Но Фетисов настаивает:
— Нет, что вы! Ни в коем случае! Уже скоро все решится и я буду свободен. Расскажу вам потом по пути что произошло.
— Ладно тогда — зевая отвечаю я — я буду ждать вашего звонка.
После этого я уснул на диване у телевизора, по которому показывали массовые выступления молодежи против правительства, и был разбужен только около пяти звонком Фетисова:
— Я уже собираюсь выезжать! — «обрадовал» он меня, после чего я вновь провалился в сон.
Во сне я видел себя стоящим на берегу штормового волнующегося моря, чьи пенные волны, разбиваясь о камни берега орошали меня водяной соленой пылью. Я видел себя со стороны — стоящего, гордо выставившего вперед грудь колесом, разведшего руки в стороны и наслаждавшегося штормом и его силой, улыбающегося и довольного, закрывшего глаза и не заметившего, как из пучин на берег выходило страшное, склизкое и огромное морское чудовище, готовящееся поглотить меня в один присест. Я просто стоял и улыбался.
И имя этому чудовищу было Тьма и Ужас.
Я проснулся от звонка в дверь, буквально выпрыгнув с дивана и побежал открывать.
На пороге стоял, конечно, Фетисов:
— Ну что, Андрей, вы готовы ехать?
Я утвердительно покачал головой, но попросил время, чтобы умыться:
— Может, заодно и чай? Или кофе?
Фетисов согласился, и я жестом пригласил его пройти на кухню:
— Ой, только тапков не надо! — сказал я, когда Фетисов стал разуваться, притом с таким видом, будто не знаю уже и что — будто подчеркивал свое какое-то чрезвычайное уважение к моему жилищу — просто протрите ноги вон на тряпке.
Фетисов сделал все как я сказал.
После того как я умылся и почистил зубы мы стали пить кофе, я делал бутерброды, а Фетисов, как-то чрезмерно подчеркнуто уважительно покачивая головой, делая этакие «экивоки» в мою сторону, их поглощал.
— Вы хотели мне рассказать про ваши какие-то обстоятельства — начал я кухонный разговор, потому как попытка включить «кухонный» телевизор с треском провалилась — опять не работала антенна — у вас что-то произошло?
Фетисов опять согласно закачал головой:
— Да, Андрей, так получается, что мне вскоре предстоит уехать из Москвы. Надолго.
— Ясно.
— Мне очень жаль, но, получается, что теперь я вам помогать особо не смогу… — Фетисов говорит так, будто раньше мне очень помогал. — Некто очень сильный и влиятельный вытесняет меня отсюда, потому как, дескать, у него серьезные планы на Москву.
— Конкурент? Издательский?
— Да, конкурент. Только совсем не издательский. Ну так вот — у него планы, и он считает что я ему помешаю.
Что теперь я буду делать? Не знаю. Еще не решил. Уеду. Может быть — в Парагвай, а может и в Барселону. Или вообще — вернусь на родину — и все тут!
— Вам же, Андрей, — это мы продолжаем разговор уже в машине — предстоит борьба. Серьезная такая, и единственное, на что я надеюсь — так это на то, что мой, как вы сказали, конкурент, понимает что делает и поможет вам победить.
— Хорошо — говорю я — победить, но в чем?
— В борьбе. Во-первых, как вы помните, существо, использующее тушку вашей подруги обещало достать вас. И оно это сделает, уверяю!
— И что мне делать?
— Я расскажу вам об этом позже. Во-вторых — вам предстоит, наверняка, как я думаю, встретиться с теми самыми персонажами, которые «заказали» вас. Сначала — Пашкевичу заказывали, потом — видите, стали по-разному использовать вашу бывшую любовь. Вам будет трудно, но, как я уже говорил, надеюсь что вас выручат. Я же через какое-то время покину вас — и на этом все.
Мне становится немного грустно:
— Да — говорю я — а я вот стал уже к вам привыкать!
Фетисов улыбается:
— Признаюсь, я к вам тоже.
Проколесив по пробкам часа два, мы выбрались из Москвы и двинули на северо-запад. Все время, пока мы от МКАД-а ехали в область, в машине работало радио, сообщавшее о все усиливающихся беспорядках в Москве, устраиваемых «радикально настроенной молодежью». Президент и Премьер-министр, а так же Глава Полицейского Департамента рассуждали о происходящих событиях, грозясь участникам всеми карами, которые только можно придумать, но, судя по всему, их уже никто не слышал.
Дача Фетисова была выстроена, правда аляповато, под готический замок, ну, на сколько это было возможно на нескольких сотках.
Соседний дом, как и говорил Фетисов, был далеко и в нем не горел свет. Длинная подъездная асфальтовая дорога упиралась прямо в огороженный высоким забором участок Фетисова, вдоль которой, правда очень и очень слабо, совершенно ничего не освещая горели редкие, далеко отстоящие друг от друга высокие фонари.
Дом стоял на высоком холме, под которым распласталось огромное пространство какого-то водоема, покрытого снегом, почему-то в разных направлениях истоптанным тропинками по которым ходили люди.
