Он поднял глаза на Галю, въелся в неё тяжёлым взглядом. Галя в ответ чуть прищурилась и приподняла подбородок. Они смотрели друг на друга несколько секунд, но Адольфо быстро опустил глаза, ему стало не по себе от этого нового смелого Галиного взгляда.
Она встряхнула головой, выпрямила спину и направилась к дому.
Беатриче сжимала мамину руку.
– Чао, – произнесла она тихо.
– Чао, аморе, – пробасил Адольфо. – Как же ты выросла! – Его глаза заблестели.
Вдруг раздался странный сип, похожий на лай. Полицейские насторожённо обернулись. Адольфо смущённо посмотрел в сторону заднего двора.
Галя вместе с Беатриче кинулись в сад. За ними побежали полицейские:
– Синьоре, подождите!
Возле дерева груши, где по-прежнему висели детские качели, сидела она. Лохматая, привязанная к дереву толстой бечёвкой. Когда-то белые пятна стали абсолютно серыми, почти чёрными, по бокам, в нескольких местах, клоки шерсти были вырваны. Рядом валялась грязная тарелка.
Собака перестала лаять, наклонила морду и вдруг начала быстро-быстро вилять хвостом. Беатриче кинулась было к ней с криком:
– Стеша-а!
Но Галя остановила дочку:
– Давай потихоньку.
Подошла сама, протянула руку, собака принюхалась, встала на задние лапы и начала пытаться подпрыгивать и лаять. Громко, насколько позволяли бедные связки. Голос её был совершенно охрипшим. Галя подошла ещё ближе, псина лизнула её руки, одну, вторую, ногу, потом кинулась на спину и начала ёрзать по траве, свесив язык набок.
Беатриче со слезами на глазах кинулась к ней, Стеша встала в полный рост Беа, аккуратно положила ей на плечи лапы и бережно лизнула Беатриче в нос. Потом в рот, потом в щёки. И вот уже всё лицо Беатриче было излизано шершавым собачьим языком.
– Стешечка, милая, какая же ты грязнуля. Изо рта у тебя воняет, мы почистим тебе зубки.
На задний двор вплыл Адольфо. Увидев его, собака бодро завиляла хвостом, прижимая уши и вытягивая заискивающе морду.
Бил, а она всё равно его любит.
Полицейский хмуро посмотрел на Адольфо:
– На тебя в суд по правам животных надо заявить.
Он подошёл к дереву, долго возился с верёвкой, потом плюнул, достал из кармана перочинный ножик и перерезал узел. Собака сначала не поняла, что она свободна, так и сидела возле дерева, а когда Беатриче отпрыгнула на несколько шагов, Стеша бросилась за ней, подпрыгивала и снова пыталась встать на задние лапы, чтобы обнять девочку.
Один полицейский остался с дочкой Гали и собакой, второй – с Адольфо, а Галя и Анджела вошли в дом.
Никогда ещё Галя не видела его в таком состоянии. Грязь, немытая посуда, разбросанные вещи, запах чего-то испорченного. Анджела поморщилась:
– Можно я тебя на улице подожду? Не волнуйся, его в дом не пустим.
Галя зашла в их спальню. Здесь царил такой же бардак. На комоде всё ещё стояла шкатулка с её безделушками, рядом пылилась швейная машинка. Галя открыла шкаф. Какие-то платья были исполосованы, включая свадебное. Видимо, ножом. Галя вернулась к машине за коробками и быстро запихала туда свои вещи, шкатулку и швейную машинку. Зашла в детскую. Здесь, в отличие от остального дома, был порядок. Похоже, всё здесь осталось именно так, как в тот вечер. Дом Барби, к счастью, складывался, и это единственное, что Галя хотела забрать. Из старой одежды Беатриче всё равно за год выросла. Все сборы заняли у Гали не больше получаса.
Она вышла на улицу и жадно глотнула свежий воздух. Ну и вонь, как он там живёт? Хотя на самом деле ей было совершенно всё равно.
– Я заберу Стешу, – сказала Галя Адольфо, но не тихо, как обычно, а уверенно и чётко. – Где её документы?
– Собака моя, – буркнул Адольфо.
Тот полицейский, что отрезал верёвку, возмущённо сложил пальцы вместе и подошёл к Адольфо совсем близко:
– Оу Белло, ты лучше отдай все документы, потому что тебе грозит огромный штраф за maltrattamento di animali. Я состою в одной такой ассоциации. Если бы решал я, то давно бы собаку у тебя забрал.
– Как она поместится в машину? У нас нет ни сетки специальной, ни клетки, это запрещено, у нас машина под это не приспособлена, – сказал тихо другой полицейский.
– Я беру ответственность полностью на себя, лучше, если мы эту собаку заберём, иначе ей кранты, – так же тихо ответил ему первый полицейский, отвернувшись от Адольфо.
Документы Адольфо всё же отдал. Стеша забралась в багажник без особых уговоров. Сначала, правда, когда полицейский открыл его, Стеша испугалась, что её забирает этот незнакомый дядька, и попятилась назад. Тогда к машине подскочила Беатриче:
– Стешечка, поедем домой, иди сюда, – и она похлопала по дну багажника.
Собака послушно запрыгнула, легла, смирно положила морду на лапы и зевнула.
