— Непосредственно делом, если Павлов выйдет из игры, заниматься придется тебе!
Я разглядываю лепные потолки «Софии», напрасно успокаивая себя тем, что «наверняка это не так уж и страшно». Ну, подумаешь, взорвать какой-то трубопровод! Ну, у него есть охрана, стрелять начнет. У меня, конечно, дипломатический паспорт, да только эти супчики сначала меня пристрелят, и лишь после этого паспорт извлекут. Пробитый пулей и окровавленный! С другой стороны этим должны заниматься агенты — это они за деньги будут рисковать, а я в это время вполне могу сидеть себе в посольстве и попивать чаек, но разве этим можно верить? Придется хотя бы одного но сопровождать лично.
Сартаков будто читает мои мысли:
— Поручение это столь серьезное, что вполне возможно возникнет необходимость твоего личного участия. Хотя бы один подрыв должен произойти точно и он должен быть удачным!
Какое-то время мы молчим.
— Скольких ты курировал агентов? Я так понимаю — четверых?
— Да… — робко и тихо отвечаю я — Гога, Магога, Мафусаила и…
— Четверо! — прервал меня Сартаков — то есть нужен еще один, он, конечно, уже есть, его с тобой сконтактируют, либо займутся им без тебя.
«Как гора с плеч!» — саркастически подумал я, после чего сказал:
— Я с ним уже познакомился, и он мне пришелся не по нраву. Впрочем, Павлов говорит, что решение по его участию уже принято — на его ответственность!
Сартаков же будто пропускает мои слова мимо ушей:
— Взрывчатку ты доставил, агентам передал — говорит он, жестом показывая мне, что уже пора уходить — осталось ее заложить под трубой, обойдя охрану, а активизировать взрыватель — ну так это же делается дистанционно!
Но меня эти слова не успокаивают — я же знаю, как это все делается. Так и представляю себя с агентом каким-нибудь Гогой, или Ибирем — тащущим взрывчатку у себя на горбе куда-то вверх — по нам стреляет плотными очередями охрана трубы, вокруг свистят пули! И вот — раз! Меня ранило! Потом еще! Еще! Еще! Еще и еще раз! Потом падает Гога. Или Имбирь? Замертво! Ведь пуля попала ему в самое сердце!
И вот, после этого, истекая кровью, я все-таки подползаю к трубе, ставлю под нее ящик с взрывчаткой, и тут — апс! Меня выхватывает из ночной мглы, пронзаемой трассерами луч прожектора с зависшего надо мной вертолета! Из него по мне тоже стреляют, снайпер какой-нибудь, высунувшись, и тоже попадает мне в сердце, и я падаю на взрывчатку, обняв ее, как родную. Враги торжествуют уже было победу, но не тут-то было! Воскреснув из мертвых на полсекунды, я приподнимаю голову вверх, с презрением глядя на вертолет, мой испепеляющий взгляд потрясает снайпера настолько, что он вываливается наружу и с паническим и позорным криком разбивается о землю где-то невдалеке. Пристав на коленях, как сержант Лаес из фильма «Взвод» перед смертью, подняв над головой кнопку активации детонатора я нажимаю ее!
Шмякс! Меня разносит на куски взрывом, небо краснеет, и над ним появляются плакатные призраки Суворова, и, еще выше — Сталина. Враг будет разбит! Победа будет за нами! Матросов бросается на амбразуру, а Кошевой подносит патроны Василию Ивановичу.
Мои ошметки, уже опавшие на землю как осенняя листва, заливает горящей нефтью. Все. Не жди меня, мама, больше никогда.
И вот как раз мама начинает как-то ни с того, ни с сего переживать по моему поводу. Дело было в воскресение вечером, я уже было собирался уходить, мне спешно нужно на самолет, а она все причитала и жалела меня:
— Андрей! У тебя точно все нормально? Ты ж какой-то бледненький!
Я понимаю, что если расскажу маме все, от этого мне будет только хуже — я буду знать, что она переживает. А ведь это так важно, особенно в трудную для тебя минуту — знать, что кто-то, очень-очень тебе близкий, пока тебе плохо и ты переживаешь какие-то трудности — просто живет себе и не напрягается, наслаждаясь радостями обычной жизни обычного человека!
И я, конечно, ни о чем маме не рассказываю.
Весна доходит уже и до Москвы, превращая огромные заполонившие всё массы снега в «вешние воды», а уж что говорить о Тыбы-э-Лысы!
Здесь все бурно цветет и пахнет, иногда вызывая у меня дичайшую аллергию, так что на встречи с агентами приходится ходить «на таблетках», по временам на ходу засыпая.
То же самое происходит и во время пресс-конференций: о российской неизменной бесконечной любви к Гордой Республике приходится говорить постоянно высмаркиваясь и чихая в камеры и микрофоны.
Тем не менее дела идут, и уже на пороге календарного лета меня как-то вечерком вызывает к себе Посол.
Посол, не так, как раньше, кажется весьма встревоженным, притом настолько, что я понимаю, что ему свою тревогу скрывать уже нет никаких сил.
— Андрюша! — кричит он мне, едва я оказался на пороге его кабинета — у нас беда! Беда!
