Никеша потянулся было, чтобы поцеловаться.
– Ну, здорово… Погоди… Водки подай… голова болит…
Харлампий Никитич отстранил Никешу от поцелуя…
– Есть ли, тетенька, водка-то?… Подайте, когда есть…
Женщины засуетились и поставили на стол остатки от вчерашней покупки. Харлампий Никитич тотчас выпил.
– Где ты был? – спросил он Никешу.
– Да тут, у знакомых господ…
– Меня твои бабы плохо слушались… Не уважали… Я этого не люблю… У меня слушать команду…
– Я, дяденька, с полным удовольствием… Что угодно… Стало бы только наших достатков… чем богаты тем и рады… А в чем наши недостатки – уж не взыщите…
– Ну, то-то смотри… Я человек военный… Люблю повиновение… Ты тут против отца… Смотри у меня… Я потачки не дам… Я по-военному поверну…
– Помилуйте, дяденька… Я, кажется…
– Ну, молчать… Давай еще водки…
– Есть ли водка-то? – спросил Никеша, обращаясь к домашним.
– Водка-то вся вышла… – робко и нерешительно отвечала Катерина.
– Нету водки, дяденька… Вся вышла…
– Ну, сбегать поскорее… Зачем довели, что вся вышла… Говорил, чтобы не переводилась… приказывай… Живо сбегать… Ждать не люблю…
– Сейчас, дяденька, пошлю-с… Только денег у меня в умаленье… Денег пожалуйте…
– Что ты мне можешь говорить… – заорал Харлампий Никитич. – С кем ты говоришь… Дядя… поручик Осташков… могу облагодетельствовать… Этак ты почитаешь?… Ах ты… ты не знаешь…
– Что же делать, дяденька… Рад бы радостью, да денег нет-с… Взять негде…
– Молчать… чтобы сейчас было… Живо…
– Да нет-с, дяденька… уж извините, пожалуйте… Не дадите денег, так, видит Бог, не на что нам купить… Сами с копейки на копейку скачем…
– Как?… Что?… Ты мне грубить… Я кто? Сейчас поди винись…
– Да извините, дяденька… Вся вина наша в том, что бедность наша… А только взять денег негде, коли сами не пожалуете…
– Да я тебя… уничтожу… в бараний рог согну… Поди сюда сейчас… я тебя прибью… сейчас поди…
Вся семья Никеши стояла ни жива ни мертва, ожидая грозы великой, но Никеша захотел себя показать перед ней: каков он есть.
– Ну, нет уж, дяденька: просим извинения… От побоев-то мы ушли… Спину я вам подставлять не намерен…
Харлампий Никитич рассвирепел окончательно.
– Так ты так… Ты и со мной этак… Погоди ж, я тебя выучу…
Вооружившись чубуком, он поднялся на Никешу с угрожающим жестом. Женщины заверещали в один голос.
– Да что ж ты драться, что ли, вздумал… – вступился за себя Никеша. – Я сам не поддамся, только тронь… Я караул закричу… Сдачи дам…
– Ты смеешь… Против меня… Офицер… Поручик Осташков… дядя твой… – кричал Харлампий Никитич, наступая с поднятым чубуком.
– Не тронь… Говорю, сдачи дам… Что мне за дело, что ты офицер… Какой ты дядя, что приехал в мой дом да разорить меня хочешь… – возражал Никеша, отступая.
– Батюшки, родные, отстаньте… – кричали женщины.
– Кормилец ты мой… – уговаривала Наталья Никитична брата, стараясь удержать его за руку…
– Прочь, ведьма… – вскричал поручик, опуская чубук на сестру.
– Да что ты, в самом деле, буянишь… – Никеша бросился на дядю и вырвал у него чубук.
– Так я тебе награждения не дам… наследства лишу… С земли сгоню… Тьфу вам, ракалия… Погоди ж… я вам удружу… – кричал обезоруженный поручик, направляясь к двери. – Хотел благодетелем быть… По миру пущу. С земли сгоню…
Харлампий Никитич хлопнул дверью, оставя все семейство в страшном смущении, и направился к брату.
– Что теперь будет с нами… Пропали мы… – сказала Наталья Никитична. – Бежать разве за ним… Не уклоняю ли как…
– Не надо… Пущай делает, что хочет… – возразил Никеша. – Не драться же ему дать в сам деле… Там увидим, что делать…
– Чтой-то уж и пропадать… – заметила с своей стороны Прасковья Федоровна. – Бог не выдаст – свинья не съест… пословица говорится.
– Ну, мать моя, как с земли-то сгонят, так куда мы денемся…
– Ну еще сгонит либо нет… за Никанора-то Александрыча и благодетели вступятся… Не дадут в обиду… Вот еще, может, и сам в службу поступит…
Но Никеша вдруг упал духом и задумался: он вспомнил о своем бегстве, о неудаче в ученье, боялся, что это обстоятельство сильно повредит ему во мнении его благодетелей: и уже раскаивался, что поссорился с дядей, нажил в нем нового врага в семье и потерял, может быть, будущую свою поддержку.
– Что теперь будет!.. – повторял он мысленно вслед за Натальей Никитичной.
