Привстал со своего места на бревне князь Трофим, в костер дровишек подкинул, искры взметнулись столбом вверх, а легким ветерком их вместе с дымом к реке сносило.
«Поглядывает князюшко на шалаш, вона, даже на колени привстал, слушает. Нет, это не филин ворчит в дупле, это мой Михась храпит, уснул на спине. Пусть спит, ежели потревожу, чтобы на бок лег, проснется и больше не уснет, а ему роздых нужен. Мало ли какое лихо может завтра грянуть, надобно силушку в теле сохранить для сражения…» Стараясь не шелестеть, княжна Лукерья поменяла левую руку, на которую опиралась подбородком – так удобнее было из глубины шалаша над лежащим Михаилом следить за драгунским ротмистром. Вот он с бревна поднялся на ноги, потянулся, будто кот со сна, вывернув руки за спиной. Неслышно ступая по траве и с каждым шагом оглядываясь на Михаила и шалаш, пошел в сторону Оки, где левее бывшего места спуска бревен росли густые кусты орешника или калины, в темноте не разобрать. У самых кустов князь Трофим еще раз оглянулся, словно страшился чего-то или стеснялся чужого подгляда, и пропал из вида, шагах в полуста от костра.
«Ежели по нужде удалился, не беда, а ежели лесом обойдет шалаш и к коням подберется?» Княжна Лукерья, сдерживая дыхание, присунулась к самому выходу из шалаша, но не посередине, а сбоку, чтобы ее лица не было видно в отсветах горящего костра. Часть леса ей была вид на, но вот если бы драгун крался лесом да при этом светил себе смоляным факелом! А так его не углядишь, не кошачьи у нее глаза, хотя зрение и довольно зоркое.
Осторожно повернувшись на рядне, княжна Лукерья мимо спящей Дуняши прокралась к противоположной стороне шалаша и с величайшей осторожностью левой рукой – в правой у нее был изготовленный к стрельбе пистоль – начала проделывать отверстие в камыше, которым был укрыт шалаш.
«Ну вот, моя светелка еще одним окошечком обзавелась, – усмехнулась княжна. – Позрим, как тут наши кони?» Кони, привязанные к двум деревьям в десяти шагах от тыльной стороны шалаша, вели себя совершенно спокойно, изредка пофыркивая, словно передразнивали храпящего во сне стрелецкого сотника…
Легкий хруст за спиной заставил княжну Лукерью вздрогнуть, как будто над головой тарарахнул невесть откуда налетевший гром. Быстро обернувшись, увидела: во входном проеме шалаша над спящим Михаилом склонилась темная фигура, а в правой руке, занесенной над головой, зловеще красным отблеском костра полыхнула кривая сабля. Еще миг…
– Гад! – взвизгнула княжна Лукерья и вскинула пистоль. Ее неожиданный окрик на долю секунды задержал роковой удар, и тут же под тесным сводом шалаша грохнул выстрел. В пламени короткой вспышки, совсем близко, в каких-то трех шагах, мелькнуло белое лицо драгунского ротмистра, отчаянный вскрик и глухое падение тяжелого тела на вытоптанную у шалаша траву.
Михаил вскочил, словно подброшенный с земли дьявольской силой, шапка слетела с лица, а в руке тут же взвизгнула вырванная из ножен персидская адамашка.
– Кто здесь? Кто стрелял?
Из шалаша первой проворно вылезла княжна Лукерья, а за ней и перепуганная до смерти, со сцепленными на груди руками Дуняша.
– Бо-оже мой! Он убит? – Дуняша пыталась склониться над телом князя Трофима, но боялась подступить к нему ближе, чем на сажень, а потом и вовсе отпятилась за спину своей госпожи.
– Луша, что случилось? – воскликнул Михаил, со сна не в состоянии сразу разобраться, кто стрелял и почему у входа в шалаш лежит без движения драгунский ротмистр. Потом увидел рядом с телом отброшенную в сторону обнаженную саблю, а в руке жены пистолет со спущенным курком. И жуткая догадка поразила голову: – Он подступил ко мне с саблей, чтобы убить? Так, Луша?
– Да, Михась… Поначалу он скрылся вон в тех кустах… – собираясь с мыслями, не менее других потрясенная случившимся, начала объяснять княжна Лукерья. – Я побоялась, а вдруг он надумал увести наших коней? И пробралась к тыльной стороне шалаша, проделала дыру… А сей изверг обошел поляну обочиной, подкрался к тебе сбоку, незамеченным через дверной проем… Наверно, опасался, что кто-то из нас тебя стережет и приметит идущим от костра прямо…
– Ну что за люди! – Михаил в горести покачал головой, убрал адамашку в широкие ножны. – Только что по сумеркам делил с нами хлеб-соль, поведал о своем родственнике, воеводе Исае Квашнине, который всего-то три года назад держал оборону в Новгороде Северском от казаков гетмана Брюховецкого, союзника польского короля. Города врагам не сдал, а при штурме самолично срубил более десяти казаков-изменщиков, пока не был убит пулей из мушкета.
Медленно, словно опасаясь подвоха, княжна Лукерья опустилась на корточки перед телом, перевернула с живота на спину и тут же выпрямилась, взяла Дуняшу за плечи и повернула служанку лицом к шалашу.
– Не надо смотреть, голубушка… там страшно, – и к Михаилу: – Михась, этот драгун опознал тебя по сыскной сказке от воеводы Милославского и посылал с постоялого двора Демьяна посыльщика к пронскому воеводе, чтобы тот спешно слал нам в угон десяток ярыжек князю Квашнину в подмогу… А тут видит, что подмога отчего-то замешкалась, а может, и вовсе не будет таковой, решил самолично убить тебя и голову предъявить к опознанию в Синбирске.