В кабинете, кроме посла сидел еще Павлов, как раз накануне опять вернувшийся из Москвы:
— Ты не представляешь, что происходит! — кажется, что настолько расстроенным я Посла не видел никогда — по нашим данным, Андрея (Посол кивком головы показал на Павлова) — вскоре вышлют из Республики, якобы за деятельность не совместимую с обязанностями работника посольства.
«В принципе — заслуженно» — уж было собираюсь сказать я, но вовремя останавливаюсь.
— Ну так вот, — продолжает Посол — те же вещи… о которых ты уже знаешь… А ты вообще говорил с Сартаковым в Москве?
— Да, достаточно подробно…
— Значит ты в курсе того, что намечается! Если Павлова вышлют отсюда, кто-то должен будет курировать намеченную операцию.
Я отвечаю в том духе, что, дескать, по словам Сартакова куратором назначили Посла. Посол соглашается:
— Да, но работа с агентами?
Я отвечаю, что уже несколько месяцев с ними работаю, и, хоть они по большей части люди и неприятные, в принципе работа эта меня не тяготит.
За сим Павлов мне дает поручение снабдить взрывчаткой Арзумяна — последнего нашего агента, а Посол говорит о срочном переходе на режим полной готовности:
— Ни сегодня, так завтра нам дадут распоряжение выполнить миссию — мы должны быть в полной готовности в любую минуту начать действовать!
«Ну вот» — думаю тогда я — «Павлов невольно проговорился, сообщив мне, что же за «дипломатический груз» я привез с собой в свое время из Москвы, за который так переживал, и о котором так пекся».
Итак, на следующий день я встречаюсь с Арзумяном, и отдаю ему «посылку» с инструкцией, что с ней делать.
Вечером же происходит то, о чем говорил Посол — МИД Маленькой Гордой Республики делает заявление по поводу Павлова, и его тут же высылают в Москву. Москва на такие «необоснованные действия» со стороны властей Республики реагирует молниеносно — выслав в свою очередь главного по связям с общественностью представителя посольства Маленькой Республики в России. По этому поводу наш министр иностранных дел выступает по телевидению, на Первой Кнопке. Его сообщение обильно, ёрно и оригинально комментирует Льнявый.
Министр — суров, но справедлив, у него взгляд — как у орла, правда, кажется совсем немного испуганным:
— Мы не допустим — говорит он склонившись над бумажкой в пресс-центре МИД-а — чтобы на Кавказе кто-то так обращался с представителями нашей дипломатии!
Дальше показывают Льнявого:
— Здрасьте! — говорит он, как всегда склонив голову несколько в бок — опять наши южные друзья, каких врагу не пожелаешь что-то учудили…
Дальше следует информация со статистикой и с комментариями «картинки» очень официальным женским голосом. Несколько раз показывают президента Гордой Республики, в том числе знаменитые кадры, где он жевал кактус.
С Павловым мне удалось проститься в последнюю минуту — он уже загружался в большой отечественного производства джип и в сопровождении охраны отбывал на север — к недавно появившимся еще более маленьким, нежели МОГКР гордым кавказским республикам.
На прощание Павлов пожимает руку Послу, затем — мне:
— Ты хорошо умеешь делать свою работу — говорит он мне — постарайся выполнить наше главное задание, и тебя тут же заберут в Москву, чтобы тут с тобой что-нибудь не случилось.
Я в ответ благодарю Павлова, говорю, что было приятно работать под его руководством.
Уже совсем на прощание Павлов крикнул мне: «До встречи в Москве!», после чего залез в машину, после него — один охранник, дверь закрылась, и джип тут же рванул с места в карьер на большой скорости.
Товарищ Посол чуть не плакал: «Что мы будем делать? Что без Павлова мы будем делать?» — причитал он, на что я сказал ему (себе на голову, вот тянет же меня создать себе проблем), чтобы не волновался, и что мы обязательно выполним поставленную перед нами Родиной задачу!
Не смотря на объявленную Послом круглосуточную готовность выполнение «задания Родины» все время откладывается, вплоть до середины лета. Приказ из Москвы приходит весьма неожиданно, как раз в тот момент, когда я уже было начал думать, что, может быть, все и обойдется. Но, увы, нас не «пронесло».
Итак, меня вызвал к себе Посол, дело было поздно вечером:
— Андрей! — казалось, Посол находится на грани нервного срыва, чувствовалось, что он принял немного алкоголя — у нас катастрофа! Агенты, которые были нами завербованы для выполнения задания все куда-то подевались! В Тыбы-э-Лысы не работают телефоны — ни городские, ни мобильные. Их спецслужбы пронюхали про наши дела и теперь пытаются предотвратить подрыв трубы!
Итак, мне дают задание выйти на агента Мафусаила и проконтролировать, чтобы он выполнил задание. Кроме того, мне выдается большой непрозрачный бумажный пакет, как говорят, с деньгами, с гонораром Мафусаилу за его работу.
Двигаться приходится — на чем бы вы думали? На общественном транспорте славного Тыбы-э-Лысы. Интересное дело, но именно до «дня Х» я даже и не подозревал о том,