– Бегу, бегу, князь Трофим! Луку взбужу, парнишка в пристрое уже спит, наверное. Соберется живо, он у меня смышлен, сноровист, через забор сиганет, как жаба в омут, неприметно!
Дуняша и вовсе обмерла при словах князя Квашнина, что и он вышел на подворье по нужде. «Ежели откроет дверь, мне смерть! Догадается, что я выведала его секрет…» Но шаги, удаляясь, затихли, и девица проворной ящерицей выскользнула из нужника и, стараясь прижиматься к бревнам дома, вбежала в горницу, где княжна Лукерья уже начала раздеваться.
– Ой, княжна Луша! Ой, беда-то какая напала на нас! – едва сдерживаясь, чтобы говорить как можно тише, выпалила Дуняша, но княжна и без того по ее бледному лицу и округленным глазам догадалась, что на подворье что-то случилось. Она тут же усадила подругу на лавку, положила обе руки ей на плечи, слегка встряхнула.
– Говори, да бережно! И у чужих стен могут быть уши!
– Сейчас скажу, княжна Луша, дух захватило… Князь Трофим по сыскной сказке от воеводы Милославского опознал сотника Хомутова и велел Демьяну послать своего полового Луку посыльщиком к пронскому воеводе с изветом и просить десять оружных ярыжек в помощь. Хочет вашего жениха ухватить и пытать, не от атамана ли Разина он едет на Москву бунтовать тамошних посадских…
– Вот оно что-о, – выдохнула сквозь стиснутые зубы княжна Лукерья. – Наскочили-таки сысковики на Михася, опознал его этот змей, три ежа ему под зад! – вдруг вспомнила она ругательскую присказку Еремея Потапова.
– Надо упредить сотника и бежать отсюда… – предложила Дуняша, засуетилась, вскочила с лавки, готовая похватать свои вещи и спешить на конюшню, где отдыхали их кони.
– Когда князь Трофим ждет пронских ярыжек? – уточнила княжна Лукерья, а в голове уже начал созревать замысел, как избежать страшной беды, которая подкатилась к ним уже так далеко от мест сражений в образе негаданного попутчика.
– Завтра к вечеру на тракте они должны нагнать нас! Упредите сотника Михаила, княжна Луша, как бы подлый князь не сделал ему пакости, ударив ножом в спину.
– Не думай так, Дуня. Ежели вызывает подмогу, знать, и в самом деле живым ухватить надумал для крепкого спроса в приказе Разбойных дел! А до вечера путь еще долог и времени у нас много. Михасю пока говорить ничего не надо, он горяч, может при чужих людях схватиться за оружие и вовсе объявит себя разинцем. Тут надо все сделать хитро и с великой осторожностью, чтобы и комар носа не подточил, чтобы мы остались вне подозрения в случившемся… С постоялого двора мы должны ехать тихо и мирно. А с посланцем князя Квашнина Лукой я сама поговорю по душам.
– Но когда? Демьян пошел уже его будить и собираться спешно, – Дуняша от волнения ходила по горнице, не находя себе места: семь шагов от стола у окна до двери и столько же обратно.
– А меня будить не надо. Ты сиди здесь тихо, ставню прикрой, но не запирай изнутри. Свечку погаси, а я живо в поле, где гуляют казаки на воле, – с шуткой добавила княжна Лукерья. Она взяла оба пистоля, саблю, тихонько взглянула на небо, откуда по-прежнему шел мелкий частый дождь, прошла за нужник, прихватила одну из толстых досок настила, прислонила к забору и довольно легко перемахнула на ту сторону, перекинув и доску вслед за собой.
– Вот та-ак, полежи в бурьяне часок, подожди меня, – прошептала княжна Лукерья, пряча доску, – а мы – на тракт, в перехват княжеского тайного посыльщика. – Пригибаясь и прячась за кустами, княжна обошла поляну и вышла на ее восточную окраину, где проезжий тракт, миновав край озера, уходил в густой и темный лес. Затаилась в десяти шагах от дороги, а сама поглядывала на поляну и на строения постоялого двора. И в который раз пришла на ум поговорка, что Бог не без милости, а казак не без счастья.
«Какое счастье, что Дуняша подслушала разговор князя Трофима с этой змеей подколодной Демьяном! Могли бы нежданно наскочить, так что и не отбились бы… Ах ты, пес лукавый, всю дорогу выспрашивал, кто мы да откуда, да зачем в такую пору в путь пустились? Хите-ер, такого беса одним «аминем» не отшибешь, надобно увесистую дубинку загодя прихватывать с собой… Ага, вона кто-то с забора на землю соскочил! Иди, иди, послушный пес Лука! Долго будет ждать тебя пронский воевода с изветом на моего муженька Михася! Выть тебе сейчас волком за твою овечью простоту! Не мимо сказывают, что Бог любит праведника, а черт ябедника… Прости и ты меня, Господь, беру этот грех на свою душу во спасение себя, мужа моего и дитяти, которое еще не народилось и может вообще не увидеть Божьего света…»
Дуняша вздрогнула и чуть не вскрикнула от испуга, когда чья-то рука отвела ставню в сторону, распахнула окно, а потом кто-то черный и мокрый из тьмы ночи вскочил на подоконник и спрыгнул в горницу, едва освещенную огоньком лампадки.
– Не полошись, Дуня, я это… Затвори окно быстрее! – княжна Лукерья обернулась на передний угол, где слабеньким огоньком светилась перед иконой Божьей Матери медная лампадка, трижды перекрестилась со словами: – Прости, Матерь Божья, ведь ты свое дитятко тако же защищала бы от всяких иродов!
