отношений двоих. Если сравнить отношения матери и ребенка и отношения отца и ребенка, действительно, можно подумать, что отец играет в жизни ребенка (уже на основе своего более редкого присутствия) относительно небольшую роль. Не говоря уже о том, что физическое присутствие мало говорит о том значении, которое придает отцу сам ребенок, следует отметить, что семья, состоящая из отца, матери и ребенка – это нечто большее, чем сумма трех двойственных отношений. Семья образует систему. Если эта система изменяется или распадается, изменяются и эти двойственные отношения, а также представления каждого о других и о себе. Взгляд на эти обстоятельства позволяет придти к выводу, что решение о праве на воспитание должно приниматься не только исходя из того, какие из отношений ребенка (с матерью или отцом) были для него важнее в прошлом, но и из того, какие из (теперь измененных) отношений могут быть для него важнее в будущем. Право посещений тоже должно решаться по-иному. Эти размышления касаются также и проблемы так называемого «совместного права на воспитание».
Дальнейший аспект занижения роли отца заключается в том феномене, что дети сегодня практически имеют дело только с женщинами: начиная с акушерки, бабушки, няни и далее с воспитательницами детских садов и групп продленного дня, с учительницами начальных школ. Даже в гимназии женщин-преподавателей намного больше, чем мужчин. Более того, и в такой, казалось бы, мужской профессии, как медицина, педиатрия находится преимущественно в женских руках. То же самое с лечебной педагогикой, детской психологией и психиатрией.
От чего зависит эта недооценка роли отца или роли мужчины для ребенка? Прежде всего, конечно, от традиционного разделения роли мужчины и женщины: дети – это в основном женское дело; детям для их здорового развития необходимо «материнство» и именно женщина в состоянии дать детям то, что им нужно. Это общее убеждение как женщин, так и мужчин, но это также и обратная сторона социально-экономической дискриминации, которая все еще направлена против женщины. Само собой разумеющееся предположение, что воспитание детей, прежде всего дело матери или женское дело, означает не только некую обделенность для женщины – в связи с вытекающими отсюда нагрузками и уменьшением профессиональных шансов, но и то, что мужчины (отцы) в той или иной степени лишаются прекраснейшей стороны жизни: видеть, как ребенок, твой ребенок, растет, прочувствовать, как он развивается с твоей помощью. Естественно, что из этого вырастала бы большая близость к собственным детям, которая, может быть, в случае конфликтов с матерью, осложнила бы мужчине отказ от дальнейших контактов с детьми. И дети тогда не просто «принадлежали бы матери», а воспринимались как нечто, что сотворено совместно, а это оказало бы благотворное влияние на обоюдные отношения разведенных родителей и не позволило бы видеть в другом только врага.
Но и наука несет здесь свою часть ответственности.
До сегодняшнего дня основное направление научной педагогики и науки о воспитании частично базируется на существующих антропологических предпосылках[65]: от понимания человека как рационального существа, когда эмпирические отклонения объясняются лишь степенью зрелости, до опасной иллюзии, будто педагогические процессы могут быть актами руководства (со стороны педагогов) системой возбуждения реакций (у детей). Эмоциональное самочувствие и противоречия, которые противостоят планам педагогов, оправляются в некие «предпедагогические» помещения, в «современную» воспитательную науку, которая возлагает ответственность на недостаточное дидактическое планирование, то есть на отдельных педагогов, а те, в свою очередь, перекладывают ее на родителей и уповают на компетентность психотерапии. Само собой разумеется, что в педагогике такого характера феноменам «мать» или «отец»[66] просто не остается места.
Известная «вина» лежит и на классическом психоанализе[67]. Хотя отец и играет центральную роль в классической психоаналитической теории[68], но здесь эдиповы конфликтные ситуации рассматриваются как ключевые переживания для любого душевного развития. Однако проблема отсутствующего или просто несуществующего отца, хоть она и является основной проблемой многих пациентов, не находит своего теоретического обобщения[69].
Конечно, психоанализ занимается не самими социальными отношениями, а их внутрипсихической репрезентацией, субъективной историей. Соответственно этому, отец имеется всегда, и даже своим «не здесь» он подтверждает свое существование. Это теоретическое отношение к реальности кажется дефицитным лишь тогда, когда от психоанализа ожидается решение вопросов, которые выходят за пределы концепции терапевтического действия.
