яли, глазам становилось больно от мельтешения масок. Вечеринка длилась всю ночь, являться без костюма было нельзя, а визажисты, парикмахеры и стилисты помогали собравшимся доводить до ума их образы. Первым, кто меня встретил на входе, пригласивший коллега – Леонид, переодетый в вампира. Хотя мы встречались раньше, я его не узнала, он подошел ко мне первым:
– Соня? Я думал, ты будешь выглядеть ярче.
– Прости, – я смущенно улыбнулась, но не могла ему объяснить, как пугает меня этот пир во время чумы.
Леня надел мне на руку браслет VIP-гостя и, указывая рукой на вход сказал:
– Я, кажется, уже видел тут Марину и Галю – судя по Фэйсбуку, вы дружите. Уверен, ты встретишь тут много знакомых, это супервечеринка года, поверь мне!
В растерянности от такого скопления народу, неустанно натужно улыбаясь и делая реверансы в своей пышной рваной эльфийской юбке, я высматривала по сторонам подруг. Подождать их я решила в очереди к визажисту, нужно было исправить ситуацию – в конце концов, Леня пригласил меня не для того, чтобы я ходила с кислой миной и портила всем праздник «не ярким гримом». Можно, конечно, выбежать на танцпол, выхватить из рук певицы микрофон и закричать:
– Вампиры, вампиры наступают! – наверное, это будет выглядеть несмешной и банальной шуткой, хотя вызовет улыбки и у настоящих вампиров, и у переодетых. Этот феномен заметила не я, и ему уже сотни лет: люди не видят очевидного, не верят правде, зато охотно впускают в свою жизнь ложь под любой маской.
– Мариша, Мариша! – закричала я, увидев знакомые лица девчонок.
Они вынырнули ко мне из густого, как патока, дыма танцпола, залитого огнями.
– Блин, я вообще не ожидала, что здесь будет тако-о-ое! Я одета, как какая-то девица легкого поведения, а не как эльф, правда? Я даже не ведьма! – Галя виновато улыбалась ярко накрашенным ртом, на щеке у нее была намалевана жирная мушка, а уже пьяные глаза прикрывала вуаль, с прицепленным к ней блестящим пауком.
Мы с Маришей не выдержали и весело расхохотались:
– Галя, забей, к концу вечеринки так будут выглядеть все женщины.
Тут подошла моя очередь, и я уселась перед огромным зеркалом стилиста, увитом фальшивой, как и все вокруг, золотой лепниной. Из зеркала на меня смотрела молодая женщина с высокими скулами, острым вытянутом подбородком и огромными испуганными голубыми глазами, на контрасте с которыми лицо, казалось, еще более худым.
– Та-а-ак, кто у нас тут? – весело протянула яркая ухоженная девушка с перепачканными гримом руками.
– Наверное, я эльф, – тихо пробормотала я. – Не могли бы вы сделать меня поярче?…
Мне нанесли широкую золотую полосу, начинавшуюся у края волос, проходящую по лбу, носу, подбородку и заканчивающуюся где-то под грудью. Немного теней на веки, и глаза стали еще больше напоминать взгляд сказочного персонажа.
– Губы?
– Нет, спасибо, – поблагодарила я, поспешно соскальзывая со стула, сжимая в руке свою винтажную серебряную сумочку и разыскивая взглядом подруг. Мне было неловко, странно, страшно, я бы хотела оказаться дома, подальше от этого гвалта. Или идти темными улицами домой, через Садовое кольцо, по гулким переулкам, встречая лишь редких прохожих. Мне хотелось забыть, что здесь среди этой толпы веселящихся людей могут быть враги, те, кто не веселится и не шутит. Мне хотелось быть такой же, как мои подруги, раствориться в толпе, обмануться. Но правда жгла меня изнутри – я знала то, что я знала.
– Соня, ну что ты такая грустная? – Мариша заглянула мне в глаза, улыбаясь. – Невозможно уже с тобой в люди выходить – пока не напьешься, как неживая!
– Главное, чтобы от меня трупом не несло. Не несет? – попытка пошутить выглядела жалко. Одним словом, мне ничего не оставалось, как напиться.
И мы напились. Я помню, как мы лежали во внутреннем дворике на лавке, покрытой расписным ковром, Галя облокотилась на подушки, а мы с Маришей лежали головами у нее на коленях. Я курила, и уже чувствовала, как надо мной кружат вертолеты, а к горлу подкатывала тошнота. «Хорошо бы освежиться, – подумала я. – Вот если я сейчас дойду до туалета, то смогу умыться, и меня отпустит. Но до туалета я не дойду». И тут я пьяно засмеялась.
– Ма-а-ариш, Ма-а-ариш, сходи со мной в туалет?
– Неа, – Маришка посмотрела на меня и тоже захихикала. Галя, по-моему, дремала, и я не стала ее беспокоить.
Я встала, поправила одежду, и на нетвердых ногах отправилась искать уборную.
– Помочь? – услышала я чей-то приятный бархатный голос и почувствовала, как сильная мужская рука подхватила меня под руку. – Молодые прекрасные эльфы не должны блуждать одни среди вампиров, гномов и троллей.
