прибежал, только на беду дома-то его не случилось… Пошел к какому-то господину грамоте учиться… В службу его хотят взять, так грамоте пошел обучиться, потому без грамоты в службе нельзя, сам ты изволишь знать… А то бы ведь уж он и сам давно прибежал, услыхавши, что дяденька приехал… А вот это его жена, Катерина… Славная бабенка… добрая, работящая. Подь, Катерина Ивановна, поцелуй у дяденьки ручку.
– Прочь… не допущу… Подать мне Никешку. Как смел он неявиться… Отыскать мне его… и привести живого или мертвого… Слышишь… Вы не знаете…
– Батюшка, сейчас бы исполнила твой приказ: нароком бы Катерина сбегала, да не знаем, где он пребывает-то: у какого-то барина-то незнакомого… Не растолковал он нам.
– А, испугался… Прячется… Найду… Сам найду… и взыскание сделаю… Против отца. Я вам дам… У меня, чтобы…
Иван явился с новым полуштофом, а вслед за Иваном вошел ямщик: поручик Осташков недоговорил своей фразы.
– Подай сюда… – обратился он к Ивану… – Ты кто такой? – спросил он ямщика.
– Али не признал, барин… Ямщик, что те вез… Ишь ты уж как… на радостях как тебя укачало…
– Что ты можешь мне говорить… Ты кто такой?… Не знаешь…
– Да я ничего… Прогоны пожалуйте…
– Сколько тебе нужно?
– Знаете сами… за два рубля рядился… Да обещали еще прибавить… хорошо вез…
– Возьми… – проговорил он невнятно, указывая на деньги, лежащия на столе…
– Да ведь тут, братец, два с полтиной, а ему следует только два, – заметила Наталья Никитична.
– Как ты смеешь мне говорить!.. Двугривенный ему прибавить… А то подай сюда!..
Наталья Никитична, робко и с недоумением посматривая на братца, исполнила приказание. В продолжение разговора с ямщиком он почти беспрестанно пил водку, стакан за стаканом, и уже совершенно охмелел; глаза его помутились и слипались, язык начинал говорить невнятно, руки делали произвольные движения, и сидеть он не мог уже прямо, не качаясь всем туловищем.
– Водочки еще, барин, обещал поднести, – проговорил ямщик, принимая деньги.
– Что… Пошел вон… Выгони его вон… Подай сдачу… – обратился он к Наталье Никитичне, протягивая нетвердую руку. Та поспешила положить в нее оставшиеся за расчетом тридцать копеек, которые намеревалась было отнести домой, как ненужные для братца; но братец положил их в карман. Осташков допивал остатки водки.
– Что ж, ваше благородие, за что огневался?… Поднести обещал… – настаивал ямщик. – Ведь как вез-то… Скорее почтовых…
– Цыц… не сметь. Захочу – поднесу… Не захочу… Кто мне может… Подать мне Никешку… Я его буду обучать… Смирно, руки по швам… Веди меня спать… койку: я ранен… – Последние слова едва можно было разобрать, но вся семья засуетилась, не зная, где и как уложить дорогого гостя. Но пока приставляли лавки одна к другой и покрывали их разной одежой, чтобы сделать ложе поручика помягче, он уже спал, положа голову на стол.
– Эх, барин… огас!.. – проговорил ямщик, с улыбкой. – Ну уж и дорогой то не мало же курил… Да какой же сердитый… беда!..
Вся семья стояла около спящего гостя, не зная, как перенести его на приготовленную постель. Наконец Александр Никитич решился взять его под руку, Иван – под другую, и, бесчувственного, перетащили его и уложили на лавку.
Наталья Никитична, с убитым, печальным лицом, помогала брату и племяннику, а Катерина в страхе и недоумении стояла над закипевшим уже самоваром.
– Ну, хозяева, значит, прощайте. Счастливо оставаться, – говорил ямщик, молча, но весело смотревший до сих пор на всю эту возню. – Али, может, поднесете на радостях, что гостя привез… Сродственник, значит, что ли, вам выходит?
– Ну, ступай, ступай, приятель… – отвечал Александр Никитич сердито. – Что тебе еще надо?… Разделку получил, – ну и с Богом…
– Да оно известно… мне что… только что вот обещался водки, говорит, поднесу… Да вот и не поднес… Думал что…
– Ну ступай, ступай, говорят…
– Да я уйду. Что мне не уйти… Только что вот обещал, – бормотал ямщик, лениво подвигаясь к двери… – Прощайте, ин коли так… Тоже, братец, видишь ты: господскую фантазию держат… Ступай вон… Лохмотники…
Последние слова договорил он, затворяя за собой дверь в избу.
Наталья Никитична, как опытная женщина, первая спохватилась посмотреть: все ли имущество братца вынесли из телеги.
– Неужто у него только и поклажи всей, что этот узелок… Дай-ка сбегаю сама посмотрю в телеге.
