– Путь неблизок у нас, подруженька, – говорила княжна Лукерья девице, приучая ее держать руку с оружием крепко и не закрывать глаза при стрельбе. – Может статься такой момент, когда и на тебя нацелят пистоль. И тут уже не до жмурок будет – кто проворнее окажется, тот и жить дальше будет.
– Страшно ведь – в человека стрелять придется, – волнуясь, говорила Дуняша, боязливо сжимая в пальцах холодную рукоять оружия.
– А разве те трое драгун в лесу очень походили на человека? Да их и надо было убить, как бешеных волков! – горячилась княжна Лукерья, и Дуняша тут же соглашалась с ней, вспомнив весь ею пережитый тогда ужас…
За провизией в поселения засечной черты Михаил заезжал, как правило, под вечер сам, сказывался гонцом на Москву от князя Борятинского в стрелецкий приказ, нескупо расплачивался с трактирщиками и спешно отъезжал, опасаясь всякого назойливого взгляда и дотошных расспросов о последних громких сражениях с разинцами, о которых он, Михаил, увы, не знал ровным счетом ничего и боялся быть пойманным на лжи…
Береглись, и все же… Это случилось у Пронска, когда Михаил, посетив трактир у окраины города, выехал на большую дорогу к месту, где его ожидали княжна Лукерья и Дуняша. Было сумрачно, тихо, небо постепенно затягивало ноябрьскими тучами, которые предвещали нудный и холодный дождь. Вот и поворот дороги ближе к берегу Оки. Михаил вскинул руку ко рту и трижды прострекотал, подражая сороке. Через пару минут из густых кустов орешника ему навстречу выехали княжна Лукерья и служанка. Луша обрадованно подняла руки вверх, давая знать Михаилу, что они приметили его и ждут, и почти в тот же миг за спиной Михаила по твердой накатанной дороге – а дождя в здешних краях уже с неделю как не случалось – часто застучали копыта галопом скачущего коня.
Рука сама метнулась к поясу, где всегда наготове пара заряженных пистолей и верная адамашка в ножнах, но приветливый окрик всадника в мундире драгунского ротмистра остановил порыв Михаила тут же пустить оружие в дело, благо от сторожевых застав города с караульными у будок они уже отъехали на добрую версту. Ветер дул всадникам в спину, и выстрела стражники не услышали бы.
«Черт нанес этого драгуна так некстати, – ругнулся про себя Михаил. – И один ли он? Вдруг следом еще кто из-за поворота объявится? Ну, да Бог с ним, – решил Михаил, – приглядимся, что за птица к нам прилетела, а потом…»
– Слава Господу! – прокричал ротмистр, приближаясь на порядочно уставшем коне, отчего Михаил сразу смекнул, что всадник гнал коня не только от Пронска, но и еще до города, не дав лошади отдохнуть на трактирном дворе как следует.
– Можно подумать, что вы специально за мной скакали, чуть не загнав коня до смерти, – тут же откликнулся Михаил, решив сразу взять инициативу разговора в свои руки. – Куда так спешим?
– Боялся не догнать тебя, стрелецкий сотник! Трактирщик Филька уведомил меня, что ты незадолго до моего приезда скупил харчи и торопишься к Рязани. И я туда же мчусь по ратному делу с известием от князя Борятинского к государю и царю Алексею Михайловичу. Ежели не возражаешь – поедем вместе, так будет бережливее от мужицких шаек, которые, по слухам, в здешних местах. – Всю эту речь драгун выпалил скороговоркой, нагнав Михаила. Ростом он был едва не в сажень, мундир новый, но изрядно попорчен дорожной грязью и пылью, лицо скуластое, черные острые глаза раскосые – примешалась в каком-то родовом колене азиатская кровь. И усы у драгуна ниспадают вниз на манер, как у татарского мурзы.
– Поедем, путь неблизок и небезопасен, тут ты прав, ротмистр, – согласился Михаил и приветливо кивнул головой негаданному попутчику: деваться было некуда, потому как в пятидесяти шагах по большаку перед ними замерли на обочине верхом на конях княжна Лукерья и Дуняша. – Хотя я не один, да от женщин какая в дороге помощь – одна обуза!
Драгун, который назвался князем Трофимом Квашниным, от удивления выкруглил продолговатые глаза, разглядывая княжну и ее служанку, не утерпел и тут же поинтересовался:
– Трактирщик Филька ни словом не обмолвился, что с тобой едут дамы! Кто они? Наверно, одна из них твоя супружница, да? – и глаза ротмистра снова стали острыми, с прищуром.
Лишь на секунду задержался с ответом Михаил, потом сказал первое, что пришло в голову:
– Нет среди дам моей супружницы, князь Трофим, я при них на службе. Одна из них родственница князя и воеводы Милославского, который сидел в Синбирской осаде. По его приказу сопровождаю их на Москву. Поначалу ехали в обозе полковника Бухвостова, который присоединился к войску воеводы Борятинского, а перед сражением с разинским скопищем поспешили дальше, чтобы не подвергать опасности вверенных мне дам. Славно, князь Трофим, что ты нагнал нас, вдвоем легче сбережем такую бесценную поклажу, – пошутил Михаил, а сам пытливо всматривался в лицо драгунского ротмистра, стараясь понять, наслышан тот о княжне Мышецкой от воеводы Борятинского и о ее нежданном отъезде из войска или имя это ему вовсе неведомо?
