Галя встала, одёрнула рубашку, смела со стола крошки.
– Мне пора на работу.
Ребекка снисходительно улыбнулась:
– Браво, Галина! Бери пример, Зинаида, Галя вон тоже молдаванка, но вы такие разные.
Галя хотела сказать Ребекке, что вообще-то она не из Молдавии, но промолчала. Она подумала, что Ребекке совершенно всё равно. «Молдаванка» было для Ребекки метафорой, удобным определением восточноевропейского происхождения.
Все они были для Ребекки молдаванками.
– Сейчас она ещё будет говорить мне, что делать, малолетка сраная, – пробасила Зина.
– Зина… может, ты… – попыталась в который раз Галя.
– Я не буду под них прогибаться, – шикнула Зина. – Они зарплату получают, потому что мы здесь. На нас государство им деньги выделяет, поэтому главные не они, а мы.
Галя только молча поджала губы. В конце концов, Зина взрослая, пусть сама решает.
17
Ребекка зашла в свою комнату. Здесь она оставалась ночевать, когда была её очередь дежурить.
Аккуратную комнату Ребекка запирала на ключ и не позволяла заходить сюда «этим». Она привезла из дома плюшевый розовый плед, удобную подушку, чёрно-белое постельное бельё и неоновую дизайнерскую лампу – светящиеся буквы яркого синего цвета dream merda.
По вечерам Ребекка укутывалась в плед, заваривала травяной чай и читала комиксы «Марвел».
«Ты – мой супергерой», – говорила она бывшему.
Ребекка уселась за белый стол и раскрыла свою тетрадь цвета хаки, куда записывала подробно всё то, что случилось сегодня в «каза фамилья». Она знала, как они боятся её записей, как трепещут. Ну, во-первых, такие правила. Она должна фиксировать прогресс каждой женщины. У каждой мамочки свой проект, своё досье. Любая проверка могла потребовать показать, как происходит ежедневная «интеграция в нормальную жизнь».
Главная цель каждого, кто входил в систему, а значит, попадал под внимание социальных служб, – выйти в нормальную жизнь и стать независимым; главная цель социальных работников и всех тех, кто принадлежит системе, включая такие вот «каза фамилья», – проследить за тем, что мама делает всё возможное, чтобы обеспечить своего ребёнка нормальными условиями. Самое важное, о чём заботились социальные службы и волновался суд по несовершеннолетним, – это дети.
Ребекка тщательно выводила каждую букву: у неё был ровный разборчивый почерк, и она писала лучшие отчёты. Ей это и хозяйка Моника говорила, мол, её записями все зачитываются – и сама хозяйка, и социальные работники. Это не просто отчёты, а произведения искусства. Когда-то она и книгу мечтала написать. Она много о чём мечтала. Ребекка достала из нижнего ящика маленькую коробочку, вынула оттуда кольцо с крохотным бриллиантом, надела его и покрутила вправо-влево.
Смелости выбросить так и не хватило.
Рядом с кольцом лежала фотография. Она и он на яхте. Сардиния, северное побережье.
Всё было бы у них хорошо, если бы не та русская…
Дописав отчёт, Ребекка довольно отложила тетрадь, сняла розовые балетки, устроилась поудобней на кровати, подложив под изголовье подушку, взяла с тумбочки рядом с кроватью комиксы и села листать журнальчик, хрустя чипсами.
Фрагменты из отчёта воспитателей:
Зина
На просьбу не говорить с дочкой на своём языке огрызнулась
Убирать ванную отказалась
С дочкой говорит грубо
Ворует печенье
Работу всё ещё не нашла
18
Воздух наполняли благовония, на полу и подоконниках мерцали свечи.
– Намасте, – произнесла йогиня, сложив руки на уровне груди.
Анита сидела на пёстрых мягких подушках и благоговейно смотрела, как йогиня раскладывает перед собой карты Таро.
– Что же, давай посмотрим, – она нежно дотронулась до карт.
Пальцы йогини были унизаны кольцами с какими-то символами. Серебро колец блестело в мерцании свечей.
– У тебя вот что, – она взяла одну из карт. – Эта карта означает войну. В тебе слишком много мужской энергии. Ты продолжаешь дышать маткой?
Анита кивнула.
– Да, но я не думаю, что это как-то может повлиять, – Анита постаралась говорить самым своим женственным голосом. – Позавчера он запихнул ризотто сыну! – Она поёрзала на подушке взад-вперёд, изо всех сил пытаясь не нарушить гармонию этого наполненного светлой энергией места своими сомнениями.
Йогиня глубоко вдохнула и выдохнула, одарив Аниту умиротворённой улыбкой:
– Помни, дорогая, любой ситуации можно избежать, если не провоцировать. Огонь можно погасить задолго до того, как он возник. Я пропишу тебе одну сильную медитацию. Она будет наполнять тебя ещё большей женственностью и спокойствием. Ведь именно женщина ответственна за атмосферу в доме.
Йогиня уселась в позу лотоса.
– Омммммм, – произнесла она.
Анита попыталась наладить дыхание.
– Омммммм, – повторила она за ней.
Звук завибрировал внутри.