Часть четвертая
I
С мучительной тоскою случайно и некстати расхрабрившейся трусости ожидал Никеша последствий ссоры своей с дядей!.. Немало его также беспокоила мысль и о том, как он будет оправдываться пред своими благодетелями, что не только не выучился грамоте, но даже и бежал тайком от своего учителя, как глупый и ленивый мальчишка убегает от мастера, к которому его отдали в ученье. Как шальной ходил Никеша, думая свою горькую думу, и работа не только не спорилась, но даже валилась из его рук. Вся семья его была не в лучшем расположении духа. Все ходили как пришибленные, все точно ждали какой-то беды. Прасковья Федоровна пробовала было успокаивать зятя, облагонадеживая его защитой и покровительством благодетелей, но Никеша, в ответ на ее успокоительные речи, или молчал или бранился, так что наконец и рассудительная Прасковья Федоровна задумалась и припечалилась. Наталья Никитична пыталась было забегать к грозному братцу, в надежде умилостивить его смирением, повинной головой и слезами, но Харлампий Никитич так пугнул и обругал ее, что бедная старуха после того и встретиться с ним боялась.
Харлампий Никитич после описанной перепалки в Никешиной избе отправился прямо к брату – грозный, гневный, с проклятиями и угрозами. Он рассказал там, что приколотил непослушного Никешку за непочтение и что не только жить у него, но и видеть его не хочет, что поселяется у брата, и все свое добро предоставляет Ивану. Александр Никитич молчал, слушая брата; он уже успел составить о нем не совсем выгодное мнение и не ожидал большой радости от его сожительства; зато Иван торжествовал, сплетничал на брата и старался раздуть негодование дяди. Скоро они очень подружились друг с другом. Харлампий Никитич понял, что Иван готов быть его покорным слугой, а Иван сообразил, что с дядей ему будет гораздо веселее и привольнее жить. Ссылаясь на Харлампия Никитича, он то и дело оставлял работу. Он служил у дяди на посылках, добывал для него водки и нередко напивался вместе с ним. На покупку вина, в видах получения дядею пенсиона, он занял у стройковских мужиков денег. Часто между пьяными дядей и племянником происходили такие разговоры:
– Ванюшка, а Ванюшка…
– Чего, дяденька?
– Надо Никешку отдуть…
– Надо, дяденька…
– Я его отдую, шельму… До смерти забью ракалию… Он мне неуважение… Он не знает… Поручик Осташков… У-у… ракалия… У меня характер такой… Мне повинуйся… У меня в полку… стой смирно… Меня все боялись… Я и тебя изобью, шельма, коли не будешь слушаться… Я тебя…
– Как можно, дяденька, не слушаться… Я, кажется, не Никешка… Всегда стараюсь вас уважить… во всем…
– Ты чувствуешь… Я тебя за это награжу… Целуй ручку…
Иван целовал.
– Ну… вот так… Ты должен понимать… я вас всех превознес… Поручик Осташков… А вы все мужики… Что вы знаете… Я вас могу… Вы все на моем хлебе выросли… на мой счет живете… Ты чувствуешь это али нет?…
– Как можно не чувствовать, дяденька… Чувствую…
– Ну, выпей… Тебе я все предоставлю… А Никешка не чувствует… Ну, хорошо…
– Он завсегда был озорник, и жена его озорница… А свекровь-то такая… упаси Боже… Халдей-старуха…
– Ну, я их всех… Ты мне только его поймай и подержи… Я его из своих рук… У меня будет понимать… я выучу…
– Да уж и надо поучить… Больно уж они зазнались со своими господами…
– Вот я сам поеду ко всем… Я их всех от него разговорю… чтобы и не знали его… потому он… Ванюшка, хочешь в военную службу?…
– Да ведь как бы, дяденька, не хотеть; да ведь в офицеры-то не попадешь…
– А ты старайся… Ну, становись во фрунт… Я тебя буду учить… Ну, стой… Руки по швам… Брюхо подобрать… Ну, в три приема… Ра-а-з, два-а… Носок не поднимай к верху… Вытягивай… Ну… Ра-а-з,… два-а… три-и…
Харлампий Никитич часто забавлялся таким образом, обучая Ивана маршировке и военным приемам, сидя где-нибудь в тиши за сараем, между тем как работа в поле стояла и с нею управлялась одна жена Ивана, ленивая, вздорная и сварливая баба, которую, впрочем, кулаки мужа усмиряли с большим успехом.
Иногда Харлампий Никитич в халате и с трубкою в руках выходил в поле посмотреть, как Иван работал с женою. Здесь, развалясь на снопах, он подзывал к себе племянника, приказывал ему бросить работу и, как говорят, пересыпал из пустого в порожнее, покрикивая и понукая работать его жену. При встрече с Никанором или кем-либо из его семьи он обыкновенно ругался, кричал и грозил чубуком.
Так проходили дни. Александр Никитич покушался было не раз заговаривать о поездке в город за пенсионом, но Харлампий Никитич все еще не мог отдохнуть и оправиться с дороги. Однажды, порядком подкутивши, он стал требовать, чтобы Иван добыл еще водки. Но занятые деньги все вышли, а больше никто уже не верил и в долг не давал.
– Что, дяденька, делать-то… Не добыл денег-то… Нигде… Никто не дает, – говорил Иван, возвратившись после неудачных поисков.
– Достань, шельма, Ванюшка… – закричал Харлампий Никитич… – Не раздражай меня… Пить хочу… Ты меня знаешь… Достань где хочешь…
– Да не знаю, где достать-то, дяденька…
– Где хочешь достань… Заложи что-нибудь…
– Разве хлеб на корню продать…
– Хлеб продай…
– Да ведь дешево дадут… убыточно очень…
– Тебе для дяди жалко… Ты мне грубить… забыли?…
– Да нету, дяденька, не то… Я продам сейчас… А вот что я думаю: за что же Никешка всем добром будет владеть… Теперь он твою часть должен тебе отдать… у него, почитай, целая половина земли: он тебе непочтение сделал, кормить тебя не захотел… За что же он будет твой хлеб есть?… Должно теперь нам у него этот хлеб взять…