— Он тоже про время говорил, — кивнула Тася. — Ругать, говорит, легко, помогать надо.
— Помогать? — удивился врач. — Кому?
— Откуда знаю? — пожала плечами Тася. — Всем.
— Всем? У нас уже один имеется… Тоже всем помочь хочет. Горшки за вами выносит. Не сегодня завтра помрет. Думаешь, наша великая Родина оценит его подвиг?
— Он тоже про Родину говорил, — ничего не поняла Тася.
— Да? Интересно…
— На меня она похожая.
— Кто?
— Ну, эта… Родина.
— На тебя?
— На меня. Сейчас на меня, — испуганно подтвердила Тася.
Врач начал хохотать. Сначала негромко, потом, запрокинув голову, все громче и громче.
— Уйди… — махнул он рукой на Тасю. — Уйди с глаз… Чтобы я тебя не видел больше…
Тася торопливо заскочила в палату и, сделав большие глаза, сказала:
— С ума, однако, сошел…
Врач резко оборвал смех и некоторое время стоял неподвижно. Пошел по коридору. Услышав, что по лестнице поднимаются Николай Степанович и Яша, отступил за шкаф и прижался к стене.
Николай Степанович объяснял Яше, что с ним произошло.
— Если раньше я двигался со всей страной к коммунизму, то куда я двигаюсь сейчас? Можешь ответить? Не можешь. Значит, получается еще один вывод. Если я к коммунизму двигался в неверном направлении, то жизни моей нет никакого оправдания. Никому она в таком случае не нужна. Значит, можно меня и на машину сменять.
— Почему на машину? — удивился Яша.
— Так это… Колька, племяш… Дом ему помог, корову купил, стенку, как супруга моя скончалась, считай почти новую отдал. Денег сколько раз… Прибежит — то одно, то другое. Обрадовался поганец. Теперь, предполагает — его жигуленок. Мне, как в Афгане тяжело раненному, еще при прежней власти выделили. Я на нем, считай, и не ездил. Новый совсем…
Они прошли мимо. Врач выбрался из своего укрытия и подошел к кабинету главного врача. Пригладил волосы, постучался. Не дождавшись ответа, взялся за ручку и сильно дернул. Дверь дрогнула, но не поддалась. Тогда он взялся за ручку двумя руками и дернул изо всех сил. Замок не выдержал, дверь распахнулась.
В палате все смотрели на Николая Степановича. Яша стоял рядом.
— На цацки твои поглядишь, боевой вроде мужик, а хуже Верки. Нашел на что обижаться, — сердилась Зинка. — Меня про этот коммунизм спроси, я и не скажу толком. Так… выдумали на нашу голову. Таська, может, ты знаешь?
— Спать хочу, — обиженно буркнула Тася.
— Не нашего ума это дело, — встряла Вонючка.
— Это когда все люди поровну жить будут. И по любви, — мечтательно улыбаясь, объяснила «покойница».
— Я с тобой, может, поровну не захочу, — не сдавалась Зинка. — Мне одного мужика сейчас за глаза хватит, а Таське их десяток подавай. Какое у нас с ней равенство?
— При коммунизме каждый будет жить, как захочет, — тихо сказала Нина Тарасовна.
— Так хотелка тоже неодинаковая, — напористо продолжала Зинка. — Я так захочу, ты эдак. И будем друг дружке на ноги наступать.
— Я из-за него людей убивал, — тихо, словно самому себе, сказал Николай Степанович. — Какое мне теперь оправдание, если они его и знать не желали?
— Сам, что ль, убивал?! — еще больше взъярилась Зинка. — Приказали, вот и палил во все стороны. А не стал бы, так тебе бы быстро место сыскали. Пусть те, кто приказывал, ложатся и помирают. Тоже мне надумал. И так мужиков, как в степи пеньков. Дом-то хороший бросил?
— В нашей местности лучше ни у кого.
— И деток не имеется?
— Не довелось. Не рассчитали мы с покойницей это дело. Пасеку жалко. Двадцать семейств содержу. Как они там без меня? Оголодают в такие погоды. Кольке только машину подавай, а что живое — огнем сгорит. Собаку и ту извел…
Врач сидел за столом в кабинете главного врача и писал заявление. Размашисто расписался и, далеко отстранив от себя листок, вслух прочитал написанное:
— Главному врачу участковой больницы номер один Н.Н. Курбатовой. Заявление. Уважаемая Наталья Николаевна! Вопреки вашему необъективному мнению, что я не способен на окончательное решение, прошу уволить меня по собственному желанию с сегодняшнего числа, в связи с тем, что я не верю в наше совместное светлое будущее. В просьбе прошу не отказать.
Он оставил заявление на столе, на самом видном месте, тяжело поднялся и пошел к распахнутой двери. На вешалке рядом с дверью висел халат. Врач с ласковой осторожностью, как к чему-то живому, протянул к нему руки, нежно прикоснулся, провел пальцами сверху вниз и вдруг, сминая и комкая, сорвал и уткнулся в него лицом, жадно вдыхая несуществующий, но до реальной отчетливости воплощенный воображением запах женщины. Из кармана халата на пол упал ключ. Врач долго непонимающе смотрел на него, потом медленно наклонился, поднял…
— Бабу хорошую найди, она тебя живо к жизни возвернет. — Хочешь, вот Таську сосватаем? Пойдешь, Таська, а?
Таська захохотала.
— Пойду. Я ему целый чум ребятишек нарожаю.
— Если бы я был вашим сыном, я бы вас обязательно любил. Вы хороший.
— И Яшку с собой возьмите, — не отставала Зинка. — Чего ему тут горшки за нами выносить? Жените его там. Правда, Яша?
