Наверное, я смогла бы провести с ним всю оставшуюся жизнь – длинную или короткую, и в ней не было бы места сожалениям и страхам…
Чайник пронзительно свистит.
Вздрагиваю, выбираюсь из-за стола, но Кит опережает меня:
– Сиди, я сам.
В два шага он оказывается у плиты, хватает чайник и до краев наполняет кипятком чашки.
– Спасибо! – не в силах сдержать восторг, выпаливаю я. – За все. Без тебя я не справилась бы!
Кит приземляется на свой стул.
– Да ладно, половина беспорядка на моей совести! – Он подпирает забинтованной рукой подбородок, усердно дует на пар и, уставившись на его причудливые завихрения, осторожно спрашивает: – А вот скажи мне, Яна… Неужели ты действительно подумала, что я наглухо отбитый и способен причинить тебе вред?
Слово «тебе» он проговаривает как-то по-особому – хрипло, неуверенно и… Нежно.
Щеки вспыхивают.
Поспешно отхлебываю чай, обжигаюсь, но не подаю вида.
– Правда! – сознаюсь, изрядно развеселив этим парня. – На самом деле мне кажется, что у тебя того… Вечно протекает колпак. Если вспомнить, чтó ты творил в школе, и собрать воедино все слухи о тебе, то… В общем, мне нечем тебя порадовать!
– Ха! Зато честно! – Кит заливается смехом. – За это ты мне и нравишься!
Ухватившись за его невозможные слова, как за соломинку, я быстро поднимаю голову.
Повисает немая сцена. Только мое сердце стучит громче отбойного молотка.
В один из октябрьских дней, штудируя в пустой рекреации учебник, я вдруг обнаружила, что Кит снова заявился в школу – подпирая плечом стену, поджидал кого-то и светил свежим фиолетовым фингалом на скуле. Как обычно, он просто пялился сквозь меня, но в тот раз отчего-то решил подмигнуть. Я испугалась до судорог, но не поддалась – ответила поднятым вверх средним пальцем и сжала кулаки, готовясь к проблемам.
По всем законам жанра Кит должен был прибить нахалку, но вместо этого лишь рассмеялся, чем надолго вывел меня из равновесия.
Неужели он помнит?..
Тишина, разбавляемая бормотанием соседского телевизора, надолго воцаряется на кухне.
Кит увлеченно наблюдает за хороводом раскрывшихся лепестков и не произносит ни слова. Ему комфортно. Кажется, я начинаю привыкать к его манере общения – шокировать и замолкнуть, давая собеседнику возможность прийти в себя…
…Ну так что это было? Он оговорился? Я нравлюсь ему как человек, как друг? Или же я ему реально нравлюсь?
В глазах Кита по-прежнему полный штиль и безмятежность, будто он каждый день говорит девушкам такое. Хотя… Может, и говорит.
Снова обжигаюсь ароматным кипятком и едва дышу от неверия, удивления и восторга.
– А Зоя эта… – прерывает мои раздумья Кит. – Никогда не понимал: почему ты с ней дружишь?
– Ну… – Я не сразу нахожусь с ответом, ковыряю ногтем трещину в белом пластике столешницы, разглядываю ржавчину на отделанных металлом уголках и бубню: – Раньше она была нормальной…
– Да брось. Она всегда такой была! – Кит резко подается вперед. – Лично меня она на дух не переносила. Все правильно: я же клоун, посмешище, нищий придурок. Впрочем, сегодня я и вправду пожрал на халяву – не отказываться же от такой шикарной возможности.
В его тоне сквозит горечь, хотя ничто в позе и мимике не выдает досады.
– Нет, Кит! Ты ошибаешься на ее счет! – принимаюсь убеждать, но тут же осекаюсь и благоразумно решаю заткнуться – в отличие от Зои, я не могу растрепать Киту о ее секретной влюбленности.
– Не тусуйся больше с ними. Тусуйся со мной! – Симпатичное лицо Кита расплывается в дурной улыбочке.
Не в силах вынести это милое зрелище, я моргаю, но тут же возвращаюсь с небес на грешную землю. Что, кроме скучных рассказов о своей никчемной жизни, я смогу дать ему взамен?
– Тебе не понравится, Кит. – Глотаю кислый чай и морщусь. – Как от друга от меня никакой пользы. Поэтому… Лучше сразу забей.
– А разве дружат ради какой-то пользы? – Он искренне удивляется и улыбается еще ослепительнее. – Вообще-то, настоящая дружба бескорыстна. Друг, не задавая вопросов, бросит все и пойдет за тобой в огонь.
Вздрагиваю и пораженно пялюсь на Кита. Лечу с трамплина в теплое сияющее море, в свете софитов беру самую высокую ноту, вижу наполненные гордостью и счастьем глаза отца… Но дежавю мгновенно меркнет. Бездонные серые глаза, в которые я сейчас смотрю, принадлежат не ему, а совершенно постороннему парню. И фраза, знакомая мне с детства, вылетела именно из его уст.
– Что? – выдыхаю я. – Что ты сказал?
Кит бледнеет, или же это облако накрывает двор мимолетной тенью.
– А разве я не прав? – как ни в чем не бывало отзывается он. – Прав на все сто. А раз так – самое время обменяться номерами!
Встревоженные приступом паранойи мысли медленно приходят в порядок, и я киваю. Ведь Кит единственный из всех заступился за меня и пострадал. С ним легко и весело. И я нравлюсь ему хотя бы как друг…
Кит достает навороченный телефон, забивает в память продиктованные мною цифры и нажимает на вызов. В моем кармане раздается жужжание.
– Готово! – провозглашает он радостно, но мутные подозрения, помноженные на слова Зои, снова оживают и противно шевелятся в памяти.
Он говорит странные вещи. У него очень, слишком дорогой телефон…
Кит перехватывает мой взгляд и сбрасывает звонок.
– Ну да, я его не купил. Что дальше? – Он прищуривается, откидывается на спинку стула и ждет моей реакции.
Глава 14
Растрепанные волосы, видавшая виды линялая футболка, перевязанная рука, дурная репутация и огромные проблемы с самоконтролем – это все про Кита. Но сегодня этот парень стал для меня кем-то большим, чем просто друг, невесть откуда свалившийся на мою голову.
Серый настороженный взгляд сверлит во мне дыры, и я прогоняю остатки сомнений.
Фразы, что говорил когда-то папа, Кит мог ляпнуть просто так: прописные истины известны многим. На остальное мне наплевать, пусть даже ради покупки этого телефона он обчистил сотни карманов и поколотил десятки людей. Пусть все школьные слухи о нем окажутся правдой. Пусть я прослыву окончательно свихнувшейся и стану предметом сплетен… Но я больше не хочу жить в тени Зои и страдать по этому идиоту Марку. Я хочу быть заодно с Китом, только с ним!
– Ну, может, ты его нашел… – Пожимаю плечами, глотаю чай и отставляю чашку. – Кит, мне, в общем-то, все равно.
– Ты помнишь меня в первом классе? – невпопад выдает Кит, барабаня пальцами по столу, и смотрит в упор. – Помнишь, каким я был?
Вопрос застает врасплох.
Помню ли я? Воспоминания о детстве слились в один длинный день, наполненный светлой грустью маминых вздохов, ободряющими улыбками и слезами, долгим ожиданием праздника и папиных объятий, добрыми историями, волшебными песнями и радостью полета в моменты, когда мой голос разносился над зрительным залом, а сияющий сталью самолет скрывался в облаках.
Кит не интересовал меня – он всегда был психом и придурком, мальчишкой без перспектив и надежд на будущее. Или…
Или нет?
– Конечно же, ты не помнишь, – усмехается Кит и прячет руки под стол, – ну и ладно. Просто, если ты… Если мы… В общем, я хочу, чтобы ты знала: я не всегда был таким.
Неясные образы, словно недосмотренные сны, вспыхивают и гаснут – первого сентября, много лет назад, я дрожала как осиновый лист под порывами холодного утреннего ветра… Хотелось плакать и спать, но пышные белые банты и красные цветы в шуршащей бумаге обязывали держаться – в первый раз в первый класс меня вел папа, специально прилетевший по такому случаю в наш город.
А худенького бледного мальчика в отутюженных брюках, пиджаке, галстуке, с огромным букетом наперевес до крыльца торжественно сопровождала молодая и красивая женщина.
Мама.
– Кажется, ты был нормальным! – вырывается у меня, и я тут же прикусываю язык.
– Раньше я дружил с башкой, – удовлетворенно кивает Кит. – У меня была мать. Почти сразу после детдома, в восемнадцать лет, она вышла замуж за папашу – вдовца с десятилетним сыном. Отец еще не был алкашом, но уже крепко поддавал. Мать любила меня, а я очень любил ее. Мелким я интересовался самолетами, и она покупала мне книги о них. Мечтал стать пилотом, когда вырасту. Хотел, чтобы мама гордилась мной так же, как ею гордился я, хотя до одури боялся высоты. Папаша и брат считали, что нельзя баловать пацана, что из такого вырастет рохля или гомик, но мама не слушала их.
Кит обеспокоенно шарит по карманам, извлекает мятую картонную пачку и с мольбой смотрит на меня:
– Ян, тут сегодня и так надымили… Можно?
На душе скребут кошки. Никогда больше я не видела его мамы, как и чистых отутюженных сорочек на худых острых плечах. Зато каждый день под облезлым грибком детской площадки в невменяемом состоянии сидели его отец и брат.
– Валяй! – Дотягиваюсь до отмытой до блеска пепельницы и ставлю ее перед Китом.
Тот поднимается со стула, долго сражается со шпингалетом, распахивает окно и возвращается на свое место.
– Я рос правильным, тихим, хорошо воспитанным… – Он зубами вытягивает сигарету и щелкает зажигалкой. – «Пожалуйста», «спасибо», все дела… Но я не мог заступиться за маму, когда папаша пускал в ход кулаки. Не мог постоять за себя, когда старший брат-дебил пинал и бил по роже. В ноябре того года, когда я пошел в школу, мама подхватила грипп и за неделю сгорела от пневмонии. А вот дальше… – Кит прочищает горло и продолжает севшим голосом: – Дальше началась веселуха.
Он выдыхает во мрак ядовитый дым, стряхивает пепел на прозрачное стеклянное дно, расплющивает окурок и безмятежно улыбается.
По коже пробегает озноб.
– Я не знала… – пораженно шепчу. – Мне очень жаль!
– Да брось, все отлично! – заверяет Кит, допивает чай, собирает опустевшие чашки, встает и споласкивает их под шумящей струей воды.
Я молча слежу за его спокойными плавными движениями.
Мы гораздо ближе друг к другу, чем я думала, – Кит тоже знает, что такое потеря.