пособность выживать. Проснуться было больно, но сегодня даже эта боль стала просто воспоминанием. А Лева по-прежнему оставался жизнью, хотя его не было рядом. И Сева…
Как будто сквозь десятилетия ко мне тянулась из прошлого Соня. Я взяла Севу за руку не потому, что боялась споткнуться, и не потому, что мне стало одиноко, – я сделала это, потому что это вдруг показалось мне таким естественным… На четвертом этаже моим привыкшим к полутьме глазам открылся роскошный вид: словно заброшенный Ватикан – государство, ставшее священным символом христианства, ТЦ «Ривьера» с покрытыми пылью интерьерами представился мне храмом погибшей материи.
В первом же павильоне ныне усопшими дизайнерами была воспроизведена роскошная гостиная. Даже полутьма, пыль и паутина не смогли заставить потускнеть лоск каменных плит стоящего по центру у стены камина, рядом темнела небрежно брошенная медвежья шкура, правда такая же ненастоящая, как весь наш рухнувший мир. Огромные книжные шкафы уставились на нас матовыми от грязи стеклами, кожаный диван с оставленной продавцами стопкой пледов сохранил свой молочный цвет, хотя и приобрел благородный темно-желтый оттенок. Два огромных удобных кресла были покрыты коврами, вокруг хаотично громоздились диванные подушки. Когда-то яркие, разноцветные, теперь они темнели на полу беспомощно, как оставленные в песочнице сломанные игрушки. Со свойственной ему теперь меланхоличностью, Сева пересек комнату и уселся спиной к камину.
«Мы напоминаем двух супругов из благополучного прошлого, пришедших выбирать мебель. Только смартфона у него в руках не хватает», – с иронией подумала я и побрела в другой павильон. Мне почему-то захотелось прикасаться к предметам, проводить пальцами по резьбе монументальных буфетов кухни. Вот на полке, сбившись в кучку, стоят девственно чистые бокалы – никто никогда не использовал их по назначению. Некоторым вещам, как и людям, уготовлена судьба памятников самим себе. Я выдвинула ящик комода, и изумилась – внутри в совершенном порядке лежали по ящичкам серебряные приборы, половник, какие-то забытые мне приспособления, которыми в былые дни пользовались на кухне хозяйки. Среди этих предметов я увидела нечто настолько красивое и бесполезное, что даже охнула. Это была пробка для бутылки, инкрустированная металлом, а украшала ее фигурка кошки. Маленькая элегантная вещица. «Из святых мест», – подумала я и засунула в карман – для Вальки.
В самом конце зала на диване сидела огромная плюшевая овчарка. Внешне она немного напомнила нашего Чукочу. Я погладила ее по безжизненной голове, и решила, что непременно должна завести собаку. В конце концов, она могла бы служить мне не хуже Севы, который оказался так полезен в этом путешествии. Вспомнив об оставленном друге, я даже испытала некоторое чувство неловкости. Впервые за долгие годы мысленное сравнение вампира с животным меня покоробило. «Лучше уж собака, если я пробуду в обществе Севы еще один день, то точно привяжусь к нему, а там и до питья крови недалеко». От усталости и ощущения безопасности у меня уже слипались веки. Вернувшись в один из павильонов за увиденным там подсвечником с несколькими свечами, я вернулась в спальню. У камина в прежней позе, словно высеченная из гранита статуя божества, сидел Сева. Он не обратил на меня внимания, когда я вошла и в поисках самодельных спичек принялась потрошить свой рюкзак. Вместо того, что нужно, на пол вывалилось много ненужного. Например, жестяная коробочка с «тальком». Я повертела ее в руке и отбросила в сторону. Потом, проведя ревизию платяного шкафа, обнаружила груду разнообразных пледов. Выбрав наименее пыльные, свила себе на кровати что-то вроде гнезда и, немного в нем повозившись, заснула сладким сном младенца. Откуда я знала, что Сева меня не тронет? Я этого не знала.
Я проснулась от того, что он меня обнимал. И странно было то, что мне это не показалось странным. Не знаю, что на меня так повлияло: яд вампиров, воспоминания, куда я провалилась глубже обычного, это место, которое, казалось бы, вернуло нас в мир людей. Я лишь крепче прижалась к нему – такому родному сейчас, такому далекому… И все-таки почему он обнимал меня?
– Что со мной не так, Сева?
– Что?
– Почему ты не ешь меня? – сонно пробормотала я, прижимаясь еще ближе.
Я почувствовала, что он смеется.
– Потому что мы избранные.
И прежде, чем я успела что-либо сказать, я почувствовала его губы – на лице, на шее, на груди. Они не были холодными. Он не кусал меня. В последний раз поцелуи случались со мной вечность назад, но их трудно спутать – он целовал меня так, как целует женщину мужчина. И ему явно это нравилось. Как и мне.
