Страх всегда приводит к агрессии. Эту формулу человечество получило как самое важное постапокалиптическое открытие, но оно уже не имело значения. Ошметки нашего псевдогуманного отношения друг к другу заставляли людей прощать эту трусость. Многие психологи уже провели параллель между страхом и разрушением личности, но человек не хотел прощаться с тем, что вросло в его природу так глубоко. Естественная роль страха для человека в развитом обществе стремительно теряла значение и обретала новые, все более уродливые формы. Не знаю, с какими именно страхами боролся Петр, развивая свой блог о красоте, но он парадоксальным образом будил страхи в других, казалось бы, обычных людях и как, следствие, агрессию. Кто знает, чего так боялись люди, ненавидящие Петра. Может, это был страх, что границы между мужчинами и женщинами сотрутся, что все мужчины побегут краситься и расхотят женщин, что мы перестанем стремиться к размножению и примемся прихорашиваться только лишь ради того, чтобы прихорашиваться?! Все это сейчас представляется полным бредом, но тогда фобия перед мужеложеством была самой популярной темой для многочисленных постов в Фэйсбуке. А тем временем основная болезнь распространялась все шире – агрессии становилось все больше, и, сколько бы ни уделялось времени поиску ее причин, мы упускали главное…
Соню всегда притягивали необычные люди, люди, плывущие против течения, непохожие на других. А такие люди находили в Соне достаточно терпимости к себе и восхищения их талантам, чтобы отвечать взаимностью. Не то, чтобы мы с Петром подружились, но симпатизировали друг другу. И его сына (да-да, вот и думай над формальностью ярлыка «гей») я уберегла от ада, пока над Петей совершили расправу вампиры. Как я уже говорила, моим спасением стал роман Севы, в частности, последняя глава Риты, написанная для меня, и сама Рита. Я пережила многих своих друзей и знакомых в хаосе Страшных дней не столько благодаря своим уникальным человеческим качествам, сколько книге, из которой мне открылась правда о новом мире, и предупреждениям Риты, которая позднее являлась в моем сознании пророчащим призраком. По какой-то неведомой мне причине мой первый охотник Рита была заинтересована в моем спасении. Теперь-то я знаю, что, став моим охотником, она преследовала одну-единственную цель – прикрыть меня от обратившихся. Чуя ее след рядом со мной, уважая силу древней (хотя и самой безумной среди них), они не нападали на меня. И опять же – о самых страшных расправах, о неминуемых ловушках, которые устраивали для людей вампиры, меня всегда предупреждала Рита. До сих пор не знаю почему, она хотела, чтобы я осталась в новом мире – но я осталась в нем благодаря ей. О том, что должно произойти с Петром и со многими людьми в тот день, я узнала тоже от жены Севы. Со свойственной ей манерой неожиданно вторгаться в мое сознание, она оставила короткий месседж: гей-клуб «Мясо», пожар, кричащие накрашенные мужчины в женских платьях, пьющие их взахлеб обезумевшие вампиры, пришедшие в клуб в качестве доминантов. Я не знала, как предупредить и спасти этих людей, поэтому помчалась не на Чистые пруды, к клубу, а со всех ног бросилась на Таганскую, к дому Петра, где, я знала, спал его десятилетний сын. Я не успела придумать, что буду делать с этим мальчишкой, но точно знала, что его отец уже никогда не вернется домой, не наденет свои розовые меховые тапки и не придумает новый эффектный макияж, который поразит тысячи сердец малолетних девочек в Инстаграме.
Валя не был умным мальчиком, но он был послушным и ничему не удивлялся. Петр довольно рано забрал его от матери-наркоманки, и «успешно» заменял ему обоих родителей. Насколько я знаю, у Петра был какой-то мужчина, за которого он чуть ли не собирался замуж, но это так и осталось не подтвержденным фактом. Может быть, если бы у меня было достаточно времени, я бы успела узнать обо всем этом от Вальки, сумела бы настроиться на его волну, понять, как эта однополая пляска повлияла на его рассудок, но судьба не дала мне такого шанса.
