Наступившую зиму Лиза провела словно в полудреме, и не мертвая, и не живая, вечно зябнущая даже под пуховой шалью. Просыпалась она, лишь когда из долгих поездок возвращался Петруша. С его возвращением просыпалась не только Лиза, дом тоже оживал, наполнялся громкими голосами, сладким ароматом пекущихся пирогов и трубочного табака. И Клавдия выбиралась из своей комнаты, чтобы приготовить любимому Петрушеньке чаю, проследить за тем, чтобы одежда его была в идеальном порядке, обувь просушена, а лохматая лисья шапка, в которой Петруша любил охотиться, со всей тщательностью расчесана. Словно Лиза сама не могла приготовить чаю, просушить обувь и расчесать лисью шапку. Зато Лиза могла дать мужу куда больше, когда оставалась с ним наедине за закрытыми дверями супружеской спальни, ходу куда не было даже Клавдии. Петруша любил ее, а когда появится ребеночек, станет любить еще сильнее!
Вот только ребеночка все не было. Ни на втором году их супружеской жизни, ни на третьем, ни на четвертом.
Изменился дом. Отремонтированный, белоснежный, он радушно распахивал свои двери многочисленным гостям. Изменился парк, зазеленел молодыми дубками, запестрел цветочными клумбами, ловил радуги тонкими водяными струями, бьющими из мраморных чаш фонтанов. Изменился Петруша, повзрослел, раздался в плечах, обзавелся влиятельными друзьями. А еще он обзавелся отдельной спальней. Нет, не оттого, что разлюбил Лизу – конечно не оттого! – а чтобы не тревожить ее хрупкий сон. Он много работал, занимался делами не только семейными, но и государственными, спать укладывался далеко за полночь, а иногда и вовсе под утро. Зачем же беспокоить любимую супругу?!
Лиза тоже изменилась. От частых Петрушиных отлучек затосковала, заболела душой. Жалостливо-любопытных взглядов прислуги сторонилась, на льстивые комплименты Петрушиных гостей отвечала ослепительной улыбкой, смеялась над несмешными шутками, научилась поддерживать разговоры не только об искусстве, но и о политике, прослыла не только утонченной, но и умной, что в мире, где правили мужчины, следовало считать высочайшей похвалой. Но все это было пустым и ненужным. Грош цена женщине, которая при своей красоте, уме и утонченности не может подарить мужу наследника. Это читалось в презрительном взгляде Клавдии. Это нет-нет да и проглядывалось на дне Петрушиных глаз. Он смотрел на Лизу как на прекрасную картину или античную статую, любовался выверенностью линий и яркостью мазков, но в улыбке его не было прежнего тепла. И раздельные спальни… Что бы ни говорил Петруша, Лиза знала горькую правду. Не зря ведь она слыла умной женщиной…
– …Доброй ночи. – Тень встала за Лизиной спиной, полюбовалась инкрустированным перламутром гребнем и шелковой ночной сорочкой, пробежалась кончиками пальцев по распущенным Лизиным волосам.
– Доброй ночи. – Она обрадовалась тени, как радуются возвращению старого друга после глупой, никому не нужной разлуки. – Ты долго не приходила.
– Я всегда с тобой. – Тень с ногами забралась на Лизину кровать – широкую, рассчитанную на двоих, – спросила: – Как ты поживаешь?
Она хотела соврать, рассказать, как счастлива в браке, но разве можно обмануть собственную тень?
– Он меня больше не любит. – Слеза скатилась по щеке, а тень раздраженно хмыкнула:
– Я тебя предупреждала.
– Ты говорила, он плохой. Но он не плохой, он просто… равнодушный.
– Хороший, но равнодушный. – Тень снова хмыкнула.
– Я сама виновата. – Лиза стерла слезу, отложила гребень.
– В том, что вышла за него замуж? – Тень склонила голову набок.
– Я бесплодна. – Собственную тень не обманешь. – Я не могу родить Петруше наследника.
– Обзавестись наследником, проводя ночи в разных спальнях, довольно затруднительно. Ты не находишь?
– Раньше все было иначе и… ничего не получилось. Он меня не упрекает, но я все равно чувствую.
– Ты не бесплодна.
– Откуда ты знаешь? – Лиза присела на кровать рядом с тенью.
– Я твоя тень, не забывай. Ты просто плохо старалась.
– Я старалась! – Ей стало обидно. – Я хорошая жена!
– Иногда быть хорошей женой недостаточно. Иногда нужно просто довериться своей природе.
– Какая у меня природа? – Обиду сменило любопытство. Совсем как в детстве, когда мсье Жак обещал показать ей новый фокус. Ему очень хорошо удавались фокусы.
– Многие ли могут общаться со своей тенью?
– Я сумасшедшая?.. – От страшной догадки сердце больно кольнуло. – Тебя нет, я просто больна?
– Я есть. – Тень вытянула перед собой руку, полюбовалась изящными пальчиками. – И ты не сумасшедшая, ты особенная.
Мсье Жак тоже говорил, что она особенная.
– Насколько особенная?
– Настолько, что в Средние века тебя сожгли бы на костре. Тебе повезло, что на дворе двадцатое столетие.
