— Отставить! — сразу окрепшим голосом в панике заорал Жигалов. — Он тут не один. Мы все сейчас под прицелом. Один он никогда бы сюда не сунулся.
Поглядев на спокойно рассаживающихся и уже рассевшихся по своим транспортным средствам почти всех присутствующих на тренировке оппозиционеров, тот, который до этого с удовольствием удерживал Ольгу, крикнул:
— Туфта, шеф. Рядом только свои. Так что этих мы без вариантов доставим куда велели. Голову даю на отрез.
— Побереги голову, — посоветовал ему охранник и сразу же выстрелил вверх под самым ухом своего пленника, подавая этим оговоренный сигнал Михаилу. От страха и неожиданности Жигалов упал на дорогу и, не мешкая, перекатился спасаться под свою машину. Оставшийся без прикрытия охранник продолжал стоять на месте, как ни в чем не бывало и лишь громко прокричал Ольге и отцу Дмитрию: — Немедленно в сторону и подальше! Сейчас такое начнется, мало не покажется.
Ольга сразу же отбежала в сторону и, в очередной раз оступившись на обочине, свалилась в канаву. А вот отец Дмитрий замешкался и, сбитый ударом ноги державшего его до того амбала, упал, но тут же вскочил и обоими руками вцепился в целившегося в охранника своего обидчика. Выстрел ушел в сторону, а вот охранник не промахнулся. Из раненой руки стрелявшего пистолет отлетел в сторону и канул в обширной луже посреди дороги, а следующий выстрел откуда-то из темноты вдребезги разбил лобовое стекло машины, доставившей спрятавшегося под ней шефа. Посыпавшиеся в грязь осколки окончательно того отрезвили, и он заорал что было сил:
— Не стрелять! Не стрелять! Это приказ! Все немедленно уезжаем!
— Правильно, шеф, разумно и вовремя. Выбирайтесь из своего укрытия и бегом к своей колонне, — посоветовал охранник и добавил: — Стрелять пока не будем. Пока…
Но выстрелы все-таки раздались. Стрелял какой-то бегущий на помощь со стороны колонны человек. Выстрелы были в никуда, как говорит братва, «для шухеру». А вот второй выстрел достался отцу Дмитрию, кинувшемуся на державшего свой пистолет наизготовку второму амбалу, все ещё не решившему — то ли защищаться, то ли последовать категорическому приказу шефа и как можно быстрее слинять с места неудавшейся разборки. Все-таки выстрелил. Отец Дмитрий упал. И только после этого выстрелы подъехавшего почти бесшумно и без света Михаила, уложили и его, и палящего невесть куда и в кого подбегающего человека.
От колонны бежали ещё несколько человек, но выбравшийся из-под машины и побежавший им навстречу, размахивая руками, Жигалов, остановил их и стал что-то торопливо разъяснять. Оставив раненых на произвол судьбы, все быстро разбежались по своим машинам и один за другим стали сворачивать для разворота на боковую дорогу.
Охранник подбежал и склонился над лежавшим отцом Дмитрием.
— Вроде дышит, — сказал он подошедшему Михаилу. — Забирай Ольгу Александровну, его, а я с этими пока разберусь, — показал он на сидящего в грязи раненого.
Михаил помог выбраться из канавы Ольге, поднял отца Дмитрия, и они с Ольгой, поддерживая его с двух сторон, осторожно повели к стоявшей чуть поодаль своей машине.
Охранник подошел к первым выстрелившему в него раненному в руку амбалу и спросил:
— Сможешь машину своего шефа вести?
— Моя это машина, — сморщился тот от боли, — собственная. Семь лет за рулем. За лобовое стекло ответите…
— Шеф ответит, — уверенно заявил охранник. — Забирай своих корешей и догоняйте своих вонючих соратников. Тоже мне оппозиционеры-революционеры. Рванули без оглядки. Даже не проверили — живые вы или придуриваетесь.
— Точно, что ль, живые? — спросил окончательно сникший защитник пробега.
— Тебя переживут. Михаил у нас мастер спорта по временной обезждвижке. Взаимно перевяжитесь — и все дела. А остальных, если догонишь, предупреди — соберетесь ещё раз сумасшедший дом сжигать, сами сгорите со всеми своими тачками и мотоциклами. Его теперь святой Михаил охраняет. За батюшку всему вашему движению теперь ни дна ни покрышки, и ныне, и присно, и во веки веков. Так и поимейте в виду — полный аминь вам устроим. Так и передай своему шефу.
Разговор с Богом
Пытаясь хоть как-то разрядить нарастающий трагизм последних событий, едва не закончившийся вполне возможной из-за взаимной озлобленности дуэлью, Федор Николаевич, даже не дождавшись, когда рассеется пороховой дымок только что прозвучавшего выстрела, подошел к всё ещё не опустившему свой пистолет Зотову и нравоучительно стал вещать, зачитывая отрывок не то каких-то своих записок, не то, пересказывая своими словами какую-то из местных легенд, когда-то запавшую ему в память из-за полного несовпадения с тем, что ежедневно происходило вокруг.
