– Вещи заберешь у дежурной медсестры. – Гош отложил ручку и крутанулся в кресле. Герман привычно отметил скрип колесиков. – А теперь медленно открой глаза.
– Открыть?
– Могу смело утверждать, что со слухом у тебя пока все в порядке. Открывай глаза, только не торопись, дай себе привыкнуть, если будешь испытывать дискомфорт.
Герман кивнул.
Сначала было немного страшно – ничего не увидеть. Но вот сквозь узкую щелку пробился дневной свет. Герман смахнул с ресниц набежавшие слезы и попробовал еще раз. Сквозь мутную пелену проступили очертания комнаты, светлый прямоугольник окна сбоку, стол, а ближе всего – силуэт мастера Гоша. А Герман уже успел забыть, как внушительно он выглядит с этим правильным, но очень суровым лицом. Впрочем, мелкие детали пока смазывались, к тому же очень быстро глаза защипало и слезы хлынули градом.
– Это нормальная реакция, – прокомментировал Гош и пальцами безжалостно приподнял ему одно веко, светя в глаз тонким фонариком. – Через пять минут повтори попытку, если будет то же самое, выжди еще пять минут. А потом переодевайся в форму и дуй отсюда. Больше тебе здесь делать нечего.
– А Стефания Дидрик?
– Выписалась вчера, – не оборачиваясь, ответил Гош и, закончив записи, протянул Герману тонкую тетрадь. – Отдашь дежурной.
За конторкой скучала студентка-старшекурсница. При виде Германа она расцвела приветливой улыбкой.
– Уже выписываешься? – Она приняла медицинскую карту и убрала в стол. – Здорово! Мастер Гош и мертвого на ноги поставит.
В ее голосе слышалось то же обожание, что изредка проскальзывало в речи Марка. Все студенты-медики и медмаги были в восторге от Гоша.
– Да, уже. Спасибо. – Герман сощурился, глаза все еще болезненно реагировали на свет. – Скажи, пожалуйста, а Альберт Кельвин из отдела для тяжелораненых уже выписался?
Девушка сверилась с записями в журнале.
– Кельвин… Такой хорошенький и белокурый? Да, сегодня с утра, правда, пришлось применить силу. Он никак не желал уходить, все к кому-то рвался. Я не знаю, мне друг рассказывал. А что? Твой знакомый?
– Однокурсник, – отмахнулся Герман и, попрощавшись, покинул медицинское крыло.
Он уходил последним, значит, все уже собрались и ждали только его. Герман ненадолго остановился, с наслаждением подставляя лицо солнышку, которое будто торопилось отдать все тепло до скорого прихода холодов. Его ждали. Это было необычно и очень приятно.
В фойе общежития было все так же темно и прохладно, ступени привели его на третий этаж, из-за двери с табличкой «313» слышались голоса. Герман остановился и подумал, что, кажется, не был тут целую вечность. Достал чистый платок и тщательно промокнул слезы, а то еще подумают, что он растрогался.
– Он скоро придет, сядь ты уже.
– Его надо встретить! Вдруг он споткнется, упадет с лестницы, сломает что-нибудь…
– Разве что стену лбом прошибет, – хмыкнул Рене. – Наш Герман крепче, чем кажется. Утихомирься, красавчик, или я тебя привяжу.
– Ты не понимаешь, он же… он же теперь такой беззащитный! – Берт готов был разрыдаться, и Герман решительно распахнул дверь.
Берт цеплялся за рубаху Рене, рыжий цеплялся за стул, чтобы не упасть под таким напором, Ситри без особого усилия держала Берта за воротник. А Стефания стояла у окна и смотрела на улицу.
– Всем привет, – поздоровался Герман, не сводя с девушки взгляда. Казалось, что она растворяется в ярком свете, хотя на самом деле на глазах просто снова выступили слезы.
– Гера, – за всех констатировал Рене. Берт пару раз растерянно моргнул, а потом выпустил рыжего, и Герман понял, что не успеет уклониться.
– Герма-а-ан! – Юноша рванулся к нему, чудом не оставив в кулаке Ситри свой воротник. – Наконец-то, Герма-а-ан!
Поморщились все, но никто не стал затыкать захлебывающегося в эмоциях Берта. Он сгреб Германа в охапку и поднял над полом. Герман только сдавленно захрипел:
– Поставь. Поставь на место!..
– Герман, я так переживал! Так переживал! – Берт выполнил требование, но зато впился в него как клещ и без предупреждения разразился плачем. – Это все из-за меня, я знаю! Учитель Гротт сказал, что ты обидишься, но поймешь. Ты ведь не обижаешься на меня? Скажи, что не обижаешься!
Герману и слова некуда было вставить. Обняв друга за плечи, он затравленно смотрел на остальных в ожидании поддержки. Только вот Рене сделал вид, что взгляда этого не заметил, а Ситри вообще покраснела и отвернулась. Стефания по-прежнему не реагировала на его появление.
Чего-то такого Герман подсознательно опасался. Но не мог не признавать, что время действительно пришло. Он бросил на Стефанию быстрый взгляд и вздрогнул, когда она сделала то же самое.
– Не пора ли нам уже поговорить начистоту? – Рене, серьезный как никогда подошел к двери и плотно ее закрыл. Берт захлопал мокрыми ресницами, Ситри скрестила руки на груди, всем видом показывая, что готова его поддержать. Стефания подошла к столу и опустила голову. Герман сжал кулаки – или сейчас, или никогда:
– Хорошо. С кого начнем?
