В любом случае психоаналитически-педагогическая консультация совершит огромное дело, если мать перестанет путать свое собственное психическое состояние с педагогическими взглядами, прибегая к обвинениям, оценками и т. п. Так она сможет оценить свои поступки и мысли, что является важнейшим условием для совершения дальнейших терапевтических шагов. И, может быть, тогда, через какое-то время, можно будет продолжить, собственно, педагогическую консультацию.
4.4. Замечания к сеттингу
В общем, психоаналитически-педагогическая консультация может проводиться как с отдельной личностью, так и с парой. Но отношения разведенных или разводящихся родителей, как правило, настолько враждебны, что присутствие второго целиком отнимает возможность сконцентрироваться на собственной психической защите, поскольку к внутренней защите добавляется опасение раскрыть перед бывшим супругом (супругой) свои страхи, слабости, неуверенность, сомнения и противоречия и таким образом сделать себя еще более уязвимой (уязвимым) перед этим «ужасным» человеком.
Консультанта с его функцией объекта позитивного переноса можно также рассматривать как своего рода переходный объект (по Винникотту) (Winnicott, напр., 1973): с одной стороны, он является реальной самостоятельной персоной, которая помогает мне (как матери, как отцу) перепроверить свои чувства и взгляды, с другой стороны, у меня есть кто-то, кто «принадлежит только мне», так что мне нечего опасаться, если я «сдам позиции» и признаюсь в своих слабостях, желании мести, эгоизме и т. п. Для всего этого требуется исключительность отношений, что в присутствии третьей персоны чаще всего недостижимо. Слишком мало связывает сейчас бывших супругов, к тому же и агрессивно-параноидальное расщепление, как правило, в этих случаях заходит слишком далеко. Легко может случиться, что консультант, несмотря на остающуюся долю возможности переноса, вместо того чтобы стать переходным объектом, невольно окажется в роли судьи. Но это неизбежно приведет к провалу выполнение задач психоаналитически-педагогической консультации, поскольку эти клиенты являются не противниками в честной игре с твердыми правилами, а врагами в (психической) борьбе за выживание.
В таких случаях для каждого из родителей рекомендуется все же собственный консультант.
Конечно, против такого раздвоения консультации выступает то обстоятельство, что у отца и у матери имеются не только личные проблемы с ребенком; главное – у них большие проблемы друг с другом, и значит, как раз их конфликтные отношения останутся за пределами консультативной работы. Но это возражение уравнивает проблемы отношений с интеракциональными проблемами. Если исходить из того, что отношения между данными субъектами в любом случае существуют и они в большой степени зависят от их сознательных и бессознательных желаний, ожиданий, страхов и от того, в каком свете каждый из них видит своего бывшего партнера, то можно ожидать, что психоаналитически-педагогическая консультативная работа более целесообразна с каждым родителем в отдельности, даже если в ней участвует только один из родителей. Если мне удавалось помочь такой матери (или отцу) освободиться от психической защиты, то вскоре мне доводилось узнать, что она (или он) так меняли свое поведение, что другой тоже начинал вести себя по-другому. Эти активные изменения позиции могут касаться лишь субтильных деталей, но этого часто уже достаточно, чтобы другой родитель начал воспринимать ситуацию менее обидной и менее грозной для себя.
Господин Ц., как и многие другие отцы, явился к консультанту по той причине, что его разведенная жена все чаще отказывала ему в посещениях ребенка. Хотя у нее каждый раз находилась, казалось бы, вполне уважительная причина, но господин Ц. подозревал, что это только ее уловка. Делала она это, как он считал, «из мести», потому что он оставил ее ради другой женщины. Господин Ц. читал мою книгу, где я настойчиво говорю о важности непрерывных отношений ребенка с отцом после развода. Он хотел убедить свою бывшую жену тоже поговорить со мной, считая, что я смогу «привести ее к благоразумию». Несмотря на мои принципиальные возражения против подобного рода сеттингов[117], я все же обратился к ней с письмом. Она не ответила мне и резко отклонила предложения ее бывшего мужа. Итак, мы начали работу вдвоем, чтобы посмотреть, какие возможности имеются в его распоряжении и как он может дальше развивать отношения с дочерью, невзирая на помехи со стороны матери. Консультирование продолжалось три четверти года (два раза в месяц). Уже через два месяца едва ли случались отказы в посещениях, а через полгода мать иногда сама предлагала ему забрать дочку в следующую субботу, хотя это была не «его» суббота. Перед завершением нашей работы мать однажды позвонила ему, чтобы спросить, не хочет ли он продлить отпуск, который он собирался провести с дочерью.
