От всего виденного мне стало неуютно и зябко. Меня трясло, как от большой температуры. По телу потек холодный и липки пот, а во дворе все тени и темные углы, многочисленные в вечерних сумерках, стали казаться таинственными дверьми в страшные подземелья, которые вот-вот — и откроются, и тогда тьма, выйдя из подземелий, окружит меня, поглотит и раздавит. Сумерки стали будто материальными, тени — тяжелым грузом, и я поспешил, сделав всё, обратно в дом — к свету. Единственное, о чем я теперь молил — это было только то, чтобы свет не погас. Свет стал казаться мне защитой и единственным шансом, на который я уповал, рассчитывая выжить, будто вечер и его тени угрожали моей жизни.
На какое-то время я затаился в комнате с печью, плотно прикрыв за собой двери. Едва же растопив печь, я вдруг ощутил сильнейший голод и пошел на кухню, но там, странное дело, мне вдруг показалось что еда испорчена. Как просроченные продукты, как хлеб с небольшим налетом плесени — вроде и плесень можно срезать, и вообще без этого обойтись, если ее совсем немного — но чувствуется, что что-то не то.
Тогда я, соберясь с силами подробно рассмотрел все свои продукты и усилием воли запихнул что-то в себя, и тогда, спустя всего несколько минут, еда вновь показалась мне нормальной, и какое-то время я даже наслаждался ей, простыми и непритязательными макаронами, сосисками с кетчупом и бутербродами, которые, перевариваемые желудком, беспощадно давили мой внезапный и сильный голод.
Потом я пил чай на кухне, вновь разговаривая сам собой:
— Вот ведь! — бормотал я на ходу пережевывая бутерброд с колбасой — а ведь раньше вся эта чушь — Вуду, колдовство, кабала, апокрифы и прочая хрень казались мне такими интересными! Но теперь — что же? Отвратительно! Не приведи господи мне еще раз с этим пересечься!
Утром пятницы я пробудился от гудков клаксона маминого автомобиля — мама приехала и не смогла попасть на участок, потому что ворота были заперты.
Обрадовавшись, я выбежал на улицу, вполне резонно понимая, что хоть на недолго, но моим страхам пришёл конец, но, лишь я переступил порог дома, как увидел, как отовсюду, где только вчера она была скошена серпом моего гостя, вновь разрослась, и притом очень сильно, трава.
Несмотря на бурный неожиданный рост трава эта имела какой-то желто-зеленой, но неживой как будто цвет, и смотреть на нее было неприятно.
Мама, конечно же, едва зайдя в ворота меня отругала, что, дескать, я обещал ей скосить траву, но так этого и не сделал, но я обещал ей все быстро исправить.
Тем не менее, уже когда я загнал (задним ходом, что мама давно опасается делать сама) автомобиль в ворота, как будто вдруг, и я не замечал этого раньше — оказалось, что в доме повсюду пыльно. Пыль эта, невесть откуда появившаяся, тонким слоем покрывала всё в доме, и на ощупь была как наждачная бумага, твёрдая, как бы от копоти, но не жирная, так что с трудом оттерев от неё плиту, по ходу дела несколько раз отмывая руки, дав возможность тем самым маме что-нибудь приготовить съестное, я тут же занялся домом.
Лишь только к середине дня, выбившись из сил я закончил уборку в доме, а ведь мне ещё предстояло выкосить всю неожиданно разросшуюся траву на участке.
— Я отпросилась — говорила мама как будто мне, на кухне, стоя у плиты и приготавливая обед, но я при этом сидел на лестнице (так что мама явно не могла знать, что я где-то рядом) — мне дали один выходной, и я решила с утра рвануть на дачу — думала что ты здесь голодный сидишь!
— С кем это ты разговариваешь? — отойдя подальше, я сделал вид, будто нахожусь далеко и ничего не слышу.
— С тобой! Ты же только что здесь был? Ты куда ушел? Я и не заметила.
Я же разглядываю угол большого холла на втором этаже — место, где сгрудились в большом количестве пауки, незнамо когда свив тут своё омерзительное и огромное гнездо.
Кроме этого меня немного беспокоило то, что мама говорила со мной, и при этом долго (я это слышал, зачастую не разбирая слов), думая, что я на кухне, нахожусь рядом с ней, хотя меня там и не было.
Быстро разросшаяся на участке за ночь трава, тем не менее, так же быстро и увяла, так что её, мягкую и гладкую, даже приятную на ощупь, можно было без перчаток брать голыми руками и вырывать из земли с корнем, при том что корни почти не брали с собой земли, так что с травой (совсем не так как я предполагал раньше) получилось расправиться быстро и нетрудно.
Погрузив весь этот вырванный из земли мусор в садовую тачку, я вывез по мостику через противопожарный ров траву в лес и там сбросил ее в большую вонючую кучу.
Сделал это дело, я встал у сваленной травы, и, попирая её ногами закурил. Где-то метрах в ста от меня, там, где начинались небольшие не топкие болотца (делавшие тем не менее наш лес абсолютно непроходным) промелькнул темный силуэт как будто куда-то пробирающегося человека.
