На экране возникла неповторимая репортерша «ЖАБ-ньюс» на фоне главной улицы Танбриджа.
— Население сонного кентского городка пребывает в изумлении и смятении, — мрачно ответила Сандалик, окруженная стайкой слегка озадаченных пожилых людей с тяжелыми сумками. — Паническая скупка теплой одежды сменилась гневом по адресу министра иностранных дел, который принял подобное решение, даже не упомянув о пакете компенсаций. Рядом со мной кавалерийский офицер в отставке, полковник Виловбокус. Скажите, полковник, как вы отреагировали на сообщение о том, что через месяц ваша фамилия может поменяться на Вилобоков?
— Ну, — скорбным тоном произнес полковник, — я в ужасе, это решение отвратительно! Ничего более гнусного я и вообразить не могу! Я сорок лет сражался с русскими не для того, чтобы, выйдя в отставку, менять фамилию! Мы с миссис Виловбокус уедем, безусловно!
— Поскольку Российская Империя — вторая из богатейших стран мира, — продолжала Лидия, — Танбридж-Уэллз может оказаться, подобно острову Фетлар, важной оффшорной зоной для размещения капиталов богатой русской знати.
— Безусловно, — согласился полковник, как следует подумав. — Я бы подождал и посмотрел, как все обернется, а уж потом принял окончательное решение. Но если после передачи этого города русским у нас начнутся морозные зимы, мы вернемся в Брайтон. У меня, знаете ли, от холода суставы опухают.
— Вот и ответ на ваш вопрос, Карл. С вами была Лидия Сандалик, «ЖАБ-ньюс», Танбридж-Уэллз.
На экране снова возникла студия.
— У телеканала «Крот-ТВ» неприятности, — продолжал ведущий. — Тяжелым ударом для продюсеров популярного многосерийного шоу исторической реконструкции «Кортес жив, Кортес будет жить!», посвященного завоеванию империи ацтеков, стало решение жрецов не просто исключить одного участника шоу из тайного совета Теночтитлана, но принести его в жертву богу Солнца. Шоу закрыто, начато расследование. «Крот-ТВ» заявляет, что «сожалеет о случившемся», но указывает, что «шоу осталось самым популярным на ТВ даже после кровавого жертвоприношения». Бретт?
На экране опять появился диктор.
— Спасибо, Карл. Мамонт Майкл, две с половиной тонны весом, молодой самец из киркбрайдского стада, первым достиг пастбища в Редруте сегодня вечером в шесть часов двадцать семь минут. Репортаж Поля Перрекатти. Поль?
На экране раскинулось ничем не примечательное корнуолльское поле. Толпа телерепортеров и зевак почти скрыла усталого мамонта. Поль Перрекатти, как всегда, щеголял в комбинезоне стрелка зенитной батареи и вид имел весьма разочарованный — он-то мечтал о репортажах с крымского фронта, а пришлось рассказывать о каком-то косматом травоядном.
— Спасибо, Бретт. Что же, настал наконец сезон миграций, и все букмекерские конторы гудят, ведь первым оказался Майкл, и он принесет тем, кто на него поставил, двести процентов выигрыша…
На соседнем канале шла викторина «Назови этот фрукт!», тошнотворное шоу. Я переключилась на документальный фильм о связях вигов с бэконианскими радикальными группировками в семидесятые годы. Затем пробежалась по остальным каналам и опять вернулась на «ЖАБ-ньюс».
Зазвонил телефон, пришлось снять трубку.
— Это Майлз.
Он говорил запыхавшись, будто только что отжался сто раз за три минуты.
— Кто?
— Майлз.
— А! — обалдев, сказала я.
Так значит, это Майлз. Майлз Хок. Хозяин трусов на резинке и безвкусной спортивной куртки.
— Четверг? С тобой все в порядке?
— Со мной? Все отлично. Хорошо. Все в полном порядке. Лучше и не бывает. Лучше, чем… а как ты?
— Мне прийти? Ты как-то странно разговариваешь.
— Нет! — ответила я несколько резковато. — То есть нет, спасибо… мы ведь виделись… ааххх…
— Две недели назад?
— Да. И я очень занята. Бог знает как занята. Никогда такого завала на работе не было. Уж такая я. Занятая, как пчелка…
— Я слышал, ты показала дулю Скользому. Я забеспокоился.
— Скажи, мы с тобой когда-нибудь…
Я не могла спросить о том, о чем так хотела узнать.
— Мы с тобой — что?
— Мы с тобой…
Думай, думай.
— Мы с тобой когда-нибудь… ходили смотреть на миграцию мамонтов?
Черт побери!
— Мамонтов? Да нет. А надо? Четверг, с тобой действительно все в порядке?
Меня охватила паника — глупость полная, учитывая обстоятельства. Ведь сталкиваясь с такими людьми, как Аид, я вовсе не паниковала.
— Да. То есть нет. Ой, в дверь звонят. Наверное, такси.
— Такси? А что с твоей машиной?
— Это пиццу привезли! На такси развозят пиццу! Мне надо идти!
Не дав ему продолжить, я бросила трубку.
Стукнула несколько раз себя по лбу, приговаривая:
— Идиотка… идиотка… идиотка!..
Я забегала по квартире как чокнутая, задергивая все шторы и выключая свет на случай, если этот самый Майлз вдруг приедет меня проведать. Сидела-сидела в темноте, слушая, как Пиквик бродит по квартире, наталкиваясь на мебель, а потом решила, что совсем спятила и надо лечь да почитать на сон грядущий «Робинзона Крузо».