Что же здесь произошло? Мать не обращалась ни к консультанту, ни к психотерапевту. Не возникло у нее и связи с другим мужчиной. Причина столь отрадных изменений заключалась исключительно в изменении поведения господина Ц. по отношению к своей бывшей жене. Достаточно привести в пример один случай, имевший место в самом начале. Господин Ц. пришел ко мне со вздохом: «С этой женщиной просто невозможно общаться! Она ничего не желает слышать, у нее на уме одна только месть. Здесь ничего невозможно изменить!». Дальше он поведал следующую историю: у его бывшей жены был день рождения, он хотел сделать примирительный жест, поскольку недавно, в рождественские праздники они сильно повздорили (отец хотел на неделю отправиться с дочерью кататься на лыжах, но мать не разрешила). Итак, он пригласил ее ужинать и она приняла приглашение. «Мы очень мило беседовали, чего не было уже давно. Но потом, за десертом она закатила вдруг истерику, мы разругались и она ушла». На мой вопрос, что послужило причиной ссоры, он ответил, что он «всего лишь» спросил, а не мог бы он все-таки поехать с дочкой кататься на лыжах. Когда он это рассказывал, ему и в голову не пришло, как такой поворот должен был обидеть женщину, чья гордость и без того уже сильно пострадала при разводе. Она вдруг поняла, что приглашение на ужин адресовалось, собственно, не ей, а было всего лишь тактическим шагом, уловкой для достижения иных целей. Когда мы заговорили об этом, отец признался – не только мне, но и себе самому, – что приглашение действительно было сделано с этой целью, иначе ему и в голову бы не пришло приглашать ее в ресторан. Итак, это его собственная агрессия, а не «истерика» матери, разрушила этот «милый вечер».
Тогда мы совместно исследовали эти его собственные агрессии, простиравшиеся в далекое прошлое, вплоть до того дня, когда он ушел из дому. Тут выяснилось и то, что каждый раз, когда жена вызывала в нем ярость, он бросал упреки в ярости ей. Упреки касались одного: она не могла ему простить того, что он покинул ее и ребенка. Отвечая на мои дальнейшие вопросы (конечно, сформулированные в освобождающей и «разъясняющей» форме), он все же признался в своем собственном чувстве вины по отношению к бывшей жене и дочери. Ему стало ясно, что обвинения помогали ему смягчить собственное чувство. Уже через несколько недель наши беседы привели к тому, что господин Ц. заметно изменил свою позицию, а это, в свою очередь, привело к тому, что и бывшая супруга стала более приветливой и ему стало легче договариваться с ней обо всем, что касалось ребенка. Я думаю, все это не только сыграло большую положительную роль для самочувствия женщины, но и у матери уменьшился страх, как бы отец не настроил ребенка против нее. (То, что она испытывала этот страх, подтверждали имеющиеся у нас доказательства.) В результате она сумела использовать и для себя лично то обстоятельство, что у ее дочери есть отец, который хочет разделить с ней заботы о ребенке.
Если работа с одним из родителей упирается в проблему, разрешению которой могло бы помочь присутствие второго (это также может быть новый партнер или собственные родители), то здесь возникают дополнительные трудности. Такая смена сеттинга – это нечто большее, чем просто привлечение третьей персоны: в известном смысле она означает также ломку отношений, уже установившихся между родителем и консультантом. «Вот человек, которому я могла доверять и который великолепно понимал и мою боль, и мою ненависть, и вдруг он сидит напортив этой свиньи, да еще так вежлив, что, кажется, будто он оправдывает его...» Но и для того, кто присоединяется, ситуация не легче: «У этих двоих уже установился союз против меня... теперь они хотят лишь использовать меня в своих целях...». Таким образом, консультация может превратиться в борьбу противоположных защит и консультант потеряет в этой борьбе обоих – реально или эмоционально.
Расширение сеттинга от консультации одной персоны к консультации пары или обратный путь: попеременная работа то с одним, то с другим родителем, возможное привлечение к сеттингу детей – все это не просто формальная организация консультации. Если не подумать как следует о психических процессах, которые приводятся при этом в действие, то можно нарушить доверительность отношений между консультантом и клиентом или может возникнуть опасность бессознательного вовлечения консультанта в конфликты родителей. Такие изменения сеттинга могут вызвать недоверие, консультант попадет в безвыходное положение «судьи» или окажется вовлеченным в союзнические стратегии родителей по отношению к детям, что неизбежно приведет его самого к конфликтам лояльности, характерным, собственно, для детей. (Таким образом окажется нарушенным принцип тайны, когда один партнер вынужден сталкиваться с высказываниями другого или даже когда консультант пытается объяснить присутствующему родителю мотивы побуждений отсутствующего.)
Конечно, я не считаю, что подобные изменения сеттинга вообще не следует предпринимать. Просто дело это очень тонкое, такие шаги следует предварительно как следует продумывать и их возможное воздействие – в случае необходимости вместе с клиентом – хорошо держать под контролем. В основном, конечно, в оформлении ситуации сеттинга мы следуем