– Ваши слова хороши, но отдают дешевой философией, – ответил Герман. – А она совершенно непригодна к жизни.
– Это ты будешь непригоден к жизни, относясь к себе так. Не позорься и возьми себя в руки. Ты должен гордиться собой, иначе превратишься в скулящую тряпку.
Герман чувствовал, что должен защищаться, только каждое слово учителя наваливалось, как каменная плита.
– Вы, может, и гениальный стратег, но вы не можете знать, что я чувствую. Я люблю Стефанию, я понял это слишком поздно. Что, если завтра она умрет и я ничего не смогу сделать?
Вальтер вопреки ожиданиям не стал насмехаться. Покачал головой и неожиданно улыбнулся:
– «Просто так вышло, что я умнее. Вот и все».
– Перестаньте. – Герман ссутулился, пряча лицо в ладонях. – К чему это вспоминать сейчас?
– Тот Герман был дерзким, уверенным и самодостаточным. Ему не нужны были советы, чтобы принимать верные решения.
– Вы считаете, что я жалок?
– Дай-ка подумать. – Гротт сложил пальцы под подбородком и прищурился. – Ты больше не уверен в том, что делаешь, ты растерян и разбит. Можно, я скажу честно? Не мне ты кажешься жалким, а самому себе. Сейчас это не ты.
Герман ловил каждое его слово, не веря своим ушам. Его будто наизнанку вывернули, встряхнули и показали ему же безо всяких прикрас. И зрелище было так себе.
– Вы правы… Нужно собраться. Я нужен Стефании сильным.
Гротт подался вперед, оперся на локти и напряженно следил за лицом Германа. Света не хватало, чтобы разгадать его собственные чувства, а ощутить их Герман, как и прежде, не мог.
– Скажи мне, Герман, как ты чувствуешь? – вдруг с искренним любопытством спросил Гротт. – Звуками, запахами, ассоциациями?
Они прежде затрагивали эту тему, Герман объяснял, как мог, однако сейчас догадывался, что Гротт добивается чего-то иного.
– Чаще запахами, но в последнее время цветами, – ответил он. – Это причиняет боль. Иногда. Вот тут. – Герман потрогал переносицу и виски. – Но почему вы снова спрашиваете?
Вальтер поджал губы, его беспокойные тонкие пальцы музыканта передвигали по столу пустой бокал, вправо-влево, вперед-назад, выдавая внутреннее напряжение. Он опустил взгляд и сказал:
– А я слышу мысли. Будто живой голос, только внутри моей головы. Ты не говоришь, а я тебя слышу. Я могу узнать почти все, о чем ты думаешь. Прямо сейчас. – Он с вызовом посмотрел Герману в глаза. – И так всегда и везде. Как думаешь, кто из нас больше чудовище, ты или я?
– Вы… – Герман хотел сказать «не чудовище», но слова застыли на языке. – Простите, я не подумал об этом. Наверное, это еще тяжелее, чем…
– Ну конечно, с чего тебе об этом задумываться. Ты… ты не понимаешь, ты не знаешь, каково это – смотреть на другого человека и слышать в своей голове…
– «Прости, но я тебя не люблю»?
Герман сказал это прежде, чем осознал смысл этих слов. Просто осенило, и все. Как будто глаза открылись.
Гротт замер, окаменев от непонятного Герману чувства. Оба молчали какое-то время, пока Гротт не заговорил первым.
– Да что ты знаешь, мальчишка, – устало бросил он и провел ладонью по лицу, как будто стирал несуществующие слезы. – Никакие сенсоры не передадут тебе этого чувства, пока не испытаешь на себе.
И Герману казалось, он знает, о ком идет речь, что за женщина отвергла любовь Вальтера Гротта и до сих пор не может уйти из его головы. Но произносить это имя вслух не стал.
– Вы ее до сих пор любите, но… Почему не пытаетесь вернуть?
– Очень просто. Потому что это нужно было делать сразу, а я счел себя слишком жалким и ничтожным, совершенно ее недостойным. И она поверила в это и нашла того, кто был достоин.
– И вы не хотите, чтобы я поступил так же? Не хотите повторения своих ошибок?
Не верилось, что Гротт был когда-то участником любовной трагедии, но эти взгляды, эта тоска, которую не удержать даже самым сильным ментальным щитом. И Герман рисковал стать таким же, как он.
– И что же мне делать, учитель?
Вальтер долго не отвечал.
– Что делать? – он пожал плечами и поднялся на ноги. – Если бы я знал ответ, все сложилось бы иначе… Кофе будешь?
Переход был очень неожиданным, впрочем, почти сразу Герман почувствовал приближение новых действующих лиц. В дверь постучали, и в итоге кофе Гротт заваривал на всю компанию – декан Кишман, мастер Гош и Герман с Бертом.
– Хорошо, что и курсант Герман здесь. Есть кое-что, что мне хотелось бы обсудить в узком кругу, – сказал Гош. – Вальтер поправит, если я ошибаюсь. Так вот, кажется, я знаю, как спасти вашу принцессу.
Урок 5Героические поступки иногда заводят очень далеко
Чем дольше они шли по колено в свежевыпавшем снеге, тем тяжелее становилось. И не только физически. Это место будто высасывало из них силы, не позволяло в полную мощность использовать магию. С магическим фоном творились странные вещи, он был разряженным, точно воздух на вершинах гор.