Я взяла с кухни фонарик, разделась в темноте, забралась в постель, поудобнее улеглась на новом матрасе и начала читать, в душе надеясь повторить относительный успех со «Сказками крольчихи Флопси». Я дошла до сцены кораблекрушения и спасения Крузо на острове, пропустила занудные философствования и размышления о религии. На мгновение я остановилась и окинула взглядом спальню, чтобы посмотреть, не изменилось ли что-нибудь. Все оставалось по-прежнему. Единственной переменой были лучи от фар, скользившие по стенам, когда машины сворачивали с дороги напротив моих окон. Послушав, как сама с собой щелкает клювом Пиквик, я вернулась к чтению. Оказывается, я устала куда больше, чем думала, и едва снова взялась за чтение, как, сама не заметив, задремала.
Мне приснился какой-то остров, жаркий и сухой. От легкого ветерка лениво покачивались пальмы, сияло ярко-голубое небо, солнечный свет заливал песок. Я босиком шла по воде вдоль берега, и волны холодили мне ноги. На рифе в нескольких сотнях ярдов от меня лежал разбитый корабль с переломанными мачтами и спутанными снастями. На моих глазах на борт вскарабкался нагой человек, пошарил на палубе, натянул штаны и исчез в трюме.{9} Я подождала немного, но он больше не появлялся, и я двинулась дальше. И там, в тени пальмы, увидела Лондэна. Он сидел и с улыбкой глядел на меня.
— На что ты смотришь? — спросила я, улыбнувшись в ответ и прикрывая глаза от солнца.
— Я и забыл, как ты красива.
— Ой, перестань!
— Я не шучу, — ответил он, вскочил на ноги и крепко обнял меня. — Я так по тебе скучал.
— Я по тебе тоже. Но где ты?
— Точно и сам не знаю, — с растерянным видом ответил он. — Честно говоря, мне кажется, меня вообще нигде нет — разве что здесь, в твоих воспоминаниях.
— Это мои воспоминания? И как они тебе?
— Ну, — ответил Лондэн, — есть тут по-настоящему великолепные места, но есть и страшные. В этом они чем-то похожи на Майорку. Чаю хочешь?
Я огляделась в поисках чая, но Лондэн просто улыбался.
— Я тут недолго, но уже усвоил парочку трюков. Помнишь то местечко в Винчестере, где мы ели булочки с пылу с жару? Помнишь, на втором этаже, когда на улице лил дождь и человек с зонтиком…
— «Дарджилинг» или «ассам»? — спросила официантка.
— «Дарджилинг», — ответила я, — и две порции сливок. Мне с земляникой, а моему другу — с айвой.
Остров исчез. Теперь мы сидели в чайной в Винчестере. Официантка что-то записала в блокнотике, улыбнулась и ушла. Почти все столики занимали симпатичные супружеские пары средних лет, сплошь в твидовых костюмах. Все было так, как я запомнила, — и неудивительно.
— Ловко! — воскликнула я.
— Я тут ни при чем! — рассмеялся в ответ Лондэн. — Это все ты. До самых мелочей. Запахи, звуки — все твое.
Я огляделась вокруг в молчаливом изумлении.
— И я все это могу вспомнить?
— Не совсем, Чет. Еще раз посмотри на наших соседей.
Я повернулась на стуле и окинула чайную взглядом. Все пары были более-менее похожи. Все средних лет, в твидовых костюмах и все говорили с характерным столичным произношением. На самом деле они и не ели, и не разговаривали по-настоящему — просто создавали видимость многолюдной чайной.
— Замечательно, правда? — возбужденно сказал Лондэн. — Поскольку ты не можешь как следует вспомнить всех, кто там был, твой разум просто заполняет комнату обобщенными образами тех, кого ты могла бы увидеть в этой чайной в Винчестере. Так сказать, мнемонические обои. Здесь все кажется знакомым. Столовые приборы как у твоей мамы, картины на стенах — пестрая смесь тех, что висели у нас дома. Официантка — гибрид Лотти, подававшей ланч вам с Безотказэном, и женщины из фаст-фуда. Все белые пятна твоих воспоминаний заполнены чем-то, что ты действительно помнишь. Это примерно как подтасовка фактов для затыкания дыр.
Я снова посмотрела на наших соседей, которые теперь показались мне безликими.
Вдруг я вспомнила кое-что, и это «кое-что» меня ужасно встревожило.
— Лондэн, ты, случаем, не забирался в мои подростковые воспоминания?
— Конечно нет. Это все равно что читать чужие письма.
Услышанное меня обрадовало. Меньше всего мне хотелось посвящать Лондэна в историю своего идиотского увлечения парнем по имени Даррен и потери невинности с этим неумелым идиотом на заднем сиденье угнанного «морриса-восемь». Впервые я пожалела, что у меня хорошая память и что дядя Майкрофт не усовершенствовал свое устройство для ее очистки.
Лондэн налил мне чаю и спросил:
— А как дела в реальном мире?
— Мне надо как-то пробраться в книги, — поведала я ему. — Завтра утром придется поехать на гравиметро в Осаку и попробовать найти миссис Накадзима. Далековато, но кто знает, может, выгорит?
— Осторожно, не…
Лондэн осекся, словно кто-то за моей спиной привлек его внимание. Обернувшись, я увидела того, кого меньше всего хотела бы здесь встретить. Я вскочила, отшвырнула в сторону стул, выхватила пистолет и направила его на высокого мужчину, который только-только вошел в чайную.