– С нас. – Ситри выступила вперед и положила ладонь на стол.
– Ситри!
– Молчите, госпожа. Вы не можете скрывать это вечно, тем более от людей, которые желают помочь. Мы же сами пришли сюда, чтобы найти помощь и защиту. Никто не пойдет за вами, если вы будете лгать.
– С этого места поподробнее, красавицы, – сказал Рене.
Герман вздохнул и коснулся необычно холодной и влажной ладони Стефании. Девушка вздрогнула и кивнула.
– Позвольте мне. – И, получив разрешение, Герман кратко рассказал, что ему известно. О том, что Стефания – объявленная умершей принцесса Виндштейна, Эмилия. А если быть точнее, Стефания – сестра той, кто должна была стать королевой, но умерла от руки Леннарда Огюстоса немного раньше. Лицо Берта вытягивалось по мере приближения рассказа к завершению.
– И как давно ты… знал это? – обиженно протянул он.
– С… некоторых пор, – туманно ответил Герман, и между ними словно натянулась невидимая нить.
– Простите, что прерываю, – снова встрял Рене и нагло сел на край стола, чтобы возвышаться над остальными. Ну, разве что кроме Ситри. – Но что там с помощью и защитой? Мы заделались благородными героями? А почему никто не в курсе?
– А? Чего? – Берт, кажется, снова собрался плакать. – Я не понимаю.
– Ушами хлопать меньше нужно.
– Заткнись, Рене, – оборвал Герман. – Стефании угрожает опасность, и едва ли она минует тех, кто ее окружает. То есть нас с вами. Никто не может припереть к стенке правителя не последнего в Северном секторе мира.
– А мы можем? – хмыкнул Рене. – Опомнись, Герман. Ты же не такой дурак, чтобы бросаться в бой с системой. Слышь, принцесса, а ты от нас больше ничего не скрываешь? Ну так, мало ли.
– Это допрос?
– А если и допрос? – Рене погрозил ей пальцем. – Мы уже столько знаем, что нехорошо оставлять нас в дураках. Я понятно выражаюсь?
– Что, пойдешь и сдашь меня? Если что, награды за мою голову не предлагают.
Герман ударил по столу:
– Прекратите оба! Рене, твои шутки неуместны. А если ты говорил серьезно, то предупреждаю, со мной тебе тоже придется иметь дело. Мы прояснили этот вопрос?
Его речь была вознаграждена благодарным взглядом Стефании. Она вынужденно пояснила:
– Я хочу вернуться в Виндштейн и отомстить за свою семью. И мне нужна помощь.
В повисшей паузе было почти слышно, как все напряженно думали. Пока Рене не рассмеялся:
– Ой, не могу! И что ты сделаешь одна? Или украдешь чью-нибудь армию? А кормить ее чем будешь? Обещаниями сладкой жизни в ваших вечных сугробах?
– Рене.
– Что Рене? – Он ткнул в девушку пальцем. – Где она таких идиотов найдет? Упс…
– Я надеюсь, что вы будете на моей стороне, – тихо проговорила Стефания и опустила голову.
Берт неловко заелозил на стуле и поднял руку:
– Я понял, Фанни хочет, чтобы мы ей помогли. Я согласен.
Герман не стал ему возражать, хотя Альберт просто не представлял, на что подписывается. Зато Рене просто не мог пропустить такие слова мимо ушей. Он крутанулся, разворачиваясь к нему лицом:
– Кста-а-ати. Может, пора покопаться в еще одной корзинке с грязным бельем? Герман, не скажешь ли ты нам наконец, кто такой Альберт? Не думаю, что короткая биографическая справка сильно навредит нашему беспамятному другу.
Ходить вокруг да около не было смысла, и все же прямолинейность Рене заставляла Германа злиться:
– Зачем тебе все это нужно?
– Информация – это сила, тебе ли не знать. – Он подмигнул Герману. – Ладно, мне просто интересно, во что я теперь замешан. И все же мы ждем ответа. Кто такой Альберт?
Герман посмотрел на Альберта и четко произнес:
– Старший из принцев, наследник трона Ландри.
– Вау! Наш красавчик – принц, что ли? Не похож что-то. – Герман недоверчиво покосился в сторону Рене, а тот что-то потыкал на своем коммуникаторе, и в воздухе над запястьем появился прозрачный экран. – Я тут на досуге навел справки. Знакомьтесь – Люциус-старший, король Ландри. На кого похож?
У Германа внутри все похолодело. С полупрозрачного экрана на него смотрел харизматичный мужчина с длинными вьющимися волосами теплого каштанового цвета и карими глазами. Даже улыбка – широкая и добродушная – у них с Германом была одна и та же, если бы Герман чаще улыбался. Присутствующие напряглись.
– Ну знаешь, – прошипел Герман, пытаясь развеять голограмму. – Это уже слишком! Если прикидываешься идиотом, делай это до конца!
Рене сжалился и убрал изображение:
– Совершенно не похож на Альберта. Так кто из вас настоящий принц?
– Берт, – хмуро ответил Герман. Сам виновник дискуссии растерянно хлопал глазами и не решался ничего сказать. – Я не имею никакого отношения к этому человеку.
– Да у вас лицо одно, – усмехнулась Ситри. Стефания напряженно молчала.
– Колись, умник.
Герман молча смотрел на Альберта, а Альберт смотрел на него и ничего не понимал.