Я с облегчением облокотилась на предложенную мне руку. Он был намного выше ростом, поэтому я не могла рассмотреть его лицо, но полностью доверилась спутнику. Обхватив локоть в бархатном пиджаке обеими руками, я шла достаточно ровно и больше всего боялась запутаться в длинной юбке и споткнуться. Мы плыли посреди этого буйного шумного веселья, потом шум и лихорадочное мельтешение красок сменились теплой полутьмой лофта. Мы шли по мягкому ковру узкого длинного этажа, пока наконец не остановились напротив кожаного черного дивана, словно брошенного кем-то впопыхах. У дивана стоял забавный торшер с изогнутой ножкой, но лампа в нем, видимо, перегорела. Меня уже перестало тошнить, но все вокруг словно происходило в каком-то тумане, сказке, дивном сне. Высокий вампир в черном бархатном сюртуке опустился на диван, притянул меня к себе на колени, взял мою руку и, приложив, к губам спросил:
– Как зовут тебя, прекрасный эльф?
Я облокотилась на подушки, соскальзывая с его колен, но оставляя руку у его губ.
– Соня.
– Сона-а-а… – повторил он, целуя кончики пальцев, потом перевернул руку запястьем к губам.
Я чувствовала на руке только его дыхание, чуть уловимую щекотку, как вдруг мою кожу проткнули острые зубы. Я вскрикнула от неожиданности, но не попыталась вырваться. «Это должно было случиться, – пронеслось в моей голове. Пусть уже, наконец, случится, чтобы я перестала так бояться. Пусть лучше он, чем Сева или кто-нибудь, кого я знаю».
– Оставь ее, – прозвучал в темноте, медный, звонкий голос, и вампир, оторвавшись от моей руки, забормотал что-то глухо и неразборчиво.
– Оставь ее – она моя, – повторил голос, без ярости, гнева, вообще без выражения, но так, что даже у меня зашевелились на затылке волосы. Вампир бросил мою руку, встал с дивана и, словно тень, растворился в полутьме коридора. На диван рядом со мной опустилась женская фигура. Пахнуло чудесным запахом духов, с какой-то неизвестной мне тогда примесью трав, табака, смолы. Мою брошенную, окровавленную руку подобрала женская – хрупкая, но при этом сильная и твердая, как сталь. К коже, которую невыносимо жгло, как от огня или соли, прижались прохладные губы. Ненадолго. Она лишь попробовала меня на вкус.
– Теперь я твой охотник. Никто не посмеет отнять жертву древней.
Я открыла глаза, в полутьме, к которой я уже привыкла, наконец-то разглядела знакомые черты.
– Рита?
– Да, это я.
– Рита, возьми меня! Сделай меня, как ты. Я хочу быть, как ты, как Сева, я так устала бояться.
– А ты все еще боишься?! Конечно, не напейся ты так, этот вурдалак вылакал бы тебя уже досуха. Вкус твоей крови противен лишь потому, что ты пьяна в стельку. Но в ней нет привкуса страха.
– Рита, сделай меня такой как ты, – повторила я со свойственным пьяным упрямством заплетающимся языком.
– Ты нужна мне такой.
– На кой черт?
– Ты знаешь. Все внутри тебя. Но не рассчитывай, что я буду тебе что-то объяснять. Мне все равно, дашь ты мне то, что я хочу, по своей воле или нет.
Рита величественно встала с дивана и, не оборачиваясь, быстрым шагом пролетела, как тень, по коридору прочь.
Я так и не поняла, был это сон или явь. Кажется, я заснула на этом проклятом диване. Когда меня нашли подруги, я была вся перепачкана кровью, и они решили, что я оцарапалась о проволоку, которую забыли убрать с черного хода. У меня болела рука – от самого запястья до плеча, словно кровь превратилась в жидкий металл и, обжигая, переливалась по венам. Рука – единственное, что у меня болело, а вот сердце – нет. Страх перед вампирами исчез в тот день навсегда.
Фельдман кусается
Когда я добралась до развалин рынка, уже было совсем темно. Серые остовы оставленного повстанцами старого лагеря, выглядели жалко и неуютно. Я шла знакомой дорогой, прислушиваясь к каждому шороху, и наконец подошла к нашему месту встречи. Сева сидел в привычной для меня позе, не шевелясь. На полке, где я недавно спала, валялась какая-то груда тряпья, лишь смутно напоминавшая очертание тела. Я поняла, что это был Фельдман.
– Что с ним? – кивнула я в его сторону, подойдя к Севе.
– Ты знала, что лесной народ может дать отпор вампиру? Я – нет, – улыбаясь, ответил Сева.
Люди, прятавшиеся в лесах, не обладали силой, навыками и эволюционным превосходством повстанцев, но и пока еще не походили на прирученный вампирами скот. Эта прослойка будет медленно таять – кто-то из них примкнет к нам, кого-то приручат вампиры. Но до тех пор, пока эта особая каста не растаяла, словно дым, она будет и оказывать сопротивление, и напоминать нам обо всех тех людях, чем было человечество до страшных дней. Последний живой символ ушедшей навеки эпохи.
– Может, вы недооцениваете людей? – скривилась я в довольно жалкой усмешке.
Сева лишь фыркнул в ответ, вытянул ноги и проворковал вкрадчиво, с притворной покорностью:
– Расскажи мне, где была, милая сестрица?
Я тяжело опустилась рядом, втянула в себя его упоительный запах и закрыла глаза. Как бы я хотела, чтобы Сева был Севой. Чтобы этот запах не был ложью, чтобы его голос не обманывал, а голод не убивал. Я потянулась к рюкзаку, достала рженку и отломила кусок.
– Будешь? – протянула в темноте Севе.
Он взял его, поднес к лицу, шумно вдохнул запах, откусил кусок и вернул.