Ни один мускул не дрогнул на обветренном лице драгуна, когда они приблизились к женщинам. Однако князь Трофим безошибочно признал княжну Лукерью, несмотря на то что она, да и Дуняша были переодеты в костюмы, приспособленные к верховой езде – в коротких кафтанах и в просторных шароварах. Ротмистр привстал в седле и галантно поклонился княжне, снова назвал свой титул и имя, а род его древний, от Квашниных происходит, которые еще во времена царя Ивана Грозного в изрядной близости у царского трона сидели.
– Не сомневайтесь, барышни, – заверил с улыбкой князь Трофим, не спуская глаз со смуглого красивого лица княжны Мышецкой, – мы с сотником в большом бережении сопроводим вас в Москву. Как величать вас прикажете, барышни?
– Зовите меня княжной Лукерьей. Я из рода князя Данилы Мышецкого, который в Вильне осаду держал от поляков. Там же и смерть принял на государевой службе.
Михаил приметил, как невольно дернулись смоляные брови драгуна и чуть покривились в улыбке тонкие губы, и ротмистр тут же опустил взор с княжны на черную дорогу.
«Сведом ротмистр о княжне! – догадался Михаил. – Не сумел утаить, что Лукерью Мышецкую знает не лично, а по слуху! Ох, Мишка, держи ухо востро! Не зря говорят, что и в святом городе Иерусалиме собаки водятся! И среди детей боярских немало в доверенных ярыжках по важным сыскным делам бывают! Не зубастого ли волка принял ты в пастухи к своим милым овечкам? Хотя мою княжну вряд ли можно считать беззащитной овечкой, – усмехнулся про себя Михаил. Он весь насторожился, хотя вида и не подавал. – Главное, не подставлять этому ротмистру неприкрытой спины, а лицом к лицу еще неведомо, чей верх будет. Хотя по виду – рубака крепкий, вона какая длань широченная, когда коня по шее похлопывает, что твоя лопата для расчистки подворья от снега!»
– О-о, княжна Лукерья! Так это вы-ы? – воскликнул князь Трофим, и по лицу его разлилась радушная и несколько смущенная улыбка. – Вот так нежданная встреча! Да кто на Москве не был в свое время наслышан о подвиге храбрейшего князя Данилы Мышецкого! Столько месяцев держал у Вильны польского короля Казимира, имея ничтожно малую ратную силу. Я счастлив, княжна, что выпал случай оказать вам пустяковую услугу. И ежели вам будет угодно, готов просить вас оказать мне любезность и посетить дом моего родителя Афанасия в Москве. Он с величайшей радостью примет вас у себя, потому как в свое время был довольно близко знаком с вашим батюшкой. Ведь я наслышан, что у вас имение где-то на юге, а в Москве своего дома нет. Или я ошибаюсь?
Княжна Лукерья даже не пыталась скрыть своего удивления такой осведомленностью чужого человека и, словно угадывая желание Михаила иметь драгунского ротмистра всегда на виду перед собой, неспешно поехала впереди с князем Трофимом, а Дуняша, притихшая при чужом человеке, ехала позади своей хозяйки, так что Михаил мог следить за каждым движением рук князя Трофима. «Если он и вправду князь Квашнин, а не пускает нам пыль в глаза, уверенный, что мы о нем ничегошеньки не знаем, – с беспокойством подумалось вдруг Михаилу. – А он самый что ни на есть воеводский соглядатай, посланный в сторону Москвы по тракту в поисках сбежавшей Луши!»
– Да вы, князь Трофим, словно нашу родословную изучали! – полушутя-полусерьезно отозвалась княжна Лукерья. – И где же ваш дом в Москве?
– В Китай-городе, на Никольской, неподалеку от церкви Троицы в полях! Ее поставили не так давно, каких-то сорок лет назад. А дом батюшки гораздо древнее, еще до Смутного времени, при царе Василии Шуйском, дед мой строил из белого камня и в два этажа. А вы, княжна Лукерья, где думаете остановиться? Если негде, то прошу к нам и без стеснения…
– Благодарствую, князь Трофим. У меня в том же Китай-городе, только на Варварке, неподалеку от церкви Троицы в Никитниках, что за Рыбным переулком, стоит дом, правда, рубленый. В том доме проживает тетушка Просковья, родная сестра батюшки. У нее и остановлюсь на некоторое время, пока буду улаживать свои дела.
Князь Трофим с нескрываемым сожалением вздохнул, выказывая этим, что ему жаль – не удалось уговорить княжну Мышецкую поселиться в его доме.
«Странно, с чего это он так настойчиво приглашает мою Лушу в свои княжеские хоромы? Неужто она ему приглянулась как женщина? Вона, как искоса поглядывает на нее! Немудрено, Луша кого хочешь тронет за сердце так, что и себя забудешь!» Михаил еще более насторожился, почувствовав в драгуне опасного врага.
– Ой! – вдруг тихонько вскрикнула рядом с Михаилом Дуняша и вывела его из тревожного раздумья.
– Что такое? – тут же отозвался он и глянул вправо – девица ладонью провела по розовой щеке и с удивлением смотрела на нее. И почти в то же время крупная капля дождя попала Михаилу на лоб. Он вскинул глаза вверх – плотная серая туча с востока наползала на небосклон, постепенно гася светло-розовые сполохи заходящего осеннего солнца.
– Вот незадача к ночи! – с огорчением выговорил сотник. – Ночевать в лесу, да еще под холодным дождем…