Трудно описать свои чувства, я бы назвала это путешествием в машине времени. Не типичное описание для постельной сцены, тем не менее – я летела в какое-то бесконечное пространство, в котором все возвращалось на свои места: смесь запахов давно позабытой кухни ресторанов, шум города, автомобильные гудки, детский плач, женский смех, табачный дым. Все утерянное снова наполняло меня, будто ничего не произошло много лет назад. Как будто одна из вариаций наших судеб начинала проигрываться с того самого момента, как мы повернули не на тот перекресток, лет сорок назад. Это снова был мой Сева – живой, теплый, близкий. Он снял с меня одежду и прижал к груди – к своей голой теплой груди. «Проклятье! Этого не может быть! Вампиры не теплые! Вампиры не занимаются сексом с людьми!» – это были мои последние мысли, прежде чем я позволила себе забыться. Да что там позволила – стыдно признаться, но я даже не сопротивлялась. Я бы хотела рассказать, какой он – секс с вампиром, но боюсь разочаровать. Я даже не знаю, сколько он длился: минуту, час, день, вечность… Единственное, что я могу утверждать, – мне было очень хорошо.
Мы проснулись в пыльной спальне торгового центра, который заливал солнечный свет. Точнее, проснулась только я. Сева, разумеется, не спал, он лежал, опершись на локоть, и смотрел мне в глаза.
– Ты голоден, дорогой? – некстати пошутила я, но, если честно, это первое, что пришло мне в голову.
– Не волнуйся, терпимо. Я слишком счастлив, чтобы испортить все пятнами твоей крови. – Он зловеще улыбнулся, показывая зубы, и в шутку укусил меня за предплечье.
– Вампиры могут испытывать чувство счастья?
– Ну, примерно раз в тысячу лет, я думаю. – Он неспешно встал с кровати и принялся собирать нашу одежду. – Хочешь, останемся здесь надолго? Навсегда? Но тогда мне и правда, нужно сходить за едой. Тебе за едой, – поспешно поправился он.
– Нет, Сева, мне, правда, нужно к Вальке. И если честно, я не понимаю, как относиться к тому, что произошло.
– Запомни только одно, милая, – это мы решаем, что хорошо, а что плохо. Мы понятия не имеем, по каким законам суждено вращаться этому миру – не мы их устанавливаем. Но поверь, для себя мы вправе решать, что для нас хорошо, а что плохо.
– Я не считаю, что это плохо… У меня мужчины тридцать лет не было, а вампира вообще никогда. Грех жаловаться, Сева! Но… Это странно. Это очень странно.
– А главное, это ведь еще не конец истории, – улыбнулся он, протягивая мне одежду. – Пойдем на солнце, нас ждет впереди прекрасная прогулка. И не забудь сгрызть эту свою рженку-пшенку… Не понятно, чем тебя кормить, – последние слова он уже пробормотал про себя и в этом момент напоминал заботливого муженька какой-нибудь пышечки-вампирши. Это было смешно, но… Наверное, в прошлой жизни я бы уже умирала от страха. В такие моменты я начинаю думать, что страх был не такой уж ненужной шестеренкой в нашем механизме.
Мы вышли, держась за руки, как в детстве, и пошли по направлению к реке. Весенний ветер трепал волосы, разнося по всей округе наш запах – человеческой самки и вампира… Я не могла его почувствовать, но многое бы отдала, чтобы узнать, какой он?! Я всегда думала, что эти существа бесполые – злу не нужен пол, разве нет?! Вокруг не раздавалось птичьего пения, не порхали бабочки и не жужжали пчелы, но все-таки мне казалось, что мир впервые стал похож на прежний. Безопасный, разумный, правильный. Такого не может быть, но происходит. Почему случилась эта весна? Что кроется в этом безумье? Неужели я недостаточно знаю о воспитании кровью и началась моя трансформация?! Может быть, со стороны я выгляжу как все те несчастные – в трансе, с невидящими глазами, я бреду по руинам и мне кажется, что я в раю? Чушь! Я не выпила ни капли крови – я не пила Севу, он не мог получить надо мной такую власть, не кусая меня – не напоив собой…
Мы все ближе подходили к тому месту, где Москва-река ломалась зигзагом, меняя направление. Я знала, что для Севы этот сплав будет мучительным, но он явно об этом не думал. Он шагал уверенным шагом, на лице его блуждала довольная улыбка, и в какой-то момент он громко продекламировал:
– Спросите у Сони,
Почему я бессонен,
Спросите в апреле, в мае, в июле,
И я не отвечу – люблю ли? Люблю ли?!
– Помнишь это стихотворение? Сколько нам было, когда я написал его тебе? Десять? Двенадцать?
– Я не помню, Сева. Помню только, как ты мне его читал при других детях, а я жутко стеснялась, – я невольно улыбнулась воспоминаниям, хотя меня начинало тревожить, что он так настойчиво возвращает меня в прошлое, усыпляет бдительность, играет в счастливых любовников. С другой стороны, если бы он хотел обратить меня, то у него было для этого миллион возможностей – он не хотел, совершенно точно не хотел обращать меня.
Когда мы подошли к реке, я спрыгнула в воду и пошла вдоль берега, в поисках спрятанного в кустах плота. Сева лишь поморщился, когда на него попало несколько брызг, отошел от воды на безопасное расстояние и спокойно уселся, обхватив колени руками. Я нашла плот метрах в двадцати от места, где он сидел, и вернулась. Как следует припарковав его к берегу, взмахом руки пригласила переместиться на него своего ручного вампира.
– Обещай мне, любимая, что в дни ссор и тягостной разлуки, в дни, когда ты будешь проклинать меня, ненавидеть, не верить в мою добродетель, ты вспомнишь эту минуту! Вспомнишь, как я, презрев свою природу, взобрался в эту ветхую лодку – и с тем лишь, родная, чтобы оберегать тебя после.