— А я… а я думал… Мне во сне снится, — сказал Костик. — Думал, я на паруснике в бушующем океане.
— Потеха! — усмехнулся Тимка. — А насчет моря… пожалуй, твоя правда. Не только в саду разлились лужи, они даже на веранде у нас появились.
Приподнялся Костик на локте, глянул в открытую дверь и ахнул.
— Ой-ей-ей, и лужа!.. Тимка, а на улицу как же? Без лодки не доберешься? И как мы теперь вообще будем жить?
— Да уж как-нибудь, — вздохнул Тимка. — Не век же дождю лить… Перестанет когда-нибудь. Только вот беда: продукты у нас кончаются. Собирался нынче на рынок… А какой сейчас рынок? До трамвая не дойдешь, в грязи увязнешь.
— А сухари, Тимка, у нас есть? — оживился вдруг Костик,
— Сухари?.. Всяких кусков и горбушек полный угол в шкафу.
— Ну и отлично! Представь себе: наш корабль застиг в море шторм. Терпим бедствие… Провианта в обрез: одни галеты. Здорово? — Костик засмеялся.
— Не очень-то здорово, но что же поделаешь? Раз шторм так шторм, — тут Тимка улыбнулся оживляясь. — А теперь вставай, одевайся и шагай в рубку. Ты же у нас капитан корабля. Решай, что нам делать.
— Свистать всех на палубу! — гаркнул Костик. Он решительно сбросил с себя теплое одеяло и спрыгнул на пол. И сразу же увидел на стуле свои лыжные штаны, фланелевую рубашку с длинными рукавами, носки. Неужели все это надо надевать?
— Надевай, надевай, — как бы угадав Костины мысли, сказал заботливый Тимка. — Видишь, как я обрядился? За ночь, парнище, похолодало.
…Пока на электроплитке грелся чайник, а Тимка открывал какие-то консервы, Костик стоял на веранде у окна и все глядел и глядел в сад.
Ну до чего же он стал неузнаваем, всегда такой веселый бабушкин сад! Влажная потемневшая листва глухо шумела, когда косой дождь, подгоняемый ветром, обрушивался на деревья, пытаясь склонить их долу. Но чугунно-черные лоснившиеся стволы выдерживали этот бешеный натиск и по-прежнему стояли прямо. Лишь коричневато-лиловые прутики молодого вишенника слегка упруго гнулись, чтобы тотчас выпрямиться, сбросив с курчавых своих шапок стеклянные звенящие бусины.
Земля же вся раскисла, зажирела от обильной влаги. Чуть ли не под каждым деревом образовались круглые рябые озерца. А неподалеку от душевой разлилась большая продолговатая лужа. Вся матовая гладь этой лужи беспрерывно пузырилась. Пузыри то и дело лопались, но вместо них появлялись другие, точно грибные шляпки, и тоже лопались…
Одна вишенная ветка протянулась прямо к окну. Наливающиеся соком ягодки — одни блекло-алые, другие палево-зеленые, третьи кровянисто-красные — были унизаны крошечными дрожащими капельками. На иных ягодах Костик насчитывал до трех-четырех светлых шариков. И хотя всюду по саду разлилась сырая тяжелая мглистость, а капельки величиной с булавочную головку дерзко сверкали неуловимыми белыми искрами.
Костик прижался лбом к холодному стеклу, окрапленному с той стороны дождинками. Что сейчас поделывает Маришка? Так же вот с грустью смотрит на улицу или, возможно, носится по лужам пустынной улицы? А почему бы ему, Костику, не побегать босиком по лужам, подставляя разгоряченное лицо под секущие дождевые струи?
У ног терся Мишка, старательно выгнул спину, просился на руки, но Костик упорно не замечал котенка.
И еще неплохое занятие — кораблики пускать. Почему же он до сих пор не обзавелся хотя бы одним кораблем?.. Эх, лодырь, лодырь! А может, и не лодырь Костик? Откуда он мог знать, грянет ночью ливень или нет? Да, откуда? Ведь такие солнечные деньки стояли, такие деньки!
Поднявшись на цыпочки, Костик поглядел в верхние стекла рамы, пытаясь сквозь путаницу веток разглядеть хоть махонький кусочек неба.
Вдруг деревья снова заволновались, зашумели, будто в октябре. Костик еще ближе прильнул к окну, но разглядеть так ничего и не смог. Налетела, завывая по-волчьи, лохматая зверюга, тряхнула что есть силы гнилую рамешку. Но рама все же не поддалась, лишь тинькнуло стеклышко в нижнем звене. Тогда озлобленная зверюга бросила в окно несколько пригоршней стеклянных бусин и помчалась дальше, все так же протяжно скуля.
Отпрянув от подоконника, Костик отер рукавом рубашки обрызганное дождинками лицо.
Зверюга-ветер, ища простора, улепетывал к Волге, а несмолкаемый ни на миг ливень все хлестал и хлестал по крыше своими набрякшими сыростью вожжами.
Тимка уже звал Костика завтракать, а он и Тимкиного голоса не слышал. Тогда Тимка подошел к брату, взял его за продрогшие плечи и повернул к себе побледневшим лицом.
— Товарищ капитан, милости просим в кают-компанию! — громко отрапортовал Тимка, выпятив грудь. — Завтрак подан!
Костик улыбнулся и поплелся вслед за Тимкой в комнату. У порога он поскользнулся и чуть не растянулся в луже.
Черный сундучок
Дождь лил и лил, не переставая, уже вторые сутки. Без калош нельзя было выйти не только в сад, но и на веранду. Тут и там лужи, ручьи… Ни одной сухой половицы!