— Нет, жениться я не могу, — серьезно ответил Яша. — Я под сильное облучение попал.
— Ну, от этого дела я бы тебя вылечил, — тоже серьезно поддержал Николай Степанович. — У нас был один такой. Так он мед ел. Потом столько еще ребятишек настрогал. Лучше меда ничего нет. Любую болезнь выгонит. Козье молоко еще неплохое средство. Травы знаю — книга такая имеется. Через год-другой думать бы забыл.
— За чем дело стало? — гнула свое Зинка. — И сам бы ожил, и людям польза.
Николай Степанович мечтательно улыбнулся.
Врач распахнул заскрипевшую дверь и вышел на крыльцо. Туман подполз уже вплотную. За его медленно вспучивающейся стеной ничего не было видно. Одна за другой исчезали ступени крыльца. Вот уже и ноги по колена опутала клубящаяся серая сырость. Потом скрыла по пояс. Врач отступил на шаг, пытаясь вырваться из наползающей невесомой массы. Но она, словно приклеенная, потянулась за ним. Размытые щупальца коснулись горла, глаз… И вот уже почти вплотную не разглядеть было отступающую к дверям фигуру…
— А кто здесь все время кричит? — неожиданно спросил Николай Степанович. — Пока лежал, раза три или четыре такой крик был… А вы даже не интересуетесь.
Женщины переглянулись.
— Никто не кричал, — сказала наконец Вонючка. — Ни единого разу. Я бы услыхала, ежели что.
— Почудилось, — отрезала Зинка.
— Вы были в таком состоянии, что могло показаться что угодно, — поддержала ее Нина Тарасовна.
— Никто не кричал, — сердито сказала Тася. — Зачем выдумываешь?
— Показалось, значит, — виновато пожал плечами Николай Степанович. — Вроде слышу, а что кричат, не понять.
— Это, наверное, я кричал, — сказал Яша.
— Напраслину не городи, — разозлилась непонятно почему Зинка. — Не было никакого крика.
— Не было, не было, — торопливо подтвердила Вонючка. — Все вон говорят, что не было.
— Я неслышно кричу, — настаивал Яша. — Тогда получается. Иногда. О чем закричу, то может получиться. Иногда. Если очень…
— Веселую, я смотрю, ты себе жизнь накричал. Да и голос вроде не твой, — не поверил Николай Степанович.
— Для себя не всегда получается. Для других тоже не всегда, но чаще. Особенно в последнее время, — объяснял Яша. Он повернулся к «покойнице»: — Когда вы умерли, я кричал, чтобы вы… стали живой. Прихожу — вы сидите. Про неё я тоже кричал, — он показал на Веру. — Чтобы у неё обошлось. Несколько раз кричал. Я внутренне кричу… Глаза закрою… и кричу.
Он закрыл глаза, вытянулся в струнку, качнулся от напряжения, и стало похоже, что он действительно что-то кричит. Все невольно замерли. Вера даже приподнялась. Лицо Яши исказилось от усилий. Потом он весь сник, переступил с ноги на ногу и открыл глаза. Тихо объяснил:
— Самое главное — очень захотеть. Изо всех сил. Тогда получится. Без вариантов.
— А что сейчас кричал? — спросила Вера.
— Так… — смущенно улыбнулся Яша. — Чтобы мы вышли отсюда.
— У меня дедка тоже шаман был, — грустно сказала Тася.
— Тоже кричал? — спросила Зинка.
— Зачем кричал? В бубен бил. У него бубна нету, пусть кричит.
— Чем мы, в сущности, от него отличаемся? — неожиданно сказала Нина Тарасовна. — Придумываем разные иллюзии, теории. Без этого было бы вообще невозможно жить. Лучше хоть во что-то верить…
— Ты кому кричишь? Богу, что ль? — серьезно спросила Зинка.
— Не Богу, конечно. Вопрос с Богом для меня еще не совсем ясен. Зато совершенно очевидно, научно почти доказано, что существует множество измерений. Другие пространства, другое время. Бесконечный Космос. Мы об этом еще очень мало знаем. Но что-то резонирует, отзывается. Не каждому, конечно. Мы пробиваем дыры, щели… И оттуда приходит помощь.
— Без Бога ты с игольное ушко дырку не проколешь, — с неожиданной злостью сказала Вонючка и перекрестилась. — Прости меня, Господи…
— Я тоже другой раз думаю, как он, — поддержала Яшу «покойница». — Захотеть так, чтобы все силы, что есть, отдать, и услышится где-нибудь.
— Ой, ну что вы городите?! — взорвалась Нина Тарасовна. — Где услышится?
— Правда, уже как мертвая была, — начала «покойница». — Гляжу, Оленька рядом сидит, в руку дышит. Тепленько так, щекотно. И так мне хорошо… плачу, не скрываюсь. Она мне: «Мамка, мамка, не плачь…» Потом спрашивает: «А папка где?» У меня аж дыхание зашлось. «Ты, — говорит, — другой раз с папкой приходи». Где ж, думаю, я тебе папку разыщу? А тут вроде как зовет кто. Обратно зовет…
— Хотите его увидеть? — вдруг спросил Яша.
В палате повисла напряженная тишина.
— Кого? — неуверенно улыбаясь, спросила «покойница».
— Вашего мужа. Гришу.
Вера снова приподняла голову с подушки. Зинка незаметно показала Яше кулак.
— Безмозглый и есть, — проворчала Вонючка. — Верно говорят, Бог зря не накажет.
— Надо же хоть немного соображать, — возмутилась Нина Тарасовна. — Не совсем же вы того, раз вас допускают ухаживать за больными. Надо всегда помнить, что неловким словом можно убить.