– Хочешь сказать, что я…
– Ведьма. – Тень спрыгнула с кровати, закружилась по спальне, раскинув руки.
Лизе захотелось рассмеяться, но вместо этого она спросила:
– И в чем моя сила? У ведьмы ведь должна быть сила.
– Твоя сила… – Тень перестала кружиться, замерла со вскинутыми над головой руками. – Твоя сила во мне. Веришь?
Она верила. А что еще ей оставалось делать?
– Ты мне поможешь?
– Я – это ты. – Тень сделала пируэт. – Конечно, я тебе помогу.
– Спасибо. – Ей уже давно никто не помогал, и сил никаких она не чувствовала.
– Все будет хорошо. – Тень приблизилась, положила руки ей на плечи, сказала шепотом: – Только сними медальон. Он мне… мешает.
Что угодно, только бы вернуть утраченное счастье. Рука сама потянулась к серебряной цепочке, но отдернулась в тот самый момент, когда в голове зазвучал голос мсье Жака: «Твоя тень станет служить тебе, только никогда не отдавай ей медальон».
– Нет. – Решение далось нелегко.
– Не снимешь? – Тень не казалась ни раздосадованной, ни обиженной.
– Я не могу.
– Ты можешь, но не хочешь. Это разные вещи.
– Ты мне не поможешь. – Она почти смирилась с отказом.
– Я – это ты. – Тень убрала руки. – Я желаю тебе добра. Твоя нынешняя жизнь слишком скучна. Давай внесем в нее разнообразие.
– Каким образом?
– Я – это ты! Позволь мне стать тобой. На время, всего на ночь.
– Зачем? – Под ночную сорочку забрался холод. Или это был страх?
– Чтобы помочь тебе. Помочь нам обеим.
– Ты хочешь пойти к нему?
– Мы обе пойдем к нему. И ты докажешь всем, что графиня Дубривная не пустоцвет и не бездушная кукла. Ему докажешь.
Холод становился все сильнее, кусал босые ноги, подталкивал к принятию решения.
– Тебе не будет больно, обещаю.
Тени не обманывают, тени просто не говорят всю правду. Но что ей боль! Ради возвращения любви она готова потерпеть.
– Возьми меня за руки!
Больно и в самом деле не было. Было странно. Мир вдруг сделался ярче, звучнее, радостнее, а собственное тело, наоборот, воспринималось отстраненно, словно со стороны.
– Ты позволишь? – Тень, которая теперь стала Лизой, взяла с туалетного столика гребень, провела по волосам и улыбнулась так, как сама Лиза никогда не улыбалась. Лиза не смотрела томно, чуть насмешливо, не прогибала поясницу так по-кошачьи грациозно, не кружилась на носочках так легко. Как жаль, что Петруша не видел, какой она может быть соблазнительной.
– Он увидит, – сказала незнакомка в зеркале. – Он все увидит и поймет, каким был глупцом. Только не мешай.
Она не станет. Ни за что!
По темному коридору она кралась бесшумно, как вор. Но она не собиралась воровать, хотела лишь вернуть свое. Перед запертой дверью замерла, прислушиваясь, рука нерешительно коснулась теплого дерева.
– Доверься мне, – шепнула тень, и она доверилась, растворилась в чужом нетерпении и чужой уверенности.
В Петрушину спальню по-хозяйски, без стука, вошла уже не Лиза, а ее тень…
…А потом стало больно затылку, словно ее ударили или она ударилась.
Арина открыла глаза, ожидая увидеть спальню графа Дубривного, но увидела кабинет Хелены.
– Хорошо, что вы очнулись. – Бабай сидел на стуле для посетителей, скрестив на груди руки. Приблизиться и помочь он не пытался. – У нас осталось совсем немного времени.
Подтверждением его словам стали крики и отсветы пламени на стекле. Пожар разгорался. Тень исчезла. Показала ли она все, что хотела? Арина подозревала, что нет.
Щеке стало чуть колко и щекотно от прикосновений языка Блэка. Пес приветствовал ее возвращение из прошлого как умел.
– Вы можете идти?
Руки Бабая снова пришли в движение, где-то в столе Хелены он нашел коробку крупных канцелярских скрепок и теперь методично разгибал их одну за другой, а разогнув, ломал пополам. Надолго хватит этих скрепок? Или не так, – надолго ли хватит Бабая?
– Со мной все в порядке. – Арина поднялась на ноги, прислушалась к шуму в голове. Она справится, у нее нет выбора.
Они были уже у дверей черного хода, когда висок кольнула мысль.
– Альберт! – Она не хотела называть его Бабаем. Ей казалось, что имя делает его чуть более человечным. – Во флигеле осталась Зоя Петровна. Жорик подсыпал ей снотворное.
Бабай замер, посмотрел на Арину очень сосредоточенно, наверное, пытался понять, к чему она клонит, а потом пожал плечами:
– Если вы беспокоитесь за ее жизнь, то напрасно. Огонь до флигеля не доберется. Думаю, скоро приедут пожарные.
Арина вздохнула с облегчением. Да, у Зои Петровны будут проблемы, когда выяснится, что за пациенткой она недосмотрела. Но эти проблемы не идут ни в какое сравнение со смертью.