Таков был Виндштейн, попавший под власть узурпатора и убийцы. Как будто сам мир сопротивлялся ему.
– Давайте живее! – подстегнула Ситри, указывая в сторону леса. – Будет легче.
И правда, снега стало в разы меньше, густые кроны и молодая поросль на опушке оберегали от сильных снегопадов. Из-под снежкой корки местами пробивались сухие стрелы травы и кустарника.
Девушки шли впереди, Вильям Варма, взятый для боевой поддержки, пристроился следом. Какое-то время двигались молча, пока вся их мокрая от усталости процессия не уткнулась в небольшой деревянный домик. Должно быть, прежде здесь жил лесник или охотник. Ситри вошла первой, отряхнув с сапог прилипший снег. Порожек скрипел, дверь тоже, но внутри было сухо, а это главное. Варма сразу присел на корточки возле очага. Небольшое усилие, и дрова занялись огнем. Сразу стало светлее и уютнее.
– Откуда тебе известно это место? – спросил Герман. Он не спешил скидывать куртку, как Рене, который чуть ли не с фырканьем стянул с себя мокрую одежду, оставшись в одной майке и штанах.
– Мне рассказал о нем верховный жрец храма, – ответила Ситри. – Я показывала вам это место, помните, хозяйка?
Стефания молча кивнула и придвинулась ближе к огню. В последние дни под действием заклятия, лишь ненадолго приостановленного усилиями медмагов, она постоянно мерзла, и ничто не могло согреть ее достаточно надолго.
Тогда, два дня назад, они собрались в комнате Вальтера Гротта, и мастер Гош сообщил, что знает способ спасти Стефанию.
– Это же отличная новость! – обрадовался Герман, но, глянув на притихшего брата и на мрачного медика, поумерил пыл. – Да?
– Давайте сядем, – предложил Гротт и бросил на Германа предостерегающий взгляд. Тот собрался и потянулся к гостям ментальными сенсорами. Гош был озадачен, серьезен и сконцентрирован на деле. Кишман умело экранировался, поэтому Герман не рискнул себя выдавать. А вот Альберт был сконфужен, встревожен и чувствовал себя виноватым.
– Заклятие медленной смерти замерло из-за того, что личность вашего друга была заблокирована менталистом, – пояснил Гош. – Между женихом и невестой после определенной церемонии, проведенной без их присутствия, появилась тесная связь, сродни ментальной. Я прав, Вальтер? Эта же связь помешала менталисту уничтожить старую личность Альберта, так как она была скреплена с личностью Стефании. Таким образом они друг друга спасли, сами того не ведая. Это моя теория.
– Ко мне вернулась память, ну почти, – добавил Берт, – и процесс возобновился.
– Он прав. Чем быстрее будет возвращаться память, а вместе с ней изначальная личность, тем быстрее заклятие будет убивать девушку.
Герман пытался осознать услышанное. Все звучало логично, доступно для понимания, но совершенно не объясняло, как спасти Стефанию.
– А если порвать эту связь? – спросил он. – Тогда восстановление Альберта не будет влиять на состояние Стефании.
– Или она просто сразу умрет, – предположил Кишман.
– Не припомню, чтобы ты заканчивал Академию медицины и медмагии, – припечатал его мастер Гош. – Да, я не могу со стопроцентной уверенностью заявить, что все будет хорошо. Я поговорил с курсантом Калькбреннер, с помощью декана всю ночь изучал особенности их мира. Ситуация пока такова. Если Стефания, как единственная выжившая из королевской семьи, предъявит права на трон и станет королевой, то сможет сама разорвать связь с женихом.
– И заодно разобраться с узурпатором, – подсказал Гротт.
– Но дело внутриполитическое, пока нет доказательств причастности Леннарда к гибели королевской семьи, – напомнил Кишман, – так что действовать придется осторожно.
Герман поймал его взгляд и сразу все понял.
– То есть вы хотите, чтобы мы самостоятельно разобрались с этим, а потом вы явитесь, как тогда, во время бала, и скрутите преступника?
Декан сконфуженно почесал затылок.
– Ну зачем сразу так утрировать? Ведь даже если я сейчас запрещу что-либо предпринимать, вы же уйдете в самоволку? Разве нет? Конечно, я в курсе, как учитель Гротт самоотверженно прикрывает ваши похождения. Поэтому всего лишь предлагаю свой вариант, который мог бы устроить все стороны.
– То есть вам нужны доказательства?
– Ну, было бы здорово, – ответил декан.
Герман переглянулся с Гроттом. На размышления не было времени.
– Мне нужно сначала поговорить со Стефанией. Это возможно?
Гош кивнул, и Герман с чистой совестью прогулял первое занятие, благо оно было у Вальтера Гротта.
Сначала он узнает, что думает по этому поводу Стефания. Как она решит, так и будет.
Скоро домик прогрелся достаточно, чтобы не бояться обморожения. Стефания наконец сняла верхнюю одежду и тоже повесила ее поближе к очагу, сушиться. Ситри соорудила из взятых с собой припасов быстрый перекус, и все расселись вокруг грубого деревянного стола и молча принялись за еду.
– А что дальше? – спросил Берт, едва притронувшись к еде. – Мы просто придем в храм, проведем ритуал и уйдем?
– Примерно так, – ответила Стефания. – Он не занимает много времени. Я должна со