Дуняша закрыла окно, проворно выбежала наружу, затворила ставню и заодно оглядела темное подворье – на небе ни звездочки, в окнах такая же тьма, и только со стороны конюшни несколько раз послышалось протяжное конское пофыркивание.
«Хорошо, что злых собак хозяин не завел себе! – с радостью отметила про себя Дуняша, запирая дверь в сенцы, а потом и в горницу. – Иначе такой брех подняли бы, хоть святых угодников выноси из избы для успокоения!»
– Тихо ли было здесь… пока я свежим воздухом дышала? – спросила княжна, быстро сняла с себя мокрую одежду и развесила ее на веревочке, протянутой вдоль печной боковушки. – Хорошо, что Демьян печь протопил, к утру все высохнет, будто и не мокло. Дай-ка мне мою корзинку, там смена белья, сухое надену.
– Здесь все тихо, никто на подворье не выходил, кроме Луки, за которым я подглядела из темных сенцев, чуть приоткрыв дверь. А как… там? – только и посмела спросить Дуняша, помогая княжне одеться и побыстрее лечь в постель.
Ощутив теплую перину и подушку, княжна блаженно улыбнулась, поблагодарила девицу за то, что догадалась согреть для нее постель.
– И там все тихо-мирно… В лесу дождь, сыро и студено. Не волнуйся, подруженька ты моя. Глупый Лука утром резвился, а к ночи в омут свалился! Смотри не проговорись ненароком, что я оставляла подворье! У нас еще главный недруг под боком – князь Трофим! А это не простофиля-подросток Лука, это бывалый ратный человек и хитер, как сто дьяволов. Ну, спать, спать, Дуня, день будет тяжким… Неушто думаешь, что Михась дался бы ярыжкам живым? А рядом с ним и я легла бы на землю, и… мой крохотный Никитушка. Да и с тобой невесть что могли бы сотворить воеводские псы! Это та же война, что и везде теперь по всей Руси!
– Твоя правда, княжна Луша… Я и впредь буду держать ухо востро. А дождь, похоже, утихает. Когда закрывала ставню, он уже моросил чуть-чуть. Дай Бог, чтобы утром выглянуло солнышко, куда веселее было бы нам ехать!
С рассветом действительно дождя уже не было, тучи ушли на запад, как-то нехотя вставало солнце, хотя и не жаркое, как летом, но на душе стало приятно, и только отблески воды на листьях деревьев да размокшая дорога напоминали о ночной непогоде.
Обильно позавтракав и пополнив провизией приседельные сумки, Михаил и княжна Лукерья заторопились в конюшню седлать коней. Князь Трофим, с брезгливой миной на красивом ухоженном лице посмотрел на грязь подворья, как бы ненароком предложил, обращаясь к княжне Мышецкой:
– Может, после обеда тронемся в путь, княжна? Дорога подсохнет немного. По такой грязи кони не поскачут быстро, а до следующего постоялого двора за день не доедем, все едино ночевать придется в лесу, так хоть на сухой траве под боками! А как ты думаешь, сотник? Рассуди здравым умом!
Из-за спины подал свой совет услужливый Демьян, стараясь не смотреть на Михаила, который с интересом обернулся в его сторону:
– К вечеру доедете до боковой дороги к реке, где прежде жили долгими месяцами сплавщики. Там, сказывали мне проезжие мужики, и по сию пору стоит добротный шалаш, можете заночевать безбоязненно и без сырости.
Михаил рад был бы оставить князя Квашнина одного на постоялом дворе, принял во внимание совет Демьяна насчет шалаша, потому и отозвался уже на ходу, не оборачиваясь:
– Воля ваша, князь Трофим, можете ждать, а нам спешить надо. За поворотом тракта нас караулит декабрь, а не жаркий июль!
Чертыхнувшись, князь Трофим на прощание что-то сказал хозяину постоялого двора, на что Демьян согласно закивал головой, и пошел по настилу от крыльца к конюшне, взнуздал своего коня и вывел его вслед за Михаилом. Подсадив Дуняшу, сотник внимательно осмотрел сбруи коней – не попорчены ли с каким злым умыслом? – легко вскочил в седло, помахал Демьяну рукой на прощание и выехал из ворот на поляну.
Княжна Лукерья, так и не обмолвившись мужу о ночном приключении, внимательно следила за каждым движением князя Трофима, догадалась, что тот упреждал хозяина постоялого двора, чтобы направил воеводских ярыжек вслед за ними именно к тому шалашу, где придется им ночевать, с невольной досадой в последний раз оглянулась на притихшее озеро, и поехала впереди вместе с князем Трофимом, давая возможность Михаилу ехать след в след за драгунским ротмистром. Дуняша, несмотря на строгий наказ княжны, не утерпела и, когда передние всадники были шагах в двадцати от них, шепнула Михаилу, подтверждая слова брезгливой миной на полных губах:
– Плохой человек этот князь Трофим!
Михаил удивился, глянул на строгое лицо девицы, не удержался от улыбки и спросил:
– Отчего же, Дуня? Смотри, как ладно он сидит в седле, строен, красив, чисто сокол!
– Со-о-кол, – с презрением фыркнула Дуняша. – Не хвала соколу, ежели он добычу на гнезде бьет, как тот ястреб-стервятник! Настоящий сокол добычу бьет только на лету!
Михаил тихонько рассмеялся, удивляясь познаниям девицы в делах соколиной охоты.