Ямщик собирал уже вожжи и приготовлялся сесть в телегу, чтобы отправиться в обратный путь, когда выбежала из избы Наталья Никитична.
– Неужто, голубчик, с барином-то только и поклажи было, что один узелок? – спросила она, заглядывая в телегу.
– Али больше? – грубо и насмешливо ответил ямщик. – Настоящий-то барин с хорошей поклажей к вам бы и не приехал…
– Да что ты, друг, собачишься, не зная людей, – окрысилась Наталья Никитична.
– Невидаль… Пусти-ка, бабушка… Нечего в сене-то рыться: пустого-то места, видно, не найдешь… хоть по волосинке его перебери… Вишь ищет… Не золото ли рассыпал…
Ямщик засмеялся.
– Да это нечего, друг, зубоскалить-то… Ты нас не знаешь, и мы тебя не знаем. А, может, что осталось в телеге: ты увезешь, а после тебя ищи…
– Так тащи… Что, нашла?…
– Ну нет, так ведь с тебя и не спрашивают… А все посмотреть надо…
– То-то… надо… Нечего тут, коли нет ничего… – вымолвил ямщик, вскакивая в телегу.
– Да ты откудова?
– Оттудова… Ну-ка вы… – прикрикнул он на лошадей… – А еще обещал: водкой, говорит, напою… Эй вы, слезы…
И Наталья Никитична только его и видела; а у нее вдруг родилось было сильное желание порасспросить ямщика о том, как братец ехал, что говорил и делал дорогой.
Наталья Никитична была совершенно смущена и расстроена странным поведением приезжего, без вести пропадавшего братца. Она сначала на радостях и не заметила, что гость приехал вполпьяна, но теперь видела, что он напился очень скоро, без всякой надобности и один, без компании: и не знала она, что о нем подумать, а признать его с первого раза просто пьяницей ей было как-то больно, да и думать этого не хотелось. И откуда он приехал, и как, и почему не привез с собой ничего? Приехал, нашумел, ничего про себя не рассказал, взял денег; напился допьяна и завалился спать… Ничего не могла понять бедная старуха, но на сердце у нее сделалась тяжело и тошно, и радость вся прошла, точно солнышко вдруг спряталось за тучкой. Катерина, которая со времени семейного раздора никогда не ходила к тестю, оставшись теперь одна у него в избе, пред суровыми взглядами родной, враждебной семьи, напуганная криком и угрозами пьяного дяди, не могла оставаться долго без защиты Натальи Никитичны и поспешила выйти вслед за ней.
– Что за чудо, тетушка, про Никанора-то Александрыча он как… Неужто уж они успели ему что наговорить на него…
– Видно что… пока я за деньгами-то ходила.
– Да что он, тетушка, какой… Видно, зашибается хмельком?
– Не знаю, Катюша, не знаю, что и подумать. Сердце мое надселось вдруг… точно что порвалось там…
– Ты, тетушка, разве туда?… Я не пойду теперь… Матушка-то одна сидит. Я домой пойду…
– Ну, поди, поди… А я войду посижу, посмотрю еще, не проснется ли… чай, не выгонит сестру-то родную.
– Да приходи поскорее, расскажи что…
Возвратившись домой, Катерина рассказала матери, которая в это время гостила у нее, все подробно о новоприезжем дяденьке.
– Стало быть, пьяный человек… больше ничего!.. – рассудила Прасковья Федоровна. – Либо запойный временем, либо каженный день без просыпа… Это бывает и в благородном звании, и в дворянском. Не больно радость велика, что приехал. И слава Богу, что не у вас остановился… А это конечно, что они успели на Никанора Александрыча наговорить… Да что же он может ему сделать… Разве вот только землей обидят… Так ведь не потерял бы только милости дворянства, совсем в обиду не дадут… А вот, Бог даст, выучится грамоте да на службу поступит, так ему и о земле-то больно горевать нечего… И без земли будет сыт… Только бы грамоте-то выучился… Ведь как бы он был умный-то человек да меня слушался, так давно и грамоте знал, и в службе бы давно служил… И не смотрел бы ни на кого…
Между тем Наталья Никитична сидела около спящего брата и с грустью посматривала на его измятое багровое лицо, всклокоченные волосы и усы. Он спал крепко и храпел на всю избу, изредка постанывая и мыча что-то.
Александр Никитич сидел тоже призадумавшись, облокотись на стол и отворотись от сестры. Он не знал радоваться или горевать, что приехал нежданный гость. «Коли деньги будет получать да поддерживать меня станет на старости лет, ну, так дай Бог ему здоровья… А как он только приехал на мои хлебы да каждый-то день вот этак – ну, так лучше бы он и не приезжал… Ну, да тогда можно его к Никанору спровадить… Лучше земли уступить… Разделиться совсем… А, может, ведь кто его знает. Может, ведь и жалованье большое получает и мне помогать будет».