Банный подумал еще немного и, собравшись мыслями, выдал:
– Мне нужен союзник.
– Союзник? Союзник против кого?
– Штольца…
Вайзер заржал во весь голос, да так, что притихшие за стеной собаки снова залились громким лаем, а лежавшая в вольере сука прижала уши и с опаской стала подпихивать щенков себе под брюхо.
Банный смущенно потупил глаза и уже собрался выйти, но развеселившийся Макс махнул рукой, мол, да ладно вам, и указал тому на свободный табурет. Насмеявшись вволю, он вытер выступившую слезу и судорожно вздохнул, почти всхлипнул.
– Ну, развеселил ты меня, Тарас. Не скрою. Все что угодно ожидал от тебя: от коммерческой сделки по продаже щенков до войны с Ганзой, но это… А что со Штольцем, почему сразу не с фюрером?
– Хватит издеваться, Вайзер, вы же не дурак.
Еще похихикивая и бросая на собеседника смешливые взгляды, Макс Вайзер кивнул:
– Понимаю. Не надо быть Штольцем, чтобы понять, что он крепко схватил тебя за яйца. Что нарыл на тебя компромата и шантажирует… требует поделиться?
– Если бы… я бы с радостью поделился, да и в долю взял, так эта скотина не берет. Боюсь, цена будет очень высокой. Вот и решил – на опережение.
– Серьезного ты себе врага завел. Ну и что ты на него накопал?
Банный понуро опустил голову.
– Что, совсем ничего?
Гауляйтер отрицательно помотал головой.
– Чувствую всем нутром, что далеко не все чисто, а информации нет. Биография – как у младенца… ни единого пятнышка. Так ведь не бывает. Я прожил жизнь и знаю, что чистеньких в этом мире нет. Если личное дело, как икона, то точно – там болото с чертями. Может, через помощника его подобраться? Как его? Фриц… Фриц… – Банный щелкнул пальцами, вспоминая фамилию, но так и не вспомнил.
Вайзер подошел к вольеру и достал одного из щенков. Овчарка-мать жалобно заскулила, волнуясь за отпрыска.
– Тарас, видишь этого щенка? От меня зависит, вырастет он злобным монстром, готовым порвать любого, на кого я укажу или ласковой игрушкой в детском саду. Вот из него еще можно что-то сделать. А вот ваш Шмольке, – Банный поднял палец, вспомнив фамилию помощника, – …уже не щенок. Он уже пес Штольца и порвет любого, на кого тот укажет. Ну, хорошо, а что я с этого буду иметь?
– Долю со всех моих предприятий.
– Чтобы Штольц замел и меня вместе с вами? Нет уж, увольте. Я перед ним – как открытая книга, со всеми своими достоинствами и недостатками, может, поэтому я ему и не интересен. – Вайзер задумался. – Ладно, хорошо. Я помогу вам. Если у меня появится какая-нибудь информация – она ваша. И это ради самой игры. И возьму я за это с вас всего лишь…
Банный замер, хотя был уже согласен расписаться кровью в договоре с дьяволом.
– С вас, Банный, неограниченный доступ к вашему элитному бару. О нем уже легенды ходят по всему Рейху.
Глава 8Бег по краю пропасти
Она злится. Это ясно видно. Туман сгустился до темно-фиолетового и стал похож на рассерженный пчелиный рой, потерявший свою царицу. Сгустки тьмы хаотично мечутся вокруг него. Он в этом виноват?.. Нет, его окружает белая пелена, будто Она укутала его, как самое ценное, в кокон спокойствия. Чтобы уберечь… чтобы не повредить в пылу своего гнева. Это что-то снаружи Ее раздражает. Что могло Ее так расстроить? Словно услышан его вопрос – снова эти морды с жуткими оскалами. Их много, миллионы, собравшиеся всего в одну… огромную и отвратительную с капающей кровавой слюной… пасть. Как же Ей не нравится эта морда. Она от гнева начинает разрастаться, пытаясь дотянуться до нее. Сергей это чувствует. Хотя он – это и отдельная, пытающаяся сохранить себя личность, и одновременно уже всего лишь часть… Сергей понимает и принимает Ее гнев, получая в ответ импульс одобрения. Они одно целое, чувствуют друг друга, и это Ее немного успокаивает. Только вдруг, среди этого множества страшных лиц, он замечает одно родное. Маленькое, затертое и почти незаметное среди этого скопища, но теперь Сергей не видит других, только это родное лицо! Катя… Она там, среди этого ужаса. Одна! Он должен помочь ей, а он тут… часть этого… часть сущности… Нужно освободиться от оков этой непонятной штуки.
Его мысль Ей не понравилась. Стало понятно, что избранник, которого Она так долго приручала, хочет уйти. И не просто уйти, а уйти к другой личности. Ревность… Новая, ранее непознанная эмоция. Посмаковав, пощупав ее энергетику и ощутив силу, Она откинула ее – больно злая и разрушительная. Темно-фиолетовый вихрь еще сильнее сгустился, после чего посветлел. Она стала напоминать себе ту морду, до которой хотела дотянуться, чтобы уничтожить, и это ее напугало. И сущность ненавидящая, сущность, питающаяся страхом, испугалась. Это событие настолько удивило разумную пустоту, что та замерла, анализируя собственные ощущения.