Но сейчас там никого не было, и все представлялось пустынным и печальным.
С одной стороны к участку Фетисова подступал густой березово-сосновый лес, в который с участка вела калитка в заборе.
— Печально как-то здесь! — сказал я, едва выйдя из машины, когда мы уже заехали на участок.
— Да! Очень, очень уютненько! — ответил Фетисов, нарочито громко, видимо думая, что по-иному я его не расслышу — мне здесь нравится! Тишина, одиночество и покой!
Я думаю о том, что понимаю моего необычного друга, в конце концов — от чего же, едва получив возможность, я уезжаю на мамину дачу?
Потом мы несколько минут загоняем машину в пристроенный к дому гараж, оказавшийся так некстати узким, так что въезжая в него на такой широкой машине, которая была у Фетисова, нужно было быть весьма осторожным:
— Тут когда-то жили другие люди — пояснял, чуть ли не криком мне Фетисов, не в меру газуя, так что мотор громко подревывал, — они и спроектировали этот дом, и гараж делали исходя из габаритов своей машины.
У меня как будто от сердца отлегло — дом, оказывается, этот закос под безвкусицу, строился исходя из вкусовых предпочтений других людей, а не Фетисова, так что его «авторитет» в моих глазах, уж было пошатнувшийся, восстановился.
Едва же мы разместились (Фетисов мне показал дом и мою комнату, где я буду спать), сев в каминном небольшом зале, к нам пришел, появившись невесть откуда, большой черный кот с белой грудкой и красивыми, большими и желтыми глазами. Глаза кота просто светились какой-то необычной для кошек добротой и чем-то напоминали глаза Фетисова.
— А вот и мой красавец! — с радостью в голосе сказал громко Фетисов, взяв на руки моментально начавшего громко урчать котэ.
Пока же Фетисов гладил котика, я по своей инициативе разжег огонь в камине, после чего передал по просьбе Фетисова ему пульт от телевизора взяв его с журнального столика.
Новости показывали все тоже самое — приложив немало усилий полицейские подразделения, специально созданные для разгона демонстрантов вытеснили бунтующую молодежь из Кремля:
— Так вот оно что! — глядя в экран, кажется, сам себе сказал Фетисов — вот что он задумал и почему не хочет, чтобы я оставался здесь!
Хотя Фетисов и говорил достаточно отчетливо, так что мне и показалось, будто он рассчитывал тем самым на мою реакцию, я решил не спрашивать его, что он только что имел в виду.
— Это ваш кот? — спросил я после того, как мы молча некоторое время смотрели телевизор — домашний?
Фетисов, как мне показалось, даже искренне удивился:
— Нет! Я зову его Василевсом. А чей он на самом деле — не знаю.
— Так он, значит, не живет у вас здесь?
Удивление Фетисова не проходит:
— Нет. Но он всегда появляется, когда я оказываюсь здесь.
За сим Фетисов стал нежно так чесать Василевса у подбородка, отчего котяра замурлыкал еще громче, чем раньше.
— Такой чистенький, ухоженный — и не хозяйский? — спросил опять я, но мне ответили невпопад:
— Охраняет тут мой дом!
Еще спустя время Фетисов, поставив Василевса на пол, пошел готовить, как он сказал «червячка заморить», но перед этим угостил меня белым вином:
Твой сверхбесчеловечный враг,
Зовущая себя Юдолью,
Смешает кровь с белым вином
И в сердце отзовется болью —
Продекламировал он, разливая вино по бокалам:
— Пробуйте, Андрей! Может, вам не понравится?
— И тогда вы что? Откроете другую бутылку?
Но Фетисов, как кажется, хочет уже повыпендриваться:
— А почему бы и нет, Андрей? Ради дорогого гостя ничего не жалко!
Отпробовав вина я одобрительно покачиваю головой, хотя, признаюсь, и не особый знаток всех этих вопросов. Вино и вправду оказывается вкусным, но больше про него я ничего сказать и не могу. Это вино могло быть как каким-нибудь очень особенным, так и чем-то простым, столовым, но в французской бутылке.
Зато доволен Фетисов, внимательно наблюдавший своими добрыми глазами за моей реакцией, и, удостоверившись, видимо, в том, что я доволен — ушел на кухню, а вслед за ним, где-то через минуту, с видом хозяина этого дома ушел и Василевс.
Я же, сначала выключив телевизор, после, с того же дистанционного пульта завел большую фетисовскую «шарманку» — аудиосистему, запустив аудиодиск на игру, и тут из динамиков зазвучала песня — как раз той самой старой-старой, давно всеми позабытой индастриал-группы, которую я так любил и песни которой все еще по старой памяти иногда напевал.
— Ух ты! — сказал я сам себе — а у нас с Фетисовым в чем-то схожие вкусы!
Просидев в каминном зале еще полчаса я уже было заскучал, как Фетисов позвал на ужин. Пока я шел в столовую, где Фетисов шумно звеня посудой накрывал на стол, Василевс, отираясь у входной двери, с надеждой глядя на меня мяукал, и, как я понял, просился на улицу.