Я не стала отвечать, лишь пожала плечами и отправилась в крохотный закуток, служивший нам туалетом и душевой, где умылась и как могла привела прическу в порядок. Когда я вернулась, Даниэла уже выгружала продукты в холодильник, отпихивая Бобо, показывающего, насколько он голоден.
– Если не трудно, выведи его на прогулку, – сказала Даниэла, не оборачиваясь. – Должна же от твоей ночевки быть хоть какая-то польза.
– Не думаю, что хочу слушать твое мнение, – ответила я и потянулась за поводком.
– Может, и не хочешь, но меня это не остановит. Если я не скажу тебе, то кто, Алиси? Поверь, никто не оценит твоей никому не нужной преданности и верности, и особенно – твой муженек. Жертва совершенно бессмысленна.
– Сегодня должны доставить корма для животных и наполнители для кошачьих туалетов, – напомнила я. – Проследи, чтобы количество совпадало, в прошлый раз нас нагрели на десять упаковок. И проверь консервы на просрочку.
Даниэла кивнула, выразив затылком свое неодобрение, но возразить ей было нечего. Мы сменили поставщика кормов месяц назад и, кажется, сделали это напрасно. Мало того, что он каждый раз привозил грузы с задержкой на день-два, так еще доставку осуществляли два неприятных типа с жуликоватыми глазами, которые все норовили погладить меня по заду. Стоило большого труда удержаться, чтобы не смазать по этим лоснящимся физиономиям. Поставщика мне сосватала Даниэла, он приходился ей каким-то дальним родственником, бизнес которого медленно, но верно прогорал, оттого цены у него были немного ниже, чем у оптовиков. Две партии консервов были просрочены, но сроки показались мне не критичными. Я как-то смотрела передачу, в которой подробно объясняли, почему не стоит бояться консервации. Животные смолотили корма, и ни у кого даже животы не заболели, но в дальнейшем я требовала проверять все тщательнее.
– Вернешься, будем завтракать, – буркнула Даниэла и вильнула задом в сторону. Я обернулась, но кроме пакета с чем-то вроде большой кастрюли на столе не было ничего интересного.
Чувствуя немой вопрос, Даниэла смилостивилась и объяснила:
– В семь явилась свекровь с целым тазом катапланы – ей все кажется, что ее мальчик недоедает. Старой каракатице не объяснить, что мы теперь живем вдвоем и нам некуда девать эту прорву еды. Я и сама до сих пор не могу привыкнуть готовить на двоих, а тут еще она. Через пять минут мы уже поругались насмерть, и, клянусь, я воочию представила, как беру лицензию на ее отстрел, а потом украшаю стену напротив кровати ее шкурой. Свекровь обиделась, пришлось брать еду на работу. По крайней мере, ты не останешься голодной.
Я хмыкнула, свистнула Бобо и вышла на улицу. За приютом был пустырь, где наши псы делали свои дела, а мы могли не утруждаться уборкой. Война Даниэлы со свекровью была такой же древней, как их ветвистая биография, уходящая своими корнями к вестготам и иберийцам. Старуха лезла во все дела своего единственного сына, его несчастной жены и детей, указывая, как и что делать, требовала безоговорочного повиновения, а в спорах могла и огреть по голове клюкой из черного металла со стершейся от возраста ручкой. Пару раз я видела ее в машине, когда Даниэла была вынуждена подвозить свекровь до вокзала. Точеный профиль старухи напоминал орлиный, такими же были ее очи, черные, как переспелые вишни – глаза хищника, зорко высматривающие добычу. Думаю, что свекровь хотела поглядеть на меня, чтобы оценить потенциальную опасность. Вот почему я никогда не приглашалась в дом Даниэлы и не была представлена ее мужу, как бы ни пыталась моя сотрудница выдать себя хозяйкой положения. Муж Даниэлы, по ее редким признаниям, не пропускал ни одной юбки, несмотря на внешнюю забитость и полную неспособность выражать собственное мнение.
Позже подошли и другие сотрудники приюта: юная Мануэла, горячая, резкая, на удивление некрасивая, напоминающая обезьянку, и столь же молодой Марко, тощий, нескладный собачник, которому было жаль всех псов без исключения. Марко неплохо разбирался в компьютерах, и потому я в свое время поручила ему организовать агрессивную рассылку рекламы нашего приюта по социальным сетям, где не столько рассказывалось о наших достижениях, сколько высвечивались мордахи псов и котов, которых требовалось пристроить. Действовало это потрясающе, животных разбирали, даже возрастных, особенно когда я стригла псов и облагораживала кошек. Возвраты, конечно, случались, но не так часто, как прежде.
День прошел в рутинной работе. Я отвлеклась и забыла обо всем, когда часа в четыре зазвонил мой телефон, высветив на экране фото мужа. Я подержала пластмассовое тельце в руках, а потом решительно сдвинула картинку трубки на зеленый кружок.
– Алиси, прости меня, – привычно заныл Деметрио. – Только сейчас проснулся и понял, что ты не возвращалась домой. Мне так стыдно!
– Все нормально, – холодно ответила я. Таким искренним казалось его раскаяние и в прошлый раз, и в позапрошлый. Эгоистичное извинение ребенка, съевшего конфету и обещающего, что больше не будет, чтобы через минуту потянуться за новой, зная, что его простят.
– Нет, не нормально. Ты не должна спать где попало только потому, что мне захотелось потрахаться. Я чувствую себя полным дерьмом.
Я промолчала, чтобы муж почувствовал мое неодобрение, хотя знала, что надолго его раскаяния не хватит. Конкурировать со знойным красавцем из бара, учитывая наклонности Деметрио, я не могла.
