– Дядя Семен, пусть Луша с Дуней хлопочут над Антипкой, идем на подворье, глянем, что там делается. Вдруг надумают еще раз попытать судьбу и атакуют нас!
Зарядив все девять пистолей заново, сотники вышли на крыльцо. День перевалил на вторую половину, но солнца из-за сплошных облаков не было видно. Где-то за спиной перекликались вороны, изредка доносился характерный отрывистый каркающий крик сизоворонки: «рэк-рэк». Присмотревшись, Михаил увидел ее: светло-голубая окраска головы, шеи и всего низа, спинка коричневая, а крылья темные. «Где-то поблизости у нее гнездо в дупле», – догадался Михаил и вздохнул. Ветер утих, и одинокие листья на ветках ближних дубов почти не шевелились, зато на подворье шевелились и стонали несколько побитых не до смерти ватажников. Михаил, переходя от одного к другому, насчитал шестерых раненых да девять трупов.
– Сколько сошло воров? – тихо спросил Семен Хомутов у племянника. – Толкутся, как муравьи на куче, не сосчитать никак.
– Кажись, семеро. Один из них несильно ранен в бок, тот, что Антипку копьем ткнул. Спас нас Господь, от такой ватаги отбились.
– При добром оружии были, то и спасло, – откликнулся дядя Семен и поинтересовался: – Видел я, как ты лихо бился двумя саблями. Где такому мастерству учился?
– У разинского атамана Ромашки, – ответил Михаил, останавливаясь около русобородого ватажника, которого сразила пуля княжны Лукерьи. – У Степана Тимофеевича не столь велико воинство, однако каждый мог рубиться за двоих, а то и за троих… – Михаил глянул в глаза разбойника, который лежал на спине и неотрывно смотрел в лицо сотника, пытаясь что-то сказать. Мокрые и красные от крови руки были стиснуты на животе, куда влетел кусок горячего свинца. Не зная, слышит ли его раненый, Михаил скорбно произнес:
– Отмодничал молодец, в монастырь собирается… Я тебя единожды у брода пощадил, а ты сызнова полез… за смертью.
– Прости, брат, – с трудом разжав синие губы, проговорил мужик и закрыл глаза, словно и в самом деле ждал удара саблей по голове или в самое сердце.
– Брат на брата с вилами в лесу не набрасывается, – только и ответил Михаил. – Дядя Семен, что будем делать с ними? Живые ведь…
– А ничего, – угрюмо отозвался старый сотник. – Но, сдается мне, ватажники воротятся за ними, как только мы съедем отсюда. А мушкет я у атамана заберу, он ему как будто без надобности. И пороховница нам сгодится, да и сабельки с копьями подберу… А вилы и дубье пусть валяются.
Поужинав на скорую руку, пока княжна стояла на крыльце в карауле, Михаил и Семен вышли на подворье охранять избу – опасались, что ватажники могут вернуться, чтобы поквитаться за атамана и побитую братию. И, когда едва начали сгущаться сумерки и на опушке леса появилась одинокая черная фигура, Михаил не удивился. И страха перед разбойниками он не испытывал, хотя тех оставалось шестеро здоровых и один легко раненный. «Разве что к этой ватаге да другая присоединилась? – неожиданно в голову пришла новая тревожная мысль. – Кто знает, сколько беглого лихого народа по нынешней смуте в России укрывается в здешних лесах?» Михаил рукой подозвал к себе старого сотника, стволом мушкета указал на темную фигуру, которая неторопливо и, похоже, с большой опасностью приближалась к изгороди.
– Дядя Семен, пойди за избу, посмотри, не крадутся ли оттуда разбойники? Может статься, этот для отвода глаз к нам идет открыто.
– Ты прав. Миша. Я встану на углу, чтобы и задворки, и тебя было видно.
Человек в поношенном кафтане, в суконной шапке остановился, не доходя до изгороди шагов на пятнадцать, и громко крикнул:
– Служивые, поимейте сострадание, дозвольте вынести с подворья пораненных и побитых! Их вины Бог простит, грешно не предать земле мертвых!
Михаил размышлял недолго – оставлять в ночь таких «соседей» ему вовсе не хотелось, и он дал согласие:
– Хорошо, приходите по две пары, не более! И без всякого оружия! Увижу у кого что-нибудь из ратного снаряжения – положу на месте, рядом в этими разбойниками! Свои телеги можете подогнать поближе, на пятьдесят шагов к изгороди, чтобы не таскать раненых за полверсты!
– Спаси Бог тебя, служивый! – обрадовался посланец ватаги.
– Уже спасал не раз, как и ныне, да только не вашими молитвами! – зло ответил Михаил. – Ступай, шестерым твоим сотоварищам нужна помощь лекаря, ежели таковой сыщется в лесу. Их и вынесете в первую очередь, потом заберете покойников, им уже некуда спешить, разве что на суд Божий!
– Есть знахарка, есть! – обрадовался мужик, что не все товарищи лежат мертвыми, снял шапку и помахал ею над головой. С опушки бегом к нему поспешил еще один человек, первый издали крикнул, чтобы он позвал Гришутку и Степашку, которым и велел подогнать поближе обе телеги. Когда ватажники пришли за последним телом, мужик в суконной шапке потеребил жидкую бороденку, потом поклонился Михаилу, словно признавая его превосходство в благородности, сказал:
– Обманулись наши доглядчики в Калуге, когда видели вас в трактире, известили атамана, что едет богатая барыня, а при ней всего лишь трое мужиков. За слуг барских вас приняли… Извиняйте нас, служивые! Кабы знать заранее! Столько молодцев зря сгинуло.
– Эх вы, голова без ума, что фонарь без свечи, так и у вас вышло! Не надо было в разбой ударяться, – назидательно сказал Михаил, не переставая посматривать на лес и дядю Семена – нет ли от него тревожного сигнала?
– Не от сытой жизни в лес подались, служивый, не от сытой жизни. Ты, наверно, знаешь, что сытый конь не лягает копытами стены, а бык не ревет во всю глотку, – худое, с глубокими морщинами у рта лицо мужика скривилось, словно он вот-вот заплачет. Он помялся недолго, пожаловался: – Господин наш Юрко Нарышкин извел своих мужиков до крайности. На подворье даже ягненка не осталось! Поневоле захохочешь серым волком в лесу!
– Тогда шли бы к атаману Разину, – неожиданно присоветовал Михаил. – Он-то и поднял казаков, понизовых стрельцов да холопов супротив таких бояр, как ваш Нарышкин.
– Ждали и мы атамана под Москву, да слух прошел, что побили его крепко, сказывают, при смерти лежит на Дону.
– Врут! – резко возразил Михаил и пояснил мужику: – Что побили – истина, да не все войско побито. Ранен атаман был под Синбирском в голову и в ногу, но крепок, и на Дон сошел не помирать, а новую ратную силу к весне готовить. О том доподлинно знаю.
Мужик с немалым удивлением посмотрел на Михаила, согласно покивал головой, как бы принимая совет драгунского ротмистра к сведению, еще раз поклонился служивому за то, что дал возможность забрать раненых и побитых сотоварищей, поспешил к телеге, и через десять минут эти негаданные гости скрылись за поворотом проезжей дороги, направляясь в сторону Тихоновой Пустыни.
– Кажись, убрались восвояси, – сказал громко Михаил дяде Семену. – Но караулить всю ночь придется нам вместе, чтобы сонными не передушили, словно хорек кур в курятнике. Как твоя нога, не подвернул, падая? – заботливо осведомился Михаил. Он понимал, боль в левом колене то и дело доставляла старику изрядные страдания, что отчетливо видел по гримасам на лице.
– Заживет до свадьбы, – отмахнулся от своего недуга Семен и улыбнулся не совсем весело. – Я уже свыкся с этим. Только бы Антипка поправился, чтоб можно было в возок посадить и довезти безболезненно до имения княжны Луши, сумерки близятся, – вздохнул старый сотник, поднял глаза к небу, где на востоке зажглись первые, более крупные звезды.
Княжна Лукерья всю ночь хлопотала около раненого парня, дважды меняла повязку, присыпала побитое место толченой травой кровавника, и лишь под утро повязка перестала мокреть. Антипка открыл глаза, увидел сидящую у изголовья княжну с изможденным бессонницей лицом, улыбнулся, тихо спросил, не скрывая беспокойства, – должно, и в полусознании тревога не покидала его голову:
– Наши… целы? Как барин Михаил, дядя Семен? Живы?
Княжна Лукерья приложила прохладную ладонь к его горячей щеке, погладила, успокаивая этой, почти материнской лаской.
– Оба целы, Антипушка, оба… Всю ночь ходили вокруг избы, охраняли подворье. Береглись от ватажников, которые уцелели от наших пуль.
– А Дуняша? – смутившись, Антипка снова улыбнулся, скосил глаза вправо от стены, возле которой лежал на широкой лавке. Невольная тревога вкралась ему в сердце оттого, что девицы не было видно в горнице.
– Жива, жива наша красавица, – засмеялась княжна, перевернула влажную тряпицу на лбу Антипки. – На кухне у печи хлопочет, кашу с салом варит. Скоро позавтракаем, а там начнем думать да гадать, как далее поступить. Дом наш уже совсем рядом, не за горами мы теперь от родимых мест.
– Надо же, – сокрушаясь, тихо посетовал Антипка, – не уберегся, всех так подвел. Барин Михаил будет теперь надо мной подшучивать, скажет, вот Антипка-воин, мужичок с кувшин, борода с аршин! А у меня и бороды-то еще не выросло…
– О том не кручинься, Антипушка, – тут же успокоила его княжна, легонько похлопала ладошкой по щеке, на которой мягким пушком росла еще не знавшая заботы цирюльника будущая мужская бородка… – Это твое первое ратное сражение, а не кулачная потасовка на масленицу на льду речки. И ты вел себя славно, не сробел, на себя брал ватажников и тем помог обоим сотникам выдюжить трудную схватку. Из тебя с годами добрый ратник получится, верь мне, а барин Михаил научит тебя владеть всяким оружием, и саблей, и из пистоля стрелять без промашки. Малость затянется рана, домой поедем, там тебе легче станет, молоком отпоим, живо на ноги поставим. – Княжна Лукерья привстала со стула, повернулась к двери на кухню. – Дуняша, ну как там наш завтрак? Мужчины, должно, за ночь крепко оголодали! Надобно спасать их, а то полягут на землю дубовыми колодами, так что нам их и за ноги в избу не втащить!
На шутку княжны Дуняша тут же отозвалась звонким голоском – видно было, что страх погибнуть от руки разбойника у нее вовсе пропал и радость жизни вновь переполняет ее сердце.
– Уже готово, княжна Луша! В один миг разложу снедь по мискам, и будем завтракать. Стол я начисто отмыла и отскоблила ножом, а то наверняка здесь мыши побегали без хозяина!