– А… а как ты о том узнала, Луша? – Михаил этими новостями был поражен не менее, чем видом убитого ротмистра. – И почему мне не сказала? Я бы с ним живо разобрался!
– Потому и не сказала, чтобы ты на людях с ним не устроил поединка! А узнала об этом Дуняша, случайно подслушала разговор ротмистра с Демьяном, когда князь велел ему послать Луку в Пронск к воеводе с изветом на тебя.
– И что же? Лука был у воеводы? – с волнением спросил Михаил. – Нам ждать погони?
– Нет, Михась, я не пропустила Луку в Пронск, а вот Демьян оказался тоже сведущ о тебе. День прождет, а там забеспокоится, куда делся его половой и почему нет ярыжек из Пронска.
Решение пришло почти в одну секунду, Михаил огласил его:
– Не успеет побеспокоиться! Я еду… поговорить с ним!
– Михась, ты… убери его от шалаша, хотя бы в те кусты у речки, Дуняша боится.
– Твоя правда, надо его убрать с глаз подальше на всякий случай! – Михаил подхватил тяжелое тело под руки и волоком оттащил его поглубже в кустарник, прикрыл архалуком.
– Побудь пока здесь, князюшка. Ворочусь – поговорим! – вернулся к женщинам, объявил: – Я беру поводного коня, Луша. А вы сидите здесь тихо, костра не жгите – ветер в сторону тракта, кто-нибудь может учуять костер, налезет сюда.
Отговаривать мужа было бесполезно, да княжна Лукерья и сама отлично понимала, что Демьян непременно огласит сотника Хомутова, и тогда от сыска уже не уйти будет! Сказала только на прощание:
– Будь трижды осторожен, Михась!
– К утру я буду у Демьяна… квас пить! Ждите! – ответил Михаил, вскочил в седло, на поводу взял коня Луши и быстро поехал по заросшей дороге к тракту.
Перекрестив мужа в спину, княжна Лукерья воротилась к шалашу, где на рядне у входа сидела Дуняша, и руки у нее мелко подрагивали от испуга, который все еще не проходил.
– Князь мертв? – только и спросила она, подняв глаза на госпожу, словно ждала от нее отрицательного ответа.
– Мертвее не бывает, а душа его уже в аду. Ложись да укройся, теплее будет. Опять мелкий дождь начинается, костер погаснет, станет вовсе темно. Ты постарайся уснуть, а я у входа посижу, покараулю тебя. Когда солнце встанет, разбужу тебя, а сама попробую вздремнуть до возвращения Михаила.
Но даже вздремнуть княжне Лукерье не удалось ни во вторую половину ночи, ни когда взошло солнце, изредка проглядывая сквозь рваные тучи, и только тогда отошла тревога от сердца, когда на заросшей дороге на коне и с поводным рядом показался ее Михась с уставшим, но счастливым лицом. Едва слез с коня, как попал в крепкие руки княжны, которая с выдохом прошептала:
– Живо-ой! Боже, живо-ой!
– А я за вас тревожился, боялся, вдруг какая ватага наскочит… Слава Господу, мы целы и опять вместе!
– Вместе, милый Михась, вместе! А как… там? Все обошлось? Как уладил с Демьяном? Можем быть спокойными?
– Уладил, Лушенька, – ответил Михаил, привязывая коней к дереву рядом с конем Дуняши и князя Трофима. – Перед рассветом у Демьяна на подворье вдруг сеновал загорелся! Хозяин первым прибежал с бадьей, увидел меня, глаза выпучил, как у жабы на болоте. Спрашивает: «Это ты, сотник? А где князь? Где мой Лука?» – А я ему в ответ: «Уже в преисподней, тебя дожидают!» Пока прочие слуги и ямщики проснулись, я уже был за забором и на коне. Постоялый двор хмурого Титка, что на полпути сюда, объехал лесом, оба раза, так что Титок не сможет огласить, будто я возвращался к Демьяну.
– Схоронить надо тело… Мало ли что, вдруг розыск будет.
– Схороню. Вы пока приготовьте обед, а я князем займусь, – ответил Михаил, у шалаша обнял и поцеловал в щеку обрадованную его возвращением Дуняшу и пошел к кустам. Откинул архалук, мельком глянул на залитое кровью лицо князя, невольно содрогнулся: столько раз видел рядом кровь, пролитую другими и своей рукой! Но то была кровь битвы, а здесь убит человек, сам пытавшийся убить его подло – спящего и безоружного…
– Лежать тебе здесь… князюшка! Ишь, с кем умыслил хитростью тягаться – с моей Лушенькой! Как щука ни остра, а не возьмет ерша с хвоста, иглами свою пасть искалечит!.. Интересно, о чем таком важном писал воевода Борятинский великому государю? Надо посмотреть, где тот пакет? Под дождем может намокнуть, хорошо, что я укрыл тело архалуком. – Пересиливая невольное чувство брезгливости, Михаил торопливо расстегнул мундирный кафтан и без труда нащупал тугой пакет во внутреннем кармане драгунского камзола, вынул и тут же, опасаясь замочить бумагу, укрыл у себя на груди. – Должна быть у князя Трофима подорожная бумага от воеводы Борятинского в Приказ Казанского дворца, чтоб не чинили помехи важному государеву гонцу… Ага-а, что-то есть! – Нащупав в другом кармане подорожную, неожиданно для себя Михаил обнаружил, что под верхней рубахой драгунского ротмистра была кольчуга, которая покрывала тело князя от шеи и ниже живота. – Вот так д