– У меня новости, – наконец сказала я.
Теперь замолчал он, а потом восторженно воскликнул:
– Да? Тебе позвонили? Мы можем отпраздновать? Это здорово! Я позвоню родителям, они придут в восторг. По-моему, они ждали новостей больше тебя. Погоди, погоди. Я подумаю… Может, сходим в ресторан? Или дома? Да, лучше так, все-таки это домашняя история. Господи, бабушке тоже сообщу, пусть приезжает. Я так счастлив! Завтра, да?
За эту неподдельную ребячью радость Деметрио можно было простить все. Я согласилась на домашний ужин, при условии, что готовить мне не придется. Мужу было все равно, он положил трубку и перезвонил через четверть часа, с энтузиазмом рассказав, что готовку возьмут на себя мать и сестра, а торжественное мероприятие состоится не у нас, а в семейном доме Мендес. Я согласилась. Праздники семьи мужа всегда были масштабными, с обилием еды, шумных гостей, объятиями и поцелуями, но самое прекрасное в них – из этого дома всегда можно как уйти в собственную берложку, так и остаться до самого конца.
Несмотря на то что семья Мендес освободила меня от готовки, я все равно сбежала с работы пораньше, чтобы принять участие в приготовлении торжественного ужина. Отлынивать было неудобно, в конце концов, праздник планировался в мою честь. К тому же требовалось ограничивать аппетиты домочадцев. Дай волю матери и бабке Деметрио, они бы созвали на праздник всю улицу и приготовили еды на целую роту солдат, а мне хотелось чего-то более камерного. К тому же я собиралась приготовить хотя бы несколько блюд из русской кухни, которые спустя два года все еще воспринимались в семье как экзотика. Больше всего Мендесы любили винегрет, а также тот кулинарный кошмар, который у меня на родине почему-то называют мясом по-французски, хотя нигде во Франции я его не ела и не видела. Что до остального, то Мендесы не любили ни борщ, ни пельмени, а поскольку я не особо много готовила, то отдала кулинарные изыски на их откуп.
Деметрио был единственным сыном в большой и довольно заполошной семье, разродившейся целым выводком дочерей, потому единственного мальчика воспринимали как божество. Только божество надежд не оправдало, склонив чашу весов своих сексуальных предпочтений на иную сторону. Мендесы, естественно, о происходящем знали, учитывая криминальную биографию сына, дважды по молодости задерживаемого полицией за хулиганство. Потому его скоропалительная женитьба на мне вызвала у них противоречивые чувства: облегчение, смешанное с опаской. А вдруг эта настырная иностранка не наставит нашего мальчика на путь истинный, а – напротив, столкнет в пропасть? Больше двух лет ко мне присматривались, готовясь в случае необходимости впиться в горло, но позже страсти улеглись. Говоря обо мне с соседями, которые, естественно, о пристрастиях Деметрио знали, Мендесы говорили: наша милая Алиси…
Их старый дом находился совсем недалеко от площади Камоэнса в исторической части города, в пяти минутах ходьбы от площади Росиу. Трехэтажный дом глубокого синего цвета был втиснут между двумя другими – для Лиссабона дело обычное. Мендесы ютились на первом этаже, сдавая остальные комнаты туристам, что было весьма прибыльно, учитывая желание путешественников не переплачивать за дорогу к ближайшим развлечениям района Байра-Альту. До аэропорта тоже было всего семь километров, потому комнаты у Мендесов редко пустовали. За рюмочкой мадеры бабка Деметрио, а то и его мать, периодически пускались в пространные воспоминания, сколько усилий им стоило сохранить дом и не позволить превратить его в руины. Кажется, они ждали подобных откровений от меня, но плохой португальский спасал от лишней откровенности. Я говорила: мама недолго работала в театре, отец после развода эмигрировал, а мой первый муж умер от инфаркта, – получала свою долю сочувствующих вздохов, и на этом болотце опасных разговоров затухало.
Свою долю в семейный ужин я вложила в виде десерта и мадеры, которые купила в лавке неподалеку от дома на площади Росиу, клубящейся разноязыким многолюдием. Иногда мое ухо вылавливало обрывки русской речи, и я инстинктивно подавалась вслед, чтобы тут же отпрянуть. Сегодня на пути соотечественники не встретились, а Роза, хозяйка лавки, продавая мне вино, заговорщически подмигнула.
– Кажется, у кого-то есть повод выпить рюмочку, а? – хмыкнула она.
– Да, дорогая, я дождалась, – подтвердила я и пригласила зайти вечерком. Роза обещала, а я, забрав покупки, отправилась к Мендесам, которых спустя два года так и не смогла назвать своей семьей.
В холле торчали туристы, а Анна-Хосе, старшая сестра Деметрио, заморенно улыбалась им и заполняла какие-то бумаги, то ли на вселение, то ли наоборот. Рюкзаки у ног туристов ясности не добавляли, но судя по их восторженным лицам, они только приехали и намеревались поскорее бросить барахло в своей комнате и отправиться осматривать Лиссабон. Анна-Хосе кивнула. Я кивнула в ответ, проходя холл насквозь, к дальним комнатам, где на задворках ютилась вся орава. Ноздри защекотал аромат блюда из морепродуктов. Мендесы всегда готовили аррош де маришку на любое семейное торжество, а также свинину и курицу под соусом. Семья уже собралась, даже Деметрио, сбежав с работы пораньше, восседал на своем привычном месте, по левую руку от бабушки. Почти оглохшая донна Росаура на единственного внука поглядывала с умилением и то и дело гладила