— По непроверенным, но вполне достоверным данным, в 1883 году здесь, в саду при усадьбе, тоже состоялась дуэль. Двоюродный брат генерала был ранен в левую руку. Но последовавшее дознание сделало вывод о неосторожном обращении с оружием.
— Раньше генералы должны были уметь стрелять, — непонятно к чему заявил Бова.
— Генерал не стрелял, — возразил Федор Николаевич. — Стрелял его сын. Совсем ещё мальчишка. Заступился за мачеху. Говорят, очень красивая была. Его ровесница.
— Интересно… — очнулся наконец от ступора, вызванного неожиданным выстрелом, Николай. — Ты даже не целился.
— Раз на раз не приходится, — проворчал Зотов.
Заговорила и прикрывшая после выстрела руками голову Женщина.
— Жили тихо, спокойно. А теперь от чертей не знаешь куда деваться. Ещё стрелять начали… Как на войне побывала.
— Как насчет продолжения? — решил не то подначить, не то призвать противников к благоразумию Бова. — Будем ещё стрелять?
— Спрашивай у него, — не сразу ответил Зотов.
— Почему нет? — тоже не сразу отозвался Николай. — При одном условии… Когда она вернется. При ней.
— Если вернется, можешь спокойно ехать в Питер, — устало разрешил Зотов.
— Я ещё не закончил, — возразил Николай. — И ты, и я стреляем мимо. Посмотрим на её реакцию.
— Вот сволочь! — возмутился сразу всё понявший Бова.
— Готов притвориться мертвым или раненым, — не обращая на него внимания, продолжал Николай. — Ты тоже можешь на время изобразить что-либо подобное.
— Уверен, что она вернется? — спросил Зотов.
— Попутки тут исключаются, до города сто кэмэ, пешком не дотопать, единственный огонек в округе этот, — ткнул пистолетом в догорающую свечу. — Вернется. Мы отъехали всего ничего. Я подождал, что она передумает, и только потом решил вернуться и сказать тебе всё, что сказал.
— Шеф, не соглашайся, — закричал Бова. — Ты мимо, а он в тебя. Скажет потом, что нечаянно.
— Без комментариев… — огрызнулся Николай. — Зато мы раз и навсегда убедимся, на кого из нас ей наплевать. Возможно, на обоих сразу, что, по-моему, более вероятно. Мы с тобой избавимся от сомнений, а она… Ей это пойдет только на пользу. Не девочка, пора определяться.
— Зачем?! — снова закричал Бова, озадаченный молчанием Зотова.
— Давай без эмоций, — отмахнулся от него Николай.
— Что за глупости? Зачем ей определяться? В женщине всё должно быть загадкой, неопределенностью, таинственностью… Изменчивостью.
— Я же говорил, что он влюблен, — засмеялся Николай. — Изменчивости в ней действительно в избытке. Работа на телевидении выработала в ней это неприятное качество. Ну что, договорились?
Вместо Зотова неожиданно вмешался Вениамин.
— Что-то неможется — горбится да ежится. Пора уже и на посошок. Кому по домам, а кому поближе, где беда пожиже.
Бова растерялся:
— Какой посошок?! Тут сейчас такое начнется, ложек расхлебывать не хватит.
— Мажордом придет? — спросил Ленчик.
— Мажордом не придет, — продолжил Федор Николаевич свои исторические сообщения. — Его расстреляли в восемнадцатом году не то белые, не то красные, не то банда какая-то, что более вероятно. Факт имел место, а подробности отсутствуют.
— Я говорил — не надо было сегодня ехать, — не успокаивался Бова. — Прогноз складывался исключительно неблагоприятный. Да ещё здешняя энергетика. Чувствуете, какое напряжение? Это все прошлое. Шеф, ты теперь убедился, какое здесь прошлое. Нельзя его ворошить. Дождемся её и уезжаем.
— Дошло наконец! — обрадовался Николай. — Возрождать давно отжившее и никому не нужное, в лучшем случае — глупость, в худшем — преступление. Я с самого начала говорил тебе об этом, ты не слушал. Смотри теперь, к чему это привело. Зачем мы здесь? О чем говорим, о чем спорим? Стрелять собрались друг в друга. Кто эти люди? Нелепость, тлен, осколки, развалины, никому не нужная дребедень. Бова, как ни странно, прав — надо бежать отсюда. А всё это сжечь, сравнять с землей, забыть…
— Уже, — отозвался наконец Зотов.
— Что? — не понял Николай.
— Жгли.
— И правильно делали! Я понимаю Ольгу. Она по своей склонности и своей идиотской профессии любит всё яркое, нестандартное, шумное, современное, стремительное, креативное. А ты приволок её в эту дыру и до смерти напугал, пