ю издалека и тут же съеживаюсь. Этот выродок помогает Зое подняться с плит и, не удостоив меня вниманием, присасывается к ее губам. Он целует ее с языком, чавкает и лапает за задницу, а дружки, с интересом наблюдая за процессом, отпускают похабные шуточки.
Обхватываю колени и упираюсь в них подбородком.
Марик не уважает и не ценит Зою.
Я понимаю: Кит тот еще урод. Но он всегда защищал меня и помогал мне.
Из груди вырывается судорожный вздох.
Он был настоящей родственной душой, читал мои мысли, знал обо мне все…
Ну да. Понятно, почему он знал обо мне все.
Компания достает из пакетов пиво и входит в раж: улюлюкает, задирает случайных прохожих, выкрикивает пошлости в адрес девчонок, загорающих неподалеку в купальниках.
Мне скучно и одиноко, и правда в том, что никто из собравшихся не признал меня, не вспомнил и даже не попытался извиниться за учиненный погром.
Смотрю на белых чаек, парящих над водой, и мыслями улетаю далеко-далеко.
Мы с папой мечтали, что я стану великой певицей. С толпами поклонников, личным самолетом, персональным пилотом и домом с видом на море, где буду потягивать сок, лежа в шезлонге в тени пальм. Я смеялась и смущалась, а папа говорил, что нужно мечтать без всяких границ и рамок, и тогда желания исполнятся хотя бы частично, но всегда есть шанс сорвать джекпот.
И я принимаюсь за то, чем не занималась больше двух лет: воображаю себя прекрасной молодой женщиной, стоящей на сцене концертного зала в роскошном платье.
Звезда купается в овациях зрителей, кланяется и раздает воздушные поцелуи, но энергии и сил почти не осталось – ей нужен покой и надежное плечо, чтобы опереться… Она скрывается за кулисами, вызывает такси, с охапками цветов бежит по взлетной полосе, и личный пилот в идеально сидящей на нем синей форме подает ей надежную руку и помогает подняться по трапу.
Она доверяет ему и… Любит. И знает, что это взаимно.
Я вязну в мечте так глубоко, что не сразу понимаю, откуда и почему раздается издевательский смех.
Солнце загораживает чья-то тень.
До меня с опозданием доходит, что ржут дружки Марика, а Зоя испуганно выглядывает из-за его спины. А надо мной, словно каменное изваяние, стоит Кит, и в глазах его плещется безмятежность.
Тут же вскакиваю, переминаюсь на затекших ногах и озираюсь по сторонам в поисках путей к отступлению, но он всего лишь протягивает мне ключи:
– Вот. Я забыл отдать. Может быть, они тебе еще пригодятся, кто знает.
Связка, сияющая на его ладони, могла бы стать символом моей свободы – побега, новой жизни и новых планов, и огромной любви, какой еще не знали люди. Но теперь все сломано и бессмысленно, и когда-нибудь будет навечно похоронено в памяти.
Кит ждет, но я бью по его теплым пальцам, и ключи с нежным звоном приземляются на плитку.
Компания с любопытством наблюдает за происходящим.
Если он настолько отмороженный, сейчас самое время ударить меня, и я готова, но Кит наклоняется, подбирает их, делает шаг вперед и без слов засовывает в мой карман.
От его прикосновения поводит, я моргаю и молюсь, чтобы он поскорее ушел, но он остается рядом.
– Тебе еще что-то нужно? – пищу, хватая ртом воздух, и проваливаюсь в серый спокойный взгляд.
– Я хотел напомнить, что могу быть нормальным.
Он сканирует мою душу, волной тепла касается сердца и прогоняет все страхи, но им на смену приходит ноющая, отравляющая все живое боль.
– Нет, Кит. То, что ты сделал, уже ненормально! – Давлюсь слезами и кусаю губы, но он словно не слышит.
– Я могу быть нормальным. Ради тебя. Я все сделаю для тебя.
Кит спокоен и собран, но что-то темное и пугающее вспыхивает в его огромных глазах, и я пячусь назад. Я боюсь его как огня.
– Я все сделаю для тебя, – повторяет он, чеканя каждое слово, и один из идиотов Марика комментирует:
– Оп. Какой преданный. Собака, что ли? А, это же тот поехавший, что собачьи консервы жрал!
Придурки снова гогочут. Порыв ветра с реки пронизывает футболку.
Кит не реагирует на выпад и не двигается.
Он – все, что мне было нужно. Он лишил меня последней надежды.
– Что ты несешь? – Я морщусь, и в венах вскипает злость. – Что ты сделаешь? Пройдешь по краю пропасти, если я прикажу? Не смеши, Кит…
– Да, – коротко кивает он, сбрасывает рюкзак и уходит к местной достопримечательности – стене с высеченными в камне кораблями и чугунными пушками, торчащими из бойниц.
Этот монумент возвышается над брусчаткой на пятнадцать метров, а с другой стороны его поросшее мхом основание жадно лижут речные волны.
С тревогой наблюдаю, как Кит, ловко цепляясь за выступы барельефа и опираясь на впадины, взбирается по нему и спустя несколько минут, раскинув руки, выпрямляется на самом верху.
Люди на набережной ахают и достают телефоны, спеша запечатлеть сумасшедшего, который неспешно прогуливается по стене взад и вперед, сшибая кедами мелкие камни.
Он проделывал подобное сотни раз, пусть рисуется дальше. Мне пофиг. Надо было давно отсюда уйти, и тогда ненужных встреч удалось бы избежать.
