нулась и пошла спать, запретив себе думать о всяких возмутительных глупостях.
Утром Натаниэль проснулся от резкого сигнала рожка придворного разносчика почты. Обычно почту оставляли на крыльце, но если письмо маркировалось по-особому или доставлялась посылка, то её вручали лично в руки. Облачившись в бархатный халат с богато отделанными обшлагами и воротом и неблагородно зевая, Вудхаус открыл дверь и от удивления звучно клацнул челюстью.
— Ваша милость, — кланяясь, жизнерадостно приветствовал его низенький кругленький почтальон с розовыми щеками. — Доставка! — и указал на почтовый крытый возок за калиткой.
Возле того стояли мальчишки с охапками свертков и свёрточков в руках. Конверты из розовой, лавандовой и персиковой бумаги плотными стопками торчали из квадратных корзин и благоухали даже издалека.
— Давайте, заносите, — обречённо велел Нат, с унынием предвидя, что утонченно убранная прихожая превратится в заднюю комнату почтамта.
Закрывая дверь, эльф успел узреть, как мальчишки, пыхтя, вытаскивают из глубины возка огромную корзину с шикарными оранжерейными розами в виде сердца и несколько ящиков с подарками не меньше, чем для самого эльфа, и волокут через дорогу к дому Горни.
С очень неприятным чувством Нат с такой силой хлопнул дверью, что, судя по испуганным возгласам, стуку и ржанию, подпрыгнули не только почтовые служки, но и лошадь.
Письма — часть была подписана инициалами, часть — вовсе без имени отправителя, — были похожи друг на друга, как яйца от одной наседки — Натаниэль открыл с десяток из исследовательского интереса. Все они содержали восхищение его талантом, внешностью — в целом и отдельными частями, а также были полны намёками на пламенные чувства и, в общем, такими же бессмысленными, как курсовой студенческий трактат по философии. Несколько посланий были отнюдь не от женского лица, и их Нат касался с некоторым смущением.
Будучи педантичным по натуре и воспитанию, Натаниэль мужественно перебрал все письма, обеспечившие его бумагой для розжига камина на ближайшие годы.
Настала очередь посылок с подарками. На стол ложились шёлковые и батистовые носовые платки, булавки для галстука с драгоценными камнями, сделанная по заказу новомодная перьевая ручка с золотым пером, диванная подушка с кисточками, саше. Натаниэль аккуратно открывал свёртки, перебирал безделушки, раскладывая по ассортименту, пока не наткнулся на весьма смелый предмет женского туалета. Сначала он не понял, что это, и довольно долго вертел вещичку в руках, потом рассмеялся и выбросил в мусор.
Вудхаус совсем было решил, что девы и дамы удивили его всем, чем могли, однако в большой яркой упаковке нашёл коробку, расписанную сердцами и дубинками, полную шоколадных конфет. Цат не был сластёной, но любил вкусные десерты. Конфеты пахли умопомрачительно, а потому эльф почти съел одну. Только поднеся её к самому носу, он почувствовал неладное и проверил конфету на скрытые добавки.
— Ты болван, Вудхаус, — выбранил он себя с досадой. — Почти попался на элементарное приворотное зелье.
Пришлось проверять все подарки в магическом спектре (и там оказалось несколько неприятных сюрпризов, которые пришлось уничтожить), прежде чем вызвать посыльного и передать дары на благотворительный аукцион.
— Интересно, догадалась Горни проверить подарки или нет? — поглядывая в окно, спросил сам у себя Натаниэль, и решительно запретил себе вмешиваться. Но не выдержал — сложил «ласточку» с посланием.
Когда он отправлял ее из окна, дверь Эбигейл чуть приоткрылась и оттуда тоже порхнуло письмо, которое приземлилось аккурат в руки Ната.
«Проверь на привороты и ослабляющие вещества, — гласила записка, — а то твои поклонницы прислали мне парочку проклятий».
Через некоторое время Эби вышла из дома, держа букет на вытянутых руках, и решительно выбросила его в мусорную корзину у калитки. Нат усмехнулся и отошел от окна с приятным чувством удовлетворения.
ГЛАВА 17ОБ ОПАСНОСТИ СВАТОВСТВА ДЛЯ ОТДЕЛЬНО ВЗЯТЫХ ПОРОСЯТ
«Ваши кудри струятся, как гривы пегасов, ваши ушки изящны и остры, как остролист. Ваша улыбка похожа на блеск жемчужного ожерелья. Я трепещу при взгляде на ваш тонкий стан и стройные бедра. О, как я жажду почувствовать сладость ваших объятий, коснуться губ, подобных чудесным кораллам. Поцеловать ваши изящные когти, взглянуть в ваши глаза, утонуть в неге вашего взора, отдаться всей пылкости чувства, не знающего никаких границ».
О пире в доме лерда Горни за сутки знали все горожане, так или иначе оказавшиеся на главной площади у ратуши. Запахи запекаемых в ямах туш, свежего хлеба и сладостей разносились на всю округу, а телеги с продуктами заняли улочку за ратушей, неизбежно раздражая лерда Вудхауса.
К обеденному времени у парадных ворот особняка Горни со стороны площади выстроилось не менее пятидесяти паромобилей. Друзья и родственники прибывали и сразу провожались в пиршественную залу, где стол уже ломился от яств, а на стене за стулом хозяина дома красовался срочно изготовленный по заказу гордого отца гобелен. На нем Эбигейл в традиционном гномьем платье-сарафане с передником, похожим на кузнечный, почему-то с молотом в одной руке и молнией в другой, с перекошенным от пафоса лицом что-то повелевала табуну пегасов, а те покорно склоняли головы. Эльфа, понятно, нигде не отметили за ненадобностью.
Сама Эби, к пиру одевшаяся примерно в такое же платье, на гобелен косилась морщась и нервно поправляла распущенные красные волосы, прижатые золотым ободком. Оставалось надеяться, что до самих пегасов папина интерпретация никогда не дойдет. Иначе быть международному скандалу.
Пир уже начался, и вино текло рекой, а хвалебные речи в адрес славной и прекрасной магессы Эбигейл разливались океанами. Алкогольный градус достиг уровня, поднявшего лорда Мапонуса на стол, для декламации бравурной оды о том, как он, родня и друг, в клубе отстаивал честь Горни. Ему бешено аплодировали. Кузины исполнили танец благодарных пегасов, изо всех сил размахивая собственноручно изготовленными бронзовыми крыльями. Крылья гудели так, что гости пригибали головы. Папа был загадочно-воодушевлен, а мама тревожна и почему-то сердита.
Эбигейл же с удовольствием отвечала на поздравления, принимала пожелания стать придворным магом, хихикала над одами, но при этом сердечно за них благодарила. И все шло хорошо и даже прекрасно, пока в двери пиршественного зала не заколотили с такой силой, что можно было подумать, будто нежить не стала ждать в катакомбах и сама пришла к Горни домой.
Гости изумленно поворачивались к дверям, в зале наступила несвойственная гномам тишина.
— А кто это у нас там? — преувеличенно воодушевленно воскликнул папа Горни, и Эби с подозрением сощурила глаза. — Дочка, откроешь?
— Открою, — пробормотала Эбигейл еще более подозрительно. — Отчего же не открыть.
Стук не прекращался. Эби, приподняв подол сарафана, проплыла к двери. Распахнула сразу обе створки — и с изумлением уставилась на два десятка молодцеватых гномов-офицеров в парадных зеленых мундирах, с аккуратно расчесанными бородами, застывших с занесенными над головами молотами.
Эбигейл оглянулась на отца. Тот с умиленным выражением лица сделал ей ручкой — говори, мол. Гости зашуршали, будто о чем-то догадываясь…
— И что вы тут делаете? — поинтересовалась Горни, складывая руки под грудью. Глаза молодцев тут же прикипели к ее богатству, и пауза стала слишком затянувшейся. За спиной Эби слишком выразительно и громко — чтобы долетело через длиннющий пиршественный стол — покашлял полковник Горни. В кашле его было обещание по меньшей мере недельного дежурства, и офицеры отмерли.
— Мы слышали, что в этом доме живет прекрасная дева! — так гаркнул один из них, что Эби от неожиданности чуть не запустила во всю компанию заморозку.
— Да! — воздели молоты остальные.
— Статями богата и мастерица, каких не сыскать! — крикнул другой.
— Да! — очень охотно подтвердили гномы, оценивая те самые стати. — Дева из фамилии славной, славных отца и матери дочь!
Под громкое и откровенно льстивое «Да!» Эби нехорошо обернулась на папу. Тот поспешно запил погасшую улыбку вином.
— Магесса сильнейшая и хозяйка славная!
— Да! Да! Да!
Гости с энтузиазмом присоединились и активно поддерживали офицеров, поднимая в воздух вместо молотов бокалы и салютуя вилками с наколотой снедью.
— Одного не хватает этой деве: славного мужа! Как молоту рукояти, как горну наковальни!
— Да! — тут офицеры расступились, и в образовавшийся коридор шагнул сияющий, плечистый и самый молодцеватый из всех кузен Вильгельм, зажимающий под мышкой истошно повизгивающего поросенка. За ним важно вышагивала матушка кузена, леди Магнезия, смотревшая по сторонам так, будто приценивалась. Судя по масляной улыбке и мечтательной поволоке во взгляде, увиденное ей нравилось.
Эби, уже сообразившая, к чему идет дело, переместила руки из-под груди в бока. Кузен ей нравился, в отличие от его матушки. Он был добряком, смелым даже для гнома, и, хотя не блистал умом, но и дураком откровенным не был. Он умел лихо танцевать и драться, был силен, любил кузню, но, увы, совсем не понимал шуток Эби, а иногда, кажется, и побаивался её саму.
— Кузен Винни, — сказала она ледяным тоном, невольно копируя Вудхауса. — Какая неожиданность! С чем пожаловал?
— Кузина Эбигейл, — торжественно проговорил кузен и встал на колено, протягивая к ней поросенка. — Все, что сейчас о тебе сказали — истинная правда, и мы с матушкой решили, что лучшей жены мне не сыскать!
Взгляд матушки был слегка скептичным. Впрочем, Эби ответила ей тем же.
— Винни, какая жена, — фыркнула она, — мы с тобой на горшках рядом сидели. Ты мне в четыре года нос разбил, помнишь? А я в пять сломала твой первый горн.
Гости растроганно загудели.