Когда я вышла на Каширское шоссе, солнце вовсю заливало трещины в асфальте с прорастающим из них кустарником. Нега, накрывшая меня в лесу, была сброшена как наваждение. В воздухе разливался запах серы, свалок, гниения. Торчащие из земли сваи, куски арматуры, не обвалившиеся стены многоэтажных зданий открылись моему взгляду на много кварталов вперед, как остовы скелетов древних китов, во чревах которых сгинуло так много людей. Теперь путь до Бутово стал намного короче и проще, чем был в наше время (хотя вряд ли кому-то тогда пришло в голову преодолевать его пешком). Я шла очень быстро, хотя солнце начинало припекать, и я потела под его теплыми лучами. Когда-то мы оставляли так много энергии в тренажерных залах, а теперь каждый день был одной сплошной тренировкой на силу и выносливость. Вскарабкавшись на гору мусора, судя по торчащей вывеске «Пятерочка», бывший супермаркет, я заметила, как что-то блеснуло в пыли. Нагнувшись, я достала полусгнившую упаковку с маленьким автомобилем внутри. «Ну вот и подарочек для моего Вальки», – мысленно улыбнулась я, освобождая от упаковки игрушку и засовывая ее в карман. И мне не было чуждо чувство черного юмора. Я бы предпочла подарить ему пачку каких-нибудь купюр – желтых, зеленых, розовых, словно сувенир из забытой нами навсегда осени, но где теперь найдешь хотя бы одну купюру?! Долгое время денежные средства аккумулировались в руках вампиров, создавая все большее социальное напряжение. Власть сильных пугала людей все сильнее, все призрачнее становилось будущее. Но социальное неравенство было таким же призраком, как и множество других. Настал день, когда обращенные собрали один большой костер, к которому в течение месяца свозили вагонами деньги, и жгли их. Большой костер стал свидетельством их окончательного воцарения на троне человечества – их превосходство больше не нуждалось в бумаге, кровавое зарево, вставшее над костром, стало символом торжества власти иного характера. В обиходе осталась лишь мелочь – медные и серебристые монеты, потерявшие всякую ценность, которые использовались лишь в империях вампиров – мелочь служила неким условным мерилом трудов невольных, которые прекрасно осознавали, что трудятся на себя, а расплачиваются с вампирами своей кровью не за какие-то блага, а всего лишь за свое жалкое существование. Монеты были и у повстанцев, точнее – у разведчиков. Наши дети знали о том, что они в обиходе, но уже не совсем понимали, зачем они нужны – эти кружочки из металла разных цветов, разных времен, которые мы собирали для них как артефакты, материальные иллюстрации к историческим событиям, о которых рассказывали им отцы.
Я шла по пыли и развалинам, ориентируясь на виднеющиеся вдали крыши жилых бараков, фабрик, серый дым, вываливающийся из труб толстыми серебряными снопами, отравляющими воздух. Приблизившись к окраине города, я достала из рюкзака солнечные очки – очень ценную для меня вещь. Мой взгляд привлекал внимание, и, если вампиры, особенно не различающие оттенков, считали их серыми, мои глаза все еще были ярко-голубыми. Этот вызывающий цвет – не блеклый, как у невольных, словно вылинявший от недостатка пигмента, а яркий, ледяной, привлекал внимание все еще живых, хотя и обреченных, людей. На всякий случай я старалась не встречаться с невольными взглядом – склонные к неожиданным истерикам, они могли меня выдать. Улица, по которой я шла в сторону завода переплавов, была пустынной. Асфальтовая дорога была завалена обломками обрушенных зданий, поэтому я шла уже по утоптанной тысячами ног земле, образованной по краю рассыпающегося бордюра. Мои шаги, как и шаги торопливо шмыгающих невольных, были практически не слышны, мы скользили, как тени, призраки в этом чужом для нас мире. По мере приближения к цели улица оживала – здесь стояли бараки, где обитали семьи, работающие на заводе. Тут они готовили свою зловонную пищу, тут же справляли нужду, кое-как мылись. Зловоние здесь было как в городах средних веков (а я-то еще мечтала когда-то оказаться в такой атмосфере). Из-за угла, куда мне следовало повернуть, вышла бабка, тащившая телегу с каким-то барахлом или объедками. Ее осунувшееся серое лицо на миг поднялось от дороги, невидящим взглядом она скользнула по моим очкам, снова поспешно опустила голову к земле и прошелестела мимо, как грязная серая крыса. Вряд ли по возрасту она была старше меня, скорее моложе. Неужели такого смирения хотел от нас Бог?! Я думаю, что и это понятие мы сами для себя подменили – уж больно оно было удобным для нашей цивилизации. Теперь мы получили вот таких – смиренных и послушных, но не воле божьей, а воле вампиров скотов. Свернув за угол, я наконец увидела деревянный барак, выкрашенный какой-то желтой, напоминающей по цвету мочу краской, с вывеской «Наше бремя». Понятно, что бар был построен уже при вампирах – с их разрешения, рабочими фабрики. Не думаю, чтобы в невольных осталась хотя бы крупица чувства юмора, чтобы придумать такое название. Скорее всего, это была ирония вампиров – смотрящих, которые следили за каждым шагом своих рабов. А может быть, шутка повстанца-разведчика, который веселья ради подкинул эту идею кому-то из обращенных. Повстанцы никак не влияли на ход событий в империях вампиров, но иногда, хулиганя, все же самоутверждались – как дети, которые шалят только лишь потому, что могут. Потому что так чувствуют себя живыми.