У подножья собираются зеваки, друзья Марика делятся соображениями:
– Обалдеть. Что он делает вообще?
– Солевой, что ли?
– Это же тот стример отбитый. Он на вышки сотовой связи и на режимные заброшки спокойно залезал.
– Ты подписан на него? А кто тогда сказал, что он собачий корм за донаты жрет?
Кит покачивается, но находит баланс. Меня мутит, и поджилки трясутся.
Кто-то подбадривает его, кто-то продолжает снимать, но всем вокруг наплевать, что он может упасть и погибнуть.
– Кит. Хватит! Прекрати! – прошу я тихо. – Пожалуйста, прекрати!
Внезапно он смотрит на меня, садится на корточки, тянется к выступу барельефа, быстро спускается и спрыгивает на брусчатку.
Отряхивает ладони и колени, прячет руки в карманы джинсов и, игнорируя жидкие аплодисменты, возвращается.
– Ну что. Этого достаточно?
Он нависает надо мной, и в его глазах больше нет опасности. Только безмятежность, родное тепло, миллионы загадок… И отравленный туман. Он улыбается мне.
– Не представляю: как у тебя на нее встает? – блеет Марик где-то на фоне, напоминая о том, кто я есть, и Кит мгновенно переключается: отрешенное лицо каменеет от ярости, на губах застывает холодная усмешка.
Он разворачивается и прет на офигевшего Марика, молниеносно бьет ладонью по дну его бутылки, и та снопом искр взрывается у носков дорогих кроссовок. Кит хватает его за шкирку, толкает на землю, придавливает коленом грудь и наносит серию точных резких ударов в табло. Марик вскрикивает и воет, но никто не вступается за поверженного и не пробует оттащить озверевшего Кита. Я снова вижу его в деле и окончательно убеждаюсь: с ним что-то не так.
Кружится голова.
Сейчас он убьет или покалечит подонка, и я, как бы ни была благодарна и напугана, должна остановить это.
– Кит… Хватит… – Горло скручивает спазм, оно не способно выдать ни звука, и я лишь беззвучно шепчу: – Не надо, прошу…
И тут происходит необъяснимое: его побелевший кулак на лету меняет траекторию и с хрустом впечатывается в брусчатку. Кит отбрасывает Марика, как тряпичную куклу, встает, спотыкается об его ногу и, шатаясь, идет в мою сторону. С разбитых костяшек капает кровь. Он поднимает рюкзак, вешает его на плечо и молча отваливает.
– Ты придурок. Ты ненормальный. Ты опасен, ты понимаешь это??? Лечись!!! – верещит Зоя ему вслед, помогая Марику сесть.
Я хочу, чтобы она заткнулась, но голоса у меня нет.
Ужин проходит мирно и по-семейному, Игорь даже пытается поговорить со мной по душам, правда, слишком пристально смотрит на мою шею, и я проклинаю чересчур глубокий вырез на футболке.
Мама торжественно сообщает, что уезжает завтра.
«Три, самое большее – четыре дня продержитесь без меня, ребята. Я надеюсь на вас, бла-бла-бла…»
Мне пофиг. Будь что будет, но еда не лезет в глотку.
Без Кита я чувствую себя куском мяса, вырванным из когда-то живого целого тела. Но я вспоминаю чудовище, в которое он умеет превращаться, вереницу своих фотографий в его телефоне, и тупое безразличие парализует волю.
Даже если без мамы «папочка» повесит меня за ноги и начнет пытать, хуже уже не станет.
Глава 33
Мне снятся цветные сны – невозможные, странные, яркие. В густом, как кисель, синем небе, раскинув огромные крылья, плывет сияющая стальная птица. Я знаю, что ею управляет папа: сейчас она отправится в рейс прямо к солнцу, но на борту есть место для еще одной заветной мечты. Моей мечты.
– Я хочу, чтобы все было как раньше. Пусть этот кошмар закончится, пап! Помоги мне. Помоги мне, пожалуйста! – умоляю в отчаянии, но птица набирает высоту и скрывается за облаком.
Я опустошена и раздавлена горем, но вдруг за кадром раздается веселый голос отца: «Я постараюсь что-нибудь с этим сделать. Не сдавайся и не унывай!» И золотое солнце светит ярче, и все печали оставляют меня, освобождая место в сердце надеждам на лучшее.
Невнятное назойливое бормотание вклинивается в мое безграничное счастье, и картинка сна искажается и меркнет. Просыпаюсь с мокрым от слез лицом и не могу отдышаться.
За дверью шаркают шаги, урчит кофеварка, и Игорь истошно на кого-то орет:
– У меня все готово, какого хера они ломаются? Документы на руках. Да, в сейфе лежат! Что значит «соскочили»? Из-под земли достань и надави!
– Вашу мать… Заткните его кто-нибудь, ради бога… – рычу и накрываю ухо подушкой, но неведомая сила приподнимает ее и возвращает на место.
Взвиваюсь от испуга, распахиваю глаза… У кровати стоит мама.
– Яна, ну я поехала… Поезд через час.
Она мнется, словно хочет сказать что-то еще, но так и не решается. А я и не настаиваю. Она никогда не говорила, что любит меня, но я без слов знаю, что это так.
– Да, удачной поездки… – Натягиваю бодрую улыбку, хотя мутные предчувствия мешают дышать. – Кстати, чего Игорь так разорался?