Анита дышала и представляла те образы, которые описывала йогиня.
Она пыталась следить за дыханием, но в голове прыгали мысли.
В ней правда слишком много мужской энергии, а у Бруно на работе проблемы. Поменялся начальник. Старый, тот, что взял Бруно ещё стажёром, ушёл на пенсию. Новый тип оказался совершенно больным на голову. Устраивает проверки каждую неделю, просит строчить бесконечные отчёты. Даже контроль входов и выходов наладил. Теперь, чтобы зайти и выйти, надо было пользоваться специальной карточкой. Бесконечным кофе-паузам пришёл конец. Бруно уже сделали два замечания, ещё одно – и его могут уволить. Остаться без работы, когда у тебя ипотека, кредит на машину и семья, категорически нельзя.
Возможно, она и правда его провоцирует. У него такой сложный период. Она постарается быть ещё мягче, чтобы её женская сила наполнила дом светлой энергией.
Они справятся.
Постепенно Аните удалось отмахнуться от бубнящего голоса и погрузиться в медитацию. И вот уже она поднималась над землёй и устремлялась в поток золотого сияния.
19
Галя отвела Беатриче в школу и отправилась в центр.
Первые месяцы жизни в Милане она не могла поверить, что вот так спокойно передвигается по городу.
Может выйти сама за продуктами.
Может сама отвести и забрать дочку из школы.
Может говорить с незнакомыми прежде людьми.
Галя привыкла, что без Адольфо шагу ступить не может. Он отвозил её в супермаркет, потому что Галя не умела водить, а пешком до магазинов в их деревне было не добраться. Она хотела научиться водить машину, но нужно было учить правила в местной школе вождения, конечно, по-итальянски. Галя на нём кое-как говорила, но не настолько, чтобы всё понимать в автошколе.
Адольфо ходил с Галей почти во все места, где надо было улаживать бытовые вопросы. Разве что к семейному доктору или педиатру Галя выбиралась сама, потому что оба находились в десяти минутах ходьбы.
«Он так о тебе заботится», – говорила ей мама.
Галя тоже так думала. Она была уверена в этом в первый год жизни Беатриче. Но когда дочка начала ходить и Галя стала чаще бывать на детской площадке и общаться с местными мамочками, когда кто-то из них начал звать её в гости, она увидела, что у Адольфо постоянно находились какие-то дела именно в тот вечер, когда она хотела пройтись или выпить кофе с новыми знакомыми. То его родители внезапно звали их на ужин, то к ним вот-вот придёт друг Адольфо и Галя должна готовить, то именно в этот вечер он страсть как соскучился и не хочет её отпускать. Не говоря уже о том разе, когда Галя, познакомившись с владелицей маленького магазина, получила внезапное предложение подрабатывать по утрам. (Как удачно! Ведь Беатриче как раз пошла в детский сад.) Но где там! Адольфо так разозлился: «А кто будет готовить мне обеды?», что Галя решила не усугублять. Деньги ей особо были не нужны, она просто хотела начать с кем-то дружить и втянуться в эту новую итальянскую жизнь, которая успела сузиться до их дома и дороги в детский сад.
Постепенно знакомые перестали звать её в гости, а одна русскоговорящая подруга перестала приходить сама, ведь Адольфо терпеть не мог, когда кто-то говорил на языке, который он не понимал.
Когда Галя впервые спустилась в миланское метро, она испытала детский восторг. Как будто ей, маленькой, доверили сходить за продуктами самостоятельно, дали при этом много денег и сказали, что она может оставить сдачу себе.
Да, в «каза» ей надо было сообщать воспитателям, где она. Приходить домой вовремя, уважать правила, но это всё не могло сравниться с той тотальной изоляцией и состоянием страха, в котором Галя жила последние шесть лет.
Она вышла из трамвая и остановилась перед нарядным зданием. Здесь, в Италии, она привыкла, что здания называют палаццо. Чудно как. Галя робко прошла сквозь широкую арку распахнутой деревянной двери. Из окошка слева выглянула пожилая женщина с аккуратными седыми локонами:
– Синьора, вы кого-то ищете?
Услышав имя, женщина, оказавшаяся консьержкой, указала на лифт. Лифт был старинным, с металлической сеткой и плюшевым красным диванчиком внутри. Не хватало только человека в белых перчатках, который нажимает на кнопки.
Кристина в чёрном пиджаке, алой блузе с пышным бантом, юбке-карандаше и с голыми загорелыми, на редкость стройными и худыми ногами (интересно, неужели она пойдёт в офис без колгот?) пыталась вдеть в ухо серёжку.
Из дверей вышел молодой мужчина с залысинами. Он улыбнулся, протянул Гале руку и представился:
– Франческо, piacere, – чмокнул в щёку Кристину, попрощался, взял пальто и вышел.
– Я вам всё покажу. Давай на «ты»? – предложила Кристина.
Она провела Галю по длинному коридору в детскую.
– Ох, у вас детишки? – спросила Галя.
Кристина улыбнулась:
– Да, София. Мы забираем её на выходные, а вообще она за городом живёт, так лучше, здесь такой воздух, – и она сморщила свой красивый носик.