Несколько иначе обстоит дело с новейшими психоаналитическими теориями ранних объектных отношений, здесь речь идет о теоретической реконструкции внутрипсихических процессов, создаваемой на основе (внешних) наблюдений. Что касается выбора ситуаций наблюдения, то психоаналитические исследования долгое время ограничивались областью отношений матери и ребенка. Это породило впечатление, будто раннее душевное развитие, как например, изначальное доверие, построение личной автономии и многое другое, зависит исключительно от персоны матери, ее способностей и ее поведения, а отец приобретает свое значение лишь позднее, максимум, как второй любовный объект[70].
Многоликая дискриминация женщины[71], и прежде всего матери, в большой степени усиливает травматическое протекание развода. Именно тогда, когда дети больше всего нуждаются в понимании и терпении матери, она испытывает на себе острую критику и отчуждение окружающих. Социальная изоляция многих разведенных матерей еще больше усиливает напряжение и боль развода. Удручающее ухудшение ее материального положения ведет к тому, что теперь она вынуждена больше работать, а это отнимает у детей ее время и силы, которые сейчас необходимы им больше, чем когда-либо. Таким образом, обычные во время развода детские страхи перед потерей, вместо успокоения, получают лишь новую пищу – из источника практического или психического отсутствия матери.
Худшее, по сравнению с мужчиной, материальное положение женщины, безусловно, негативно влияет на школьные успехи «детей разводов». Свою роль играет и, в общем, более низкий уровень образования женщин, что ведет к тому, что они либо не очень заинтересованы в образовании детей, либо, наоборот, оказывают на них слишком большое давление. (Отсутствие отца – прежде всего у мальчиков – в качестве объекта идентификации тоже оказывает свое негативное воздействие на заинтересованность детей в учебе.)
Если бы в нашем обществе вопросы совместной жизни являлись центральной частью программ образования, то молодому человеку легче удавалось бы распознать свои потребности и цели, а также понять, в какой степени и каким образом ему хотелось бы привязать себя к другому человеку. Это облегчило бы ему, скажем, задачу правильно оценить характер и свойства предполагаемого партнера, а также шансы, заложенные в данных отношениях. Молодые люди были бы подготовлены к кризисам и проблемам и им не пришлось бы «падать с облаков», если отношения станут развиваться не так, как им хотелось бы. Тогда они обладали бы готовностью и силами для преодоления трудностей, а это значит можно было бы легче расстаться с другим, не платя за это потерей чувства собственной полноценности и не приписывая эту неполноценность другому как непростительную вину. Тогда не было бы необходимости и в описанных выше процессах расщепления, уничтожающих вероятность сохранения всяких дружественных чувств к разведенному супругу, а значит и дальнейшая совместная забота о детях была бы значительно облегчена. Важно, чтобы к твоим услугам были квалифицированные специалисты, которые, как и медицинская помощь, воспринимались бы как нечто само собой разумеющееся. А главное, помощь и поддержка необходимы в тот самый ранний момент, когда они еще в состоянии относительно быстро принести желанные плоды.
Представим себе общество, где активное отцовство относилось бы к тем важнейшим делам, которых мужчина ждет от жизни. Тогда он не просто имел бы семью, а семья стала бы частью его самоутверждения как личности. Матери, в свою очередь, оказались бы достаточно раскрепощены, и тогда совместная ответственность и радость, связанные с детьми, способствовали бы большей близости между мужем и женой, в то время как разделение ролей и многоликое обременение женщины ведут, скорее, к отчуждению. Нет необходимости говорить о том, что такое содружество между отцом и матерью необыкновенно позитивно влияло бы и на развитие детей. И если в таких обстоятельствах отношения между мужем и женой все же разрушатся, то гораздо меньше будет вероятность того, что отец вдруг забудет своих детей или мать захочет вычеркнуть отца из их жизни, ведь он так облегчает ей задачи воспитания! Наконец новое самопонимание полов по отношению к детям может что-то изменить и в том, что сегодня 90 % детей живут со своими матерями даже тогда, когда отношения ребенка с матерью и отцом одинаково интенсивны. И матери не подвергались бы общественному осуждению, если ребенок живет с отцом, не говоря уже о том, что дети в этих условиях общей кооперации чувствовали бы себя намного увереннее.
Мы подошли к третьему общественному фактору. Представим себе общество, где развод не означал бы для женщины снижение материального и социального уровня, а кроме того, женщины, в том числе одинокие матери, имели бы, в зависимости от своей квалификации и наличия рабочих мест, те же шансы, что и мужчины. Насколько меньше было бы тогда забот и унижений! И насколько больше времени и сил оставалось бы у этих женщин, чтобы по-настоящему посвятить себя детям в столь трудной ситуации развода.