Слёзы на Анитином лице окончательно высохли.
– Но если ты в доме, то держи наготове телефон: как только он тебя провоцирует, записывай. Главное, тебе нельзя срываться. Сейчас точно нет.
Анита закивала. Тогда она сорвалась, но она докажет, что никогда пальцем не тронула своих детей, в отличие от него.
45
– Почему вы не подали на развод, если всё было так невыносимо? – спросила психолог социальных служб, которую назначили Аните.
К психологу отправили и детей. Катя рассказала, что Миша нарисовал папу с кривым ртом и сказал, что у него «всегда плохое настроение».
«Видели ли дети, как вы ссоритесь? Как давно вы ругаетесь? Бил ли муж детей?» Вереница вопросов. Анита старалась отвечать спокойно, уверенная в своей правоте. В ту ночь, когда она кинулась на него, она думала, что дети уже спали. Она уверена, что Миша ничего не понял и что это не оказало на него травмирующего эффекта.
– Я допустила ошибку, – говорила Анита, сжимая кролика, которого дала ей дочка со словами: «Мамочка, Люся тебе поможет», – и я пошла на терапию к психологу.
Гештальт-терапевт из Минска (параллельно социальному обязательному психологу Анита всё же решила найти личного) принимала по zoom и задавала непривычные вопросы. Например, она спрашивала, что Анита чувствовала в теле, когда Бруно на неё кричал. Или орал на детей. Аните было сложно понять это «чувствует в теле» или «обратите внимание на тело», но после третьей сессии у неё получилось.
Что она чувствовала, когда он не поздравил её с днём рождения и оставил с холодной пиццей? Разочарование. Внутри что-то развалилось. Наверное, рассыпался тот воздушный замок, который она тщательно строила все эти годы.
Что она чувствовала, когда он двинул столом в её большой живот в первую беременность? Горе. Внутри всё плакало, а потом, закрывшись в ванной, она плакала по-настоящему, так же сильно она плакала только раз, когда не стало её мамы. Теперь она, сама вот-вот мама, с огромным животом, сидела на краю ванны и рыдала, потому что понимала, что сделала ошибку. Ведь она понимала это уже тогда, верно?
С одной стороны, всё, что происходило вокруг сейчас: встречи с государственным психологом, адвокатом, социальными работниками, – было как во сне. С другой стороны, с каждым днём она чувствовала, что просыпается.
Личные границы, ощущение безопасности, «что ты чувствуешь сейчас», – эти слова она слышала и произносила всё чаще.
Впервые за много лет у Аниты улетучились ожидания. Исчезла надежда. Она перестала себя терзать. Докапываться до причин и следствий.
Почему он так сделал? Могла ли она это предотвратить?
Она перестала себя винить.
Дело не в ней и не в её мужской энергии.
Ей не надо было работать над отношениями, ей надо было просто из них выйти.
По выходным Анита гостила у Гали. Дети играли вместе, Анита рассказывала, как продвигается процесс, что спрашивали социальные работники. Иногда Галя звонила Анджеле и просила совета. Анджела рекомендовала быть честной и показать, что Анита не допустит того, что произошло, снова.
Адвокат, рекомендации социальной работницы, поддержка подруг и встречи с психологом. Её жизнь была наполнена поддержкой.
Работу свою Анита полюбила ещё сильней. Она боялась подумать, что было бы, если бы она не работала. Начальник всегда ценил её за трудолюбие и обязательность. Узнав о произошедшем, он долго качал головой:
– Ну ты подумай! Я готов выступать в качестве свидетеля, подтвердить, что ты адекватная мать и ответственный сотрудник.
С каждым днём Анита боялась всё меньше. Постепенно в ней росла уверенность, что всё и правда закончится благополучно. Она подала на развод, но съехать пока не решалась, ей было жалко детей: они так любили свои игрушки и детскую комнату.
В Милане стояла дивная весна, временами напоминающая полноценное лето. В квартале Тортона, где работала Анита, началась Неделя дизайна. Улицы наводнили разноцветные креативщики со всего мира, лавки и магазинчики превратились в музеи и выставки.
Риккардо оборудовал дополнительное место на улице, так что подруги встречались теперь исключительно снаружи.
– Мне назначали дату слушанья через месяц, – заявила Анита, встретившись с подругами на обеде.
– Волнуешься? – спросила Снежана.
– Да, но с адвокатом как-то спокойней.
– А кто у тебя судья, кстати, знаешь? – спросила Кристина, отправив оливку из бокала с мартини в рот.
Анита поморщилась, достала из сумки записи.
– Ливорнези… вроде как. – Она порылась в сумке и вытащила блокнот. – Ну и почерк – сама написала, сама не понимаю. – Анита, разглядывая записи, прищурилась.
Кристина перестала жевать оливку. Она взяла салфетку и выплюнула её обратно, что было для Кристины очень странно: она обожала оливки, особенно вымоченные в мартини.
– Что? – нетерпеливо спросила Анита.
Кристина подняла брови, зажевала край губы и прокашлялась.
– Просто… как сказать, – Кристина мяла салфетку.
Снежана цокнула:
– Ну же?
– Это тот же судья, который лишил Наташу с виа Моцарт родительских прав, – выпалила она и жалостливо посмотрела на Аниту, как будто это она, Кристина, виновата в выборе судьи.
Всё внутри Аниты резко сжалось, казалось, что внутренности собрались в огромный узел. Она залпом выпила мартини Кристины, пробормотала что-то невнятное, подскочила, ринулась в кусты за углом заведения, согнулась пополам и зашлась в приступе тошноты.
Когда Анита вернулась за столик, её подруги сидели в том же положении, неподвижно, с широко раскрытыми глазами и не моргая, как большие фарфоровые куклы. Обе растерянно смотрели на Аниту.
– Ну, это ещё ничего не значит… – начала Кристина, но Анита остановила её жестом.
Она помотала головой.
– Это конец, – сказала Анита тихо и закрыла лицо руками.
Как она будет жить?.. Как это происходит обычно? У мамы забирают детей, и что потом? Она сможет их видеть хотя бы иногда? С кем они будут жить? С Бруно? А если он женится, что будет тогда? У них будет новая мама?
Анита стояла на краю бездонной черноты, беспросветной ямы, вот-вот она прыгнет туда, и её забудут. Она станет никем для своих детей, исчезнет, испарится.
– Девочки, я пойду, ладно? – Анита натянула плащ.
Кристина подскочила:
– Я с тобой.
Анита замотала головой.
– Не надо, я хочу пройтись пешком.
Снежана тоже встала и дотронулась до плеча Аниты:
– Я не знаю, что сказать…
Анита молча кивнула и вышла.
Она шла, сама не понимая куда. Ноги просто двигались. Она так беспокоилась о том, что скажут люди, а сейчас у неё могут отобрать родительские права за то, чего она не совершала.
Её подозревают в том, что скрывала она сама.
«У таких, как ты, забирают детей», – сколько раз он угрожал ей. Она не верила…
Маленькая Анита сжимает игрушку, мамы нет, папа в беспробудном пьянстве, её и брата хотят увести. В голове всё перемешалось. Катя, Миша, родные!.. Анита присела на край тротуара и зарыдала. Она обхватила голову и впилась ногтями в кожу. Она дёргала себя за волосы вверх-вниз. Какая же она дура! Какой несправедливый поворот!
Анита мотала головой, словно отрицая реальность происходящего. Неужели она опоздала? Прямо сейчас ей хотелось оказаться перед гигантскими волшебными часами и перевести стрелки назад. В тот момент, когда она решила выйти за него замуж. Или хотя бы в тот день, когда он впервые её толкнул.
46
Галя оттягивала этот момент до последнего, но теперь, когда у них была своя квартира, решилась.
– Мне бы съездить туда, в дом, вещи забрать… – сказала она Анджеле, когда та пришла проведать, как они с Беатриче устроились.
– Отправлю с тобой полицейский патруль и сама поеду.
Они пили чай на Галиной кухне и уплетали булочки с яблоками. Наконец-то Гале удалось сделать любимое дрожжевое тесто. Там, в «каза» не было ни времени, ни возможности с ним возиться.
– Хорошая квартира, уютная. – Анджела жмурилась от яркого света, просачивающегося сквозь большое окно кухни. Её крупные серёжки со стёклышками отбрасывали на стены десятки солнечных зайчиков.
– О, я же тебе кое-что принесла, совсем забыла! – Анджела засуетилась, пошла в прихожую и вернулась с коробкой.
– Вот, – довольно улыбнулась она.
В коробке оказался электрический чайник.
– Как вы догадались, что я его хотела? – просияла в улыбке Галя.
Анджела пожала плечами, хитро улыбнулась, но секрет не выдала.
В бывший Галин дом ехали на следующий день. Пересекли границу Лигурии с Тосканой, въехали в регион Умбрия. Приближаясь к своему городу, Галя чувствовала, как бешено колотится её сердце.
Машина остановилась возле изгороди дома. В это время обычно вся изгородь покрывалась сиреневым облаком глицинии, они посадили её вместе. Сейчас там было пусто. Неужели срубил?
Двое полицейских, Анджела, Галя и Беатриче вышли из машины и направились к воротам. Галя открыла калитку. Неожиданно из дома вышел… Адольфо.
– Адвокат уверил меня, что его не будет, он просто оставит ключи… – пробормотала Анджела.
Галя остановилась. Нет, пожалуйста, только не это, она ни в коем случае не хотела его видеть. Анджела дотронулась до Галиной руки и слегка погладила:
– Не волнуйся, я здесь, но если тебе некомфортно, мы попросим его сейчас же уехать, он не должен здесь быть.
Галя набрала побольше воздуха и выдохнула, сделала так несколько раз, пока от притока кислорода не закружилась голова.
– Всё хорошо, – произнесла она тихо.
Галя двинулась вперёд. Рядом шёл полицейский, между ними топала Беатриче.
Адольфо как-то осунулся, иссушился, был небрит, с синяками под глазами. Вдвое тоньше. Он кинулся было к Беатриче, но полицейский показал рукой «стоп».
Мужчина остановился. Галя старалась не смотреть на него, она боялась, что его чёрный пронзительный взгляд возымеет над ней свой обычный эффект. Что она затрясётся, что в животе появится горячая лава, сердце забьётся, ладони вспотеют… Но ничего этого не произошло.