Лева только взялся за голову и, сцепив губы, промычал что-то нечленораздельное, когда увидел меня с мальчиком на пороге квартиры. Валька был напуган, вцепившись худенькими ручонками в чемодан, он смотрел на моего мужа так, как смотрит подобранный щенок на главу стаи, куда его могут принять, а могут и покусать. Лева знал, что с ребенком нам будет сложнее спастись, он не чувствовал во мне тогда силы будущего повстанца, и полагал, что вся ответственность за наши жизни лежит на нем. Валька был для него обузой, снижал шансы выжить, но у Левы было (или есть?) очень доброе сердце. Спустя всего час он уже всовывал в ребенка кашу и сулил ему какую-то сказку, если тот наконец поест и уляжется в кровать. Именно Валька стал последним, кто увидел моего мужа живым и здоровым, но по причине своей природной тупости не смог помочь в его поисках. А может быть, именно эта природная тупость стала причиной, по которой я стала одним из лучших повстанцев нового мира?! В любом случае, спасая Вальку, я не преследовала корыстных планов – цивилизация обязывала нас спасать всех: котов, собак, птиц и даже застрявших в канализационных люках разжиревших крыс. Гуманизм стал такой же мертвой религией, как все остальные, а лукавые двойные стандарты процветали – мы слепо подчинялись правилам, ведущим нас к деградации. Да, каждый из нас был готов спасти белочку, мышку или кошку, но все мы продолжали миллионами истреблять белых медведей, тигров, китов и дельфинов. Некоторые становились веганами, но носили мех и кожу, ярчайший пример этого «гуманизма» – живые черепахи и рыбки, которых, поместив в специальный состав, умирающих, замученных, китайские производители продавали в виде брелков. Наш коллективный разум подводил нас, наше подсознание было от нас закрыто, наше сердце билось все медленнее. Я не ведала, что творю, спасая Вальку, и не могла предвидеть того, какую роль он сыграет в будущем. Я спасала его не из-за сострадания, а скорее потому, что в моих глазах он был пищей, за которой должны были явиться чудовища. Я спасала представителя своего вида. Спасала, не веря в то, что смогу дать ему благополучную жизнь рядом с собой (кто вообще тогда был уверен в том, что сумеет спастись?!). Кто знал, что Вальку отнимут у нас вампиры и отправят в Северное Бутово, где он будет влачить свое жалкое существование невольного? Как я могла предугадать, что на него никак не повлияет невнятная ориентация его отца, что ему подберут подходящую самку, которая даже родит ему двух странноватых выродков, так усердно отстающих в развитии, что их семья в глазах вампиров станет образцовой? А еще Валька станет моим информатором. Вопреки, а скорее даже благодаря своей природной тупости, очень выгодным информатором. Я не могла тогда все это предвидеть, но зато теперь точно знала, кого буду ждать в пивном баре «Наше бремя» неподалеку от завода переплавов.
Наше бремя
Укрыв лодку на берегу Коломенского, недалеко от ручья и Голубого камня, где мои суеверные бесплодные современницы выпрашивали себе потомство, я поспешила в сторону бывшего Каширского шоссе, разбитого и заросшего, по пересечении которого я окажусь в «пригороде» вампирской империи. Над моей головой, в густых кронах деревьев, пели птицы, то здесь, то там дорогу перебегали зайцы, которых развелось здесь так много, что мы все чаще называли Коломенское Заячьим лесом. Животные и птицы уже почти перестали бояться новых людей. Во времена Страшных дней животные сделали свой выбор – единодушно и кротко заняли сторону человека, и мы сознательно отказались от мяса, если не считать временно свихнувшихся Матерей (звери великодушно прощали нам такое вынужденное отступление от новых законов). Не то чтобы наши желудки утратили способность переваривать мясо, но это было каким-то новым этапом в эволюции человека, в отношениях между всеми божьими тварями Земли, и мы быстро вернулись к истокам, когда братья наши меньшие действительно были нам братьями. Вампиры не питались животными, никак к ним не относились, не убивали и не преследовали, но те безошибочно определили их мертвую природу. Когда человечество переживало свой крах, все прирученные и не прирученные звери и птицы, единодушно отвернулись от чудовищ – и были за нас в войне, которая их не касалась. Когда приближались вампиры, птицы прекращали петь. Собаки и кошки, жались к нашим ногам, предупреждая об опасности, и, если в лес, где прятались люди, ступала нога вампира, он словно застывал. Безмолвным и безликим он казался вампирам, и только мы получали тайные знаки, указывающие места, где можно было укрыться от врага. Особенно много животных сейчас развелось в Терехово. В Храме их было великое множество – они помогали нам укрывать наших детей, к тому же мы знали – воина света, спасителя Земли, нужно воспитывать любовью ко всему живому. Мы окружали их зверями, в том числе дикими, и дети уже кормили с руки медведей и волков, сов и лисиц, как завещал нам Бог.
Лес, наполненный птичьим пением и шорохами, которые производили мои верные друзья, казался сказочным. Недолгий путь наполнил сердце еще большим покоем и радостью, чем река. Я свернула левее, а справа остался нетронутый церковный ансамбль – теперь символ фальши и предательства. Церкви утратили свой священный ореол задолго до того, как наш враг явил свое лицо. Можно сказать, что институт церкви так и не оправился после советских времен. Напротив, превратившись в казенную коррупционную систему, где, как и повсюду, решения подкреплялись взятками, а теплые места распределялись по крови, а не по свету, она еще больше растлевала души. Приходя в православную церковь, покупая свечи, я смотрела на прилавки, где продавались талисманы и мантры; приезжая в Европу, любовалась сумками, куртками и кошельками, которыми бойко торговали в католических храмах, а потом слушала рассказы священников о том, как Иисус громил в храме такие же прилавки 2000 лет назад… Все эти двойные стандарты воспринимались нами как данность, но, утратив контакт с богом – пусть хоть какой-никакой, мы все больше погружались в пучину страха, который в итоге поглотил цивилизацию.