Но да что с этого? Дачный поселок вновь оживал, то тут, то там к дачам подъезжали автомобили, выгружая многочисленных местных обитателей.
Жизнь, хоть на короткий срок вновь била ключом.
Заслышав же, как мама на кухне вновь заговорила сама с собой, я, схватив тачку, поспешил обратно домой.
— Я поговорила на твой счет с папиными друзьями — как ни в чём не бывало, не прерывая свой монолог говорила мама, едва я появился в дверях — они даже заинтересовались тобой!
— Да? — я был в некотором недоумении — и каким же таким боком я мог заинтересовать КГБ? — я вспоминаю свою неудавшуюся вначале карьеру архитектора, потом писателя и работника издательства — разве что только буду бегать им за водкой в ближайшую забегаловку?
— Ой, ну не надо так преувеличивать! — мама стала накладывать в тарелку только что, с пылу, с жару приготовленные драники — должен же кто-то защищать родину! Тем более тебе нравится бывать в центре, а там — Лубянка, всё такое, сам понимаешь. Тебе в такое нелегкое время будет хоть какой-то приработок, будешь сам оплачивать жильё…
Я, конечно, изображаю из себя не бог весть что, но на самом деле рад. Мне будет чем заняться, и это отвлечет меня от моих мрачных раздумий обо всяких там странных событий прошедшего времени. В конце концов, если держать свою фантазию (а я давно считаю ее виновницей многих моих бед) в узде — авось всё и рассосётся?
Я вспоминаю папу: он, в своё время честный коммунист, честно служил стране, что, впрочем, не мешало ему на кухнях критиковать её руководство. Дослужившись в органах до полковника (что, впрочем, ему особо ничего и не дало в жизни, да и полковников у нас, сами понимаете, пруд пруди) отец потом, в 93-м году ушел из Комитета, организовывал несколько частных охранных предприятий от различных «ветеранских организаций», которые даже какое-то время отстреливали друг друга, после чего, где-то в 2002-ом вновь был призван на службу в виду того, что имел, дескать, какие-то особые «знания» по каким-то особым «вопросам».
Я же о КГБ имею вполне определенные неприятные воспоминания, которые у меня странным образом ассоциировались с болью. Как-то раз (первый и последний раз в моей жизни) отец попросил меня приехать к нему на работу, после чего передал папку с какими-то бумагами, которые я, в средине недели, не смотря на учебу в институте, тем не менее должен был отвезти на дачу и там спрятать. Когда же я ехал в метро к Савеловскому вокзалу, вдруг, неожиданно мое тело пронзила дикая боль, как от глубокого укола (думаю, вернее не скажешь), что, впрочем, мне никак не повредило, и я спокойно продолжил свой путь.
Когда же папа вскоре умер, я эти бумаги достал, и, не заглядывая в них, спрятал в самом надежном месте, то есть там, где опытный в таких делах человек начнет искать прежде всего, если понадобится, то есть под деревянными досками пола на веранде дачи.
Но, слава богу, шли годы, а по поводу этих бумаг ко мне никто никогда не обращался.
— Вот посидишь тут еще недельку — продолжала рассказывать мне о работе в Комитете мама, закуривая ментольный «Вог» — и приезжай. Я тогда позвоню этим ребятам снова и спрошу, когда тебе к ним подойти. Думаю, они пристроят тебя в какой-нибудь ЧОП с бумажками возиться.
Я, конечно, не в восторге от таких перспектив, но кушать всё-таки что-то надо, а нависающая надо мной угроза остаться вскоре совсем без денег меня ну никак не прельщает.
ГЛАВА I.III
Последующая неделя перед моим возвращением в Москву прошла вроде бы без особых «сюрреалистических» приключений и беспочвенных галлюцинаций, лишь перед тем, как должна была приехать мама (а на сей раз она собиралась приехать в субботу), в пятницу ко мне вновь заявился тот самый мой «друг», который уже вызывался покосить на моем участке траву.
Уж не понимаю и как, но он материализовался на кухне как раз в тот момент, когда я после долгой бессонной ночи пил кофе и ел бутерброды с расплавленным в микроволновой печи сыром.
Как бы то ни было, но повод для общения с этим супчиком, как мне представлялось, у меня был, хотя такой, что мне нужно было узнать какие действия следует предпринять, чтобы данный персонаж больше ко мне не заявлялся.
Ну так вот, «мальчик» повел себя на моей кухне так, будто он был в ней если и не хозяин, то уж точно частый и, главное, желанный гость! Он вновь раскрыл нараспашку все двери кухонного шкафа, после чего стал энергично изображать из себя радушного будто хозяина:
— Что будешь? — спросил он меня своим слегка припискивающим голосочком — кофе?
Но «кофею» я уже наглотался:
— Чай! — ответил я, нарочито стараясь придать своему голосу оттенок небрежения, чтобы сделать вид, будто происходящее меня не смущает и не удивляет.
— Зеленый? — странное дело, где мой нежеланный гость вдруг увидел, чтобы