Делать было решительно нечего. Тимка читал какую-то толстую растрепанную книжищу, сидя с ногами на раскладушке, а Костик бродил из угла в угол, натыкаясь, как слепой, то на стол, то на табурет.
На второй день, измученный бездельем, Костик отправился на разведку в кладовую. Маленькая эта кладовая с покосившейся узкой дверкой находилась в конце веранды. Раньше у Костика все руки не доходили до бабушкиного чулана. Теперь же он решил с ним познакомиться.
Костик перебрал на полке пропыленные пузырьки, пахнущие лекарствами, заглянул в жестяную банку с ржавыми рыболовными крючками, померил соломенную шляпу с продавленным дном… Не везет Костику! В кладовке не было решительно ничего интересного.
И вот тут-то, оглядывая кладовую скучающим взглядом от потолка до пола, заметил он вдруг в самом углу черный ящик, прикрытый рваной рогожей.
«Ого, какой-то таинственный сундук! — подумал Костик и с размаху повесил на гвоздь шляпу. — Срочно обследуем его внутренности!»
Он вытащил на веранду тяжелый сундучок с обитой железом крышкой, отстегнул ржавую накладку. Прежде чем приподнять крышку, перевел дух, опустился на колени.
«А ведь дедушка мог схоронить здесь свое боевое оружие? Как ты насчет этого кумекаешь? — спросил себя Костик. — Скажем, наган в кобуре, патроны, гранаты, полевой бинокль… Мало ли еще что мог дедушка спрятать до поры до времени в таком надежном сундучке?»
Дрожащими пальцами Костик опустил накладку на стальное ушко. А потом встал, схватил в руки сундучок и понес его в комнату.
— Тимка, находка! — сказал возбужденно Костик, бережно опуская сундучок на пол посреди комнаты. — Дедушкино оружие. Только, чур, уговор: если найдем наган — беру его себе… А тебе все остальное. Идет?
Тимка приподнял от книги свою курчавую голову.
— Ты кончил молоть чепуху? Аль еще нет? — спросил он брата, щуря уставшие от долгого чтения глаза. — Или ты не в своем уме?
— Потеха! — хохотнул Костик. — Я в самом ясном своем уме! Как никогда! Ты вот вставай и смотри… а то расселся, будто султан. Меня как что, так нравоученьями всякими пичкаешь, а сам? Сам с ногами на кровати!
Присев перед манившим к себе загадочным черным сундучком, Костик хлопнул по его крышке ладонью.
— Здесь хранятся боевые… боевые… Вспомнил: боевые реликвии! Прыгай сюда, Тимка!
Неохотно слез Тимка с раскладушки, неохотно подошел к брату. Со всех сторон оглядел пыльный сундучок. Потом сказал, присев рядом с Костиком:
— Валяй… откупоривай свой клад.
Снова отстегнул Костик неподатливую накладку, глянул на Тимку потемневшими до черноты глазами. И сразу рывком поднял крышку.
— Да-а… Боевые, говоришь, реликвии? — протянул насмешливо Тимка. — По-твоему, столярный инструмент… — И он не докончил — подавился смехом.
Костик обескураженно молчал. В сундучке лежали рубанок, разные там стамески, пилки… И все-то, все в образцовом порядке.
Глядел Костик на рубанок, блестящий, цвета старой слоновой кости, и думал: «Сколько раз в жизни держал в руках дедушка вот этот самый рубанок? А когда после работы прятал рубанок в сундучок отдыхать, рубанок еще долго, наверно, хранил тепло его рук, умелых и прилежных. И он, мой дедушка, никакой работы не гнушался, даром что был красным чапаевским командиром! Бабушка сказывала: после гражданской войны он парты для школ мастерил, рамы, двери… Тогда разруха была, и у ребят в школах не было ни парт, ни досок… Ничего не было. И дедушка вот этим рубанком строгал доски. Строгал и пел негромко, для себя, любимую Чапаем песню: «Ты не вейся, черный ворон, над моею головой…»
Возможно, Костик еще долго бы перебирал в памяти рассказы бабушки о своем деде-герое, но тут Тимка обнял брата за плечи и спросил, заглядывая ему в лицо:
— О чем, парнище, взгрустнул?
Длинные светлые ресницы взметнулись вверх, и Костик встретился с глазами Тимки. С минуту они молча смотрели друг на друга… Никогда, кажется, Костик не видел в эдакой близости Тимкины глаза, такие сейчас добрые, такие родные. А его дыхание — ровное, чистое — Костик ощущал на своем лице. Теплота этого дыхания как бы проникала в самую душу. И Костик, сам не зная, что с ним, прижался вдруг к Тимкиной груди.
— Ты не озяб? — шепотом спросил Тимка.
Костик покачал головой. А еще через миг у него дрогнули уголки припухших губ, и он сказал тоже шепотом:
— А давай, Тимк, построим фрегат… У дедушки в этом черном сундучке всякие столярные инструменты найдутся. Построим и назовем его… знаешь, как? «Чапаевец Круглов». В честь дедушки.
И глаза Костика неистово блеснули, блеснули так, словно он смотрел в это время на жаркое танцующее пламя костра.
Фрегат „Чапаевец Круглов“
Постройкой фрегата Тимка увлекся чуть ли не с большей страстью, чем Костик. Он совсем забыл про свою толстущую книгу и вместе с Костиком строгал, пилил, тукал топориком.
На полу в комнате валялись легкие завитки стружек, палки, обрезки тонких дощечек. И ненастье уж не удручало ни того, ни другого. Весело жилось в эти дни и Мишке: он гонял по комнате золотые колесики-стружки, прыгал Костику на спину, усаживался ему на плечо и рассказывал свои уютные нескончаемые сказки.