Я толкнула дверь и вошла в мрачное полутемное помещение с барной стойкой и немногочисленными столами. За грудой стаканов сидел равнодушный ко всему невольный – бармен, у окна – кучка таких же окончивших смену рабочих, которые могли себе позволить выпить немного пива (точнее того, что так теперь называлось, но не портило вкус их крови). Да, пиво по-прежнему варили невольные на небольших пивоварнях, но вот только опьянеть с него было невозможно. Вампиры оказались настоящими поборниками здорового образа жизни и ненавидели привкус алкоголя в крови своих жертв. Однажды это даже помогло мне избежать существенной потери крови…
У стены поодаль сидела какая-то пара. Я решила на всякий случай сесть подальше от них, в противоположный угол и, приглядевшись потом, не пожалела о своем решении. Прислушиваться к разговору невольных рабочих не имело никакого смысла. Их обмен репликами походил на щебет птиц с той лишь разницей, что щебет птиц был осмысленным, хотя и не всегда понятным для людей, а разговор невольных – нелепым обменом ничего не значащими фразами. Эту способность людей говорить ни о чем, терять собственную мысль, не подхватывать мысль собеседника я заметила уже давно – задолго до революции. Это был один из симптомов нашей деградации. Но если я уже тогда осознавала всю тщетность и нелепость попытки понять их речь, теперь, я ее даже не замечала. Так воспринимается кваканье на болотах жаб… Хотя, это неправда – теперь жабы на болоте, квакая, выдавали для моих внимательных ушей очень ценную информацию – например, передавали сводку погоды, степень удаленности от болот вампиров, плотность населения живыми существами конкретной местности. Речь невольных состояла из слов, но давно утратила содержание и смысл.
А вот пара, сидящая от меня в противоположном конце бара, была интересной. Сцена была эпичной и содержательной – обращенный воспитывал кровью жертву, которая явно этого заслуживала (в отличие от любого сидящего рядом со мной невольного). Я видела возникший между ними контакт как завесу плотного дыма. По запаху я поняла, что перед женщиной, сидящей напротив вампира, стоит рюмка с жидкостью, содержащей по меньшей мере 20 миллилитров крови вампира. «Черт, – подумала я, – где он мог взять эту бабу?!» Конечно, помимо нашей общины, в мире оставалось полно людей, которые не попали в рабство к вампирам, но и не примкнули к повстанцам. Они прятались в лесах, погибали и размножались, вели свой нехитрый быт, но оставались для вампиров развлечением, мясом, на котором можно было поупражнять свою эмпатию и способности соблазнять. Этих людей было уже жаль расходовать как продукт питания и использовать для черной работы – некоторых из них обращали. Время от времени обращенные становились жертвами повстанцев, а баланс нужно было сохранять, восполняя потери. И пополняли его, отлавливая этих ребят – диких, а потому в большей степени похожих на людей существ. «Добро пожаловать в третий эшелон, дорогуша», – прошипела я сквозь зубы и повернулась в сторону бара. Валька должен был прийти сюда сегодня в течение дня, вероятнее всего, в конце смены, которая могла окончиться в любой момент, когда сочтет нужным смотрящий вампир, совершенно не ориентирующийся во времени. Иногда они останавливали работы, когда люди начинали падать от усталости, а иногда всего лишь через два часа после начала рабочего дня. Все зависело от настроения вампира, от того, насколько давно он ел, и в меньшей всего степени в этой странной системе придерживались графиков, которые невозможно построить в безвременном пространстве.
Будущая кровопийца уже допила свой ужасный коктейль и вошла в состояние легкого транса, поддерживаемая под руку своим спутником. Я заметила в проводивших ее взглядах невольных даже некоторую зависть и уважение. Искренне надеюсь, что эта шакалья черта – пресмыкаться перед сильнейшим, оправдывать любую тиранию и презрение к себе тех, кто доминирует, заглядывать в рот тем, кто только что выпил твоей крови, – навсегда останется для человечества в прошлом. Иначе зачем нам это новое испытание?! Прошел еще час или чуть больше, когда в бар неуверенной походкой вошел Валька и замешкался при входе, стягивая с себя что-то вроде телогрейки. Чтобы не привлекать к себе внимания, я метнулась к входу, схватила его за руку и, вытянув обратно за угол, прижала к бревенчатой стене сруба.
– Не пугайся, это я, – прошипела ему в ухо.
Валька напрягся и задрожал всем телом. Я знала, что такой будет его реакция, и терпеливо ждала, пока он перестанет трястись, загораживая его своим телом от прохожих. Со стороны наша медлительная возня вполне себе сходила за бесстрастные проявления «чувств» пары невольных.