Парень будто очутился в застывшем водовороте. Задумчиво оцепенели всполохи, до того перемигивающиеся между собой всеми цветами радуги, сквозь них стали проступать очертания… внутренностей вагона метропоезда: потертые кресла со скрюченными на них скелетами детей, мужчин, женщин; оторванные перекрученные поручни; двери со стершимися буквами, собирающимися в предостережение «не прислоняться». Он плыл? Летел? Нет… он, скорее, перемещался среди всполохов, стараясь выполнить предостережение, начертанное на дверях, чтобы не потревожить ее. Это было очень сложно, находясь в двух мирах одновременно, надо было сконцентрироваться, чтобы части его не разбрелись, обходя замерший вихрь, не потерялись в лабиринте ее молний. Сохранить себя и продвигаться вперед. Он знал, что если выберется за пределы Ее или поезда, будет свободен. А ведь человеку было очень жаль Ее. Она бедная и одинокая.
Судя по содержащейся в документах информации, это был протокол задержания. Буквально за два дня до катастрофы на въезде в столицу остановлен мусоровоз. Оперативники хорошо сработали и выдали на задержание точную дату и номер машины, в которой ввозили в город среди всякого хлама целую тонну неизвестного порошка. Предположили, что это наркотик… Выбор транспорта доставки был вполне объясним. После известных событий в разных городах въезд грузового транспорта на территорию столицы был запрещен. Исключения составляли только машины, обслуживающие город. Это дорожники да мусорщики. По большому счету, если бы не было стукача, искать эту машину пришлось бы долго. Машину задержали, а «наркотик» пока сложили на склад вещдоков.
Уже вот это несоответствие по объему напрягло Георгия Ивановича. «Тонна! Это же можно не только всю Москву в нирвану запустить, но и страну целиком, включая стариков и малолетних детей. А деньжищи-то какие баснословные!» Кто это будет транспортировать двадцать мешков с порошком, пускай и под прикрытием? Но самое примечательное, что среди мешков с «веществом», чем-то похожим на сахарную пудру, обнаружена неприметная картонная коробка с пятью килограммами пластида. «Странное сочетание – героин и пластид». Все в этой истории ему не нравилось. А потом Штольц наткнулся на неприметную бумагу – протокол экспертизы, и он замер от жуткой картины, которая теперь в полном объеме стояла у него перед глазами. «Заключение: Белый порошок, представленный на химическую экспертизу, является взрывчатым веществом циклотриметилентринитрамина». Огромная химическая формула не пугала, а вот коротенькое слово в скобках (гексоген) просто ввело в ступор. Посреди Москвы лежит тонна опасного взрывчатого вещества, о котором никто не знает. Теперь понятно, зачем пластид. Наверное, в качестве детонирующего взрывателя. Зачем нужно было такое огромное количество взрывчатки, незавершенное следствие умалчивало. Но главное, что все это, по нынешним меркам богатство, находится где-то в бескрайних подвалах «Петровки», было ясно. И следователь, который вел это дело, был в курсе, где хранится изъятое. А так как уничтожать «порошок», пока ведутся следственные действия, никто не собирался, а об этом проклятом протоколе экспертизы так никто и не успел узнать, то взрывчатка до сих пор ждет окончания следствия… или своего применения.
Георгий Иванович откинулся на спинку стула, отвел взгляд от пожелтевшего от времени документа, лежавшего на столе, и задумчиво уставился на лампочку. «Да, это бомба… причем во всех смыслах этого слова! Достаточно только информации, что Рейх владеет таким количеством гексогена, чтобы переменить расклад сил в метро». Но Штольц даже не сомневался, что Марк способен использовать взрывчатку. Причем не просто для демонстрации мощи, а максимально жестко, с наибольшей выгодой. Вся система Рейха построена на страхе и жестокости. Все проходят серьезную проверку на лояльность, несмотря на то, при каких условиях пришлось попасть на фашистские станции. Десять лет назад пришлось проходить эту проверку и Георгию Ивановичу Штольцу. И прожив десять лет среди этих людей, он понимал, что его проверка была в самой мягкой форме… практически формальной. Больно уж были заинтересованы в нем высшие чины Рейха.
Тогда… осторожно ступая по мокрому, только что вымытому мраморному полу, он последовал за черной прямой спиной Константина Ширшова – бессменного рейхсфюрера, перед которым расступались с почтением, не забывая вскинуть правую руку в приветствии с оглушительным воплем. Путь был неблизким, Штольц уже сожалел о покинутой им тишине библиотеки и книге Фридриха Ницше, которая так и осталась недочитанной. Серьезный вид начальника рейхсканцелярии не оставлял сомнений в том, что вероятность вернуться к прерванному занятию далеко не стопроцентная. Путь лежал в безраздельные владения СС: в тюрьму на станции Тверская, где наверняка ждало очередное испытание веры и преданности. Прежде чем Георгий Иванович увидел, что ему хотят продемонстрировать, обо всем успело предупредить обоняние – тяжелый запах, очень знакомый, неприятный…
На первый взгляд три человека стояли рядом, но один из них не смог бы удержаться в вертикальном положении, если б его не привязали за руки к стальной решетке. То, что было человеческим лицом, больше напоминало красно-черную распухшую маску. Кровь стекала по полуголому телу, под ногами уже набралась порядочная лужа, подсохшая, со свежими каплями сверху. Странно помятые ребра еще вздрагивали как-то неравномерно, поперечные красные полосы от ударов на боках отчетливо вырисовывались на бледной коже. Человек напоминал сломанный механизм, который никогда больше не будет функционировать, как прежде. Если вообще хоть как-то будет.