Галя плакала всё сильней, она еле сдерживалась, чтобы не громко и не навзрыд, чтобы не казаться больной на голову: не хватало ей потерять из-за этой слабости работу. Тряслись её плечи, наружу выходило всё то, что Галя сдерживала внутри: и боль, и страх, и отчаяние, и злость – оно выплёскивалось этими глупыми слезами, которые никак не хотели останавливаться.
Риккардо подскочил, достал из кармана тканевый платок и протянул Гале:
– Ну, ну, что ты!
Она с благодарностью взяла платок и зарылась лицом в его ароматную поверхность. Пахло мужским одеколоном и чистотой. Неужели кто-то ещё носит тканевые платки? Это мысль на секунду залетела и смогла отвлечь глупые слёзы. Они перестали литься. Галя оторвала платок от лица и тяжело выдохнула.
– Простите, – она аккуратно сложила платок, – я дома постираю и верну.
Риккардо покачал головой, забрал из рук Гали платок:
– Да перестань ты.
Он сел напротив и похлопал её по плечу.
– Я поговорю с коммерчиалиста. – Риккардо задумался. – И с приятелем своим поговорю, адвокатом, у него в квестуре связи. Что-нибудь придумаем.
– Спасибо, – Галя шмыгнула носом.
Риккардо опять достал из кармана платок.
– Забирай его, – он улыбнулся, – только пусть он больше тебе не понадобится.
Фрагмент из отчёта социального психолога:
Сегодня на приёме новая поступившая, Ольга, объявила о том, что думает вернуться к своему мужу. В моей практике такое случалось не раз. У женщин с симптомом жертвы происходят изменения на уровне психики, они привыкают к ситуации боли, проживают насилие как рядовую ситуацию.
29
Мелькала в окне весенняя Брианца, холмы и поля оделись в сочные яркие цвета. Всё цвело и благоухало. Когда успела зацвести вишня? А магнолии? Когда успели покрыться нежно-розовым цветом?
Весна в Италии приходила всегда незаметно. Можно даже сказать, что весна здесь никогда не заканчивалась. Осень плавно становилась весной, обходя стороной странную итальянскую зиму, совершенно не похожую на «ту, что у нас».
Ещё пара месяцев, и в Милане начнётся невыносимая духота. Можно начинать планировать летние каникулы.
Анита грустно смотрела в окно поезда. Как планировать отпуск с таким настроением? Бруно с того вечера с ней не разговаривал, да она и не пыталась. Анита подпёрла ладонью подбородок. Хотя нет, она, конечно, пыталась, опять была на приёме у йогини, и та посоветовала новую медитацию, но что-то не получалось у Аниты войти в благостное состояние.
Летние каникулы… А что, если она просто не поедет никуда? Пусть катится на свою Сицилию, а она наконец-то покажет детей тёте Маше. Внутри заскулила тоска. Прямо сейчас она чувствовала себя настолько одиноко, что к горлу подступил ком, и на секунду ей показалась, что она близка к тому, чтобы расплакаться.
Лето… Сицилия… Она возненавидела её с самого первого семейного отпуска.
В тесном доме, где когда-то жил Бруно, была всегда открыта входная дверь. Любой родственник, кум, сват, брат мог зайти в любой момент. Вот она сидит полуголая, кормит ребёнка, а каждые полчаса кто-то приходит, садится напротив и начинает её расспрашивать.
– Молока, говоришь, мало? Надо тебе нашу рыбу-меч поесть, там знаешь сколько полезного!
Это советовал дядя Бруно, знающий толк в рыбе. На местном рынке он держал рыбный прилавок и время от времени ходил рыбачить.
Катя плакала, не могла присосаться, грудь болела, Анита пыталась приложить по-другому. Тут дверь хлопнула, зашла сестра Бруно, высокая и здоровая, короткие сиреневые шорты зажевала широкая рыхлая задница. Она кинулась к племяннице:
– Аморе!
Анита накрыла грудь и Катю пелёнкой, мол, простите, но она ест. Сестра-кобылица обиженно надулась: специально же зашла, чтобы взглянуть на племяшку.
Малышка закряхтела, больно сжала сосок. Анита вскрикнула и дёрнулась, пелёнка упала на пол.
– Ты неправильно кормишь, надо по-другому держать.
Анита покраснела и вспотела. Дядя начал делиться с сестрой-кобылицей рецептом рыбы-меча:
– Мяту обязательно надо добавить, ты бы, Анита, записала тоже рецепт.
Анита приложила Катю к другой груди, отлепила потные волосы со лба. Жара стояла такая, что казалось, будто оконные рамы вот-вот расплавятся.
Дочка, причмокивая и посасывая, уснула. Анита ушла в спальню, аккуратно убрала пелёнку и потихоньку опустила малышку в люльку. Дверь спальни тихо скрипнула. Сестра-кобылица. Анита посмотрела на неё круглыми, как две полные луны, глазами, в надежде, что выражение её глаз поможет сестре понять, что не стоит идти сюда прямо сейчас.
– Ой, можно мне на ручки её? – кобылица потянула к Кате руки.
Анита встала перед кроваткой, сжала челюсти:
– Она спит.
Кобылица обиженно вышла, Анита прикрыла за ней дверь и легла на кровать. Вентилятор на потолке ритмично разгонял воздух и создавал видимость свежести.
Анита погрузилась в приятную дрёму. Через полчаса дверь спальни опять скрипнула. Брат мужа пришёл. Громко, не понимая, что ребёнок заснул, он пробасил:
– А где моя племяшечка?
Катя захныкала. Анита рванула к дочке, взяла её на руки и начала укачивать. На крик прибежали сестра, тот родственник и ещё одна тётя.
– Тезоро-о, мы проснулись…
Анита очень хотела спать, изнывала от жары, а ещё ей просто хотелось побыть одной. Никого не слышать.
Родственники ушли только через час.
– Я хочу, чтобы ты закрыл дверь на ключ, и пусть они приходят только по приглашению. – Анита пыталась успокоить Катю, которая весь день разрывалась от плача.
Бруно полулежал на балконе с бутылкой пива. Он громко рыгнул.
– Ты не понимаешь, они видят меня раз в год. Я не могу их прогнать. А ты будь с ними повежливей, сестра на тебя обиделась.
«В последний раз мы здесь», – подумала Анита.
Но они продолжали возвращаться туда каждое лето. Несмотря на то что сердце Аниты всё так же рвалось домой. К тёте Маше.
Анита зашла в кафе, не поздоровавшись ни с Риккардо, ни с Галей. Она села на обычное место и уставилась в окно.
Галя приняла заказ и села напротив.
– Тебе разве можно сидеть с клиентами? – грустно улыбнулась Анита.
– Нет, – улыбнулась Галя, – я просто хотела сказать тебе спасибо: работа у Кристины очень помогает, ещё за детьми Снежаны хожу. Шью.
Впервые за месяцы знакомства в Галиных глазах Анита заметила искорки радости. Она по-дружески похлопала Галю по руке:
– Ты молодец! Очень рада за тебя.
– Дай бог скоро я буду свободна… – Галя произнесла эти слова быстро и тихо, словно опасаясь, что сглазит.
– Я бы тоже хотела… быть свободной, – грустно вздохнула Анита.
Галя поняла этот вздох, ей ничего не надо было объяснять. Она поднялась и быстро произнесла:
– Всё можно сделать, главное – не молчать, если у тебя проблемы. Об этом надо говорить.
Анита подняла глаза:
– Кому?
Галя огляделась по сторонам:
– Всем. Все должны знать, что у тебя проблемы.
Галя увидела, что зашёл новый клиент, и шёпотом добавила:
– Давай поговорим после обеда? Только не здесь.
30
Анита выбежала из офиса под предлогом «на почту», и они встретились в соседнем кафе через час.
– Чего ты боишься? – спросила Галя в лоб.
Анита задумалась. Почему сразу «боится»? Разве она чего-то боится?
Ну же, Анита, скажи правду, признайся, что с того разговора в школе ты не находишь себе места. Стараешься понять, кто именно так пронзительно скулит внутри тебя и не даёт покоя.
Ты не хочешь, чтобы с твоими детьми произошло то же, что случилось с тобой. Ты не хочешь, чтобы дети остались без тебя, а ты без них.
– Я боюсь потерять детей, – произнесла Анита еле слышно.
Вот, она это сказала. Вынула наружу скулящую тревогу и посмотрела ей в лицо.
Галя ласково посмотрела на Аниту и покачала головой:
– Ты не можешь потерять детей. У тебя же в семье нет ситуации насилия. – Она посмотрела на Аниту, как будто ожидая подтверждения своих слов.
Анита нахмурилась. То, что случилось позавчера, – просто вспышка гнева, единичный случай. Ну, ещё тогда, когда в животе была Катя. Всего два раза, это много или мало?
– Ну, например, – продолжила Галя, – если бы твой муж детей бил постоянно, а ты бы, например, их не защищала. И если бы социальные работники об этом узнали, то выходило бы, что ты подвергаешь риску своего ребёнка.
Не то чтобы Бруно бил детей. Он их шлёпал. Кричал. Это не то чтобы агрессия. Или всё же да? Или всё же она подвергает своих детей опасности?
– Важно не терпеть насилие. Если потом они поймут, что ты терпела, то это сыграет не в твою пользу. Ты, получается, жертва.
Анита затрясла головой:
– У всех проблемы, нам надо поработать над отношениями, – пробубнила она.
Анита чувствовала себя опутанной какой-то невидимой сетью. Она вроде двигается, но движения её стеснены. Она вроде свободна, но вместе с тем – нет.
Прямо сейчас больше всего ей хотелось вернуться домой, собрать детей и просто уехать. Вот куда только? Да и разве может она взять и уехать? Нет. Её дети это и его дети.
Эта страна теперь и её страна.
Что было бы, если бы она осталась там, не уехала бы в Италию? У неё тоже были бы дети, была бы такая же работа, если не лучше. Был бы дом, муж и, самое главное – у неё был бы план «Б». Она всегда могла бы уйти куда-то, переночевать у тёти Маши, например. У подруги детства. Здесь она была совершенно одна.
В эмиграции в норку не спрячешься.
Анита стояла у огромной пропасти, дул холодный ветер, он трепал её волосы, пронизывал насквозь. Пропасть была тёмной, переплыть невозможно, назад идти страшно. И от этого ощущения совершенной беспомощности сердце Аниты заныло ещё сильней.
– Но мне некуда идти, мы вместе купили этот дом…
Она тоскливо посмотрела в окно.
– Детям нужна семья… отец… – произнесла Анита еле слышно.