Машина тронулась, Адольфо так и остался стоять во дворе. На долю секунды Галя почувствовала даже жалость. Но не такую, что она испытывала, например, к женщинам в системе или к себе, когда она попала туда, или к Беатриче из-за того, что у неё нет нормальной обуви. Нет. Это было другое чувство. Так она жалела когда-то своих пациентов, когда они корчились от боли в стоматологическом кресле. Простое человеческое сострадание. Ей было жаль, что он так глупо и впустую прожил свою жизнь.
Галя отвернулась и обняла Беатриче. Дочка сидела вполоборота и разговаривала со Стешей:
– Не волнуйся, Стешечка, мы тебя сейчас привезём домой, искупаем, и я буду тебя лечить. Мама, мама, я решила, кем буду, – ветераном! – звонко выкрикнула Беа.
– Ветеринаром? Хорошая профессия, – и она перевела полицейским, кем собирается стать дочка.
Полицейский угрюмо переключил скорость.
– Кто так относится к животным, для меня – сам не лучше животного. Хорошо сделала, синьора, что ушла от этого изверга, ничего путного из этих отношений не вышло бы.
В машине Галя позвонила хозяйке и попросила зайти. Та, увидев собаку, задрожала.
– Вы же говорили, что хотите взять гипоаллергенную. О боже, что за монстр! – хозяйка брезгливо разглядывала Стешу.
– Синьора, – вмешался полицейский, – здесь вопрос жизни и смерти, мы спасли собаку от гибели. Они её вымоют, и будет хорошая чистая псина. Ну и вы можете обращаться ко мне по любому вопросу, – он подмигнул, – мало ли вас будет кто-то беспокоить. Можете на меня всегда рассчитывать.
Хозяйка старалась улыбаться, но получилось так себе.
– Ладно, только, пожалуйста, пусть не грызёт стены и мебель.
Стеша, видимо, понимая, что сейчас важный момент, села, наклонила морду в сторону и подняла лапу.
– Она с вами здоровается, – засмеялась Беатриче.
Потом Стеша наклонила морду в другую сторону и подняла другую лапу.
– Да уж, эта собака умеет понравиться, – рассмеялась хозяйка.
Тогда Стеша вообще встала на задние лапы и начала перебирать передними в воздухе.
– Ну и артистка, – засмеялась хозяйка. – Но прошу вас, стены новые, только окрашенные, она же не писает на пол? – Хозяйка ещё долго что-то бормотала и наконец удалилась.
В ту ночь Стеша спала у кровати Гали. Иногда она просыпалась и завывала, Галя опускала руку на её вырванные клоки шести и шептала:
– Тш-ш-ш, всё хорошо, милая, всё хорошо, мы дома…
Собака успокаивалась и мирно посапывала.
Галя засыпала с улыбкой на губах.
Дочка. Свобода. Работа. Свой дом и собака. Абсолютно полное счастье.
Фрагмент из дневника Гали:
Моя ценность не зависит от мнения воспитателя. Моя ценность не зависит от мнения бывшего. От мнения мамы или папы. Она не зависит от того, какую работу я выполняю…
Я ценна как женщина. Я ценна как мать. Я ценна, потому что я есть.
Я есть. Я есть. Я есть.
И я возвращаюсь на свой путь.
47
Анита проснулась, постаралась «ощутить своё тело», но ничего не почувствовала. Ни боли, ни пустоты. Адвокат пытался её успокоить, говорил, что у этого судьи были и другие, более счастливые дела, но Анита особо не вникала в его слова. С одной стороны, она понимала, что надеяться на чудо бесполезно, с другой стороны, она именно на него и надеялась.
Она молилась каждый день. Просыпалась и просила оставить детей с ней. Засыпала и просила о том же.
– Я подала на развод, – произнесла Анита, уложив детей.
Она стояла рядом с диваном, Бруно смотрел телевизор.
– Вот и хорошо, скоро у тебя заберут родительские права, и у твоих детей будет другая мама, – пробасил Бруно, даже не посмотрев в её сторону.
«Только не поддавайся на провокации», – звучали в голове слова адвоката.
Она постояла так ещё пару секунд, уставившись в экран. Как она могла так жить? Каждый вечер, каждый месяц, каждый год.
– Я не думаю, что у меня отберут права, я детей пальцем не тронула в отличие от тебя, – сказала она спокойно. – Ты уже рассказал, как запихивал Мише ризотто в рот и что его потом вытошнило? И как шлёпал его?
– Уйди отсюда, бесишь меня, – рыкнул Бруно.
Анита легла спать в детской, она спала теперь там, а на следующий день, как всегда, собрала детей и вышла из дома. С собой взяла небольшой рюкзак. Позже отправит письмо Бруно, где она и почему, в копию поставила адвоката.
– Мы ушли! – Анита, запыхавшись, влетела в кафе и поставила рюкзак на пол. – Пока в гостиницу на пару дней, а потом квартиру буду искать, уже есть варианты. – Она плюхнулась на стул и расстегнула куртку.
– Если честно, я удивляюсь, что ты не сделала этого раньше, – покачала головой Кристина.
– Детей было жалко, они так любят свой дом… Хотя кто знает, может, они там в итоге и останутся жить… без меня, – сказала Анита, и в её голосе было столько боли и страдания, что Снежана, сидевшая рядом, обняла её и поцеловала в макушку.
Анита изо всех сил старалась думать позитивно и не позволять страху рисовать в голове все те картинки, от которых холодело внутри.
Катя и Миша без неё в доме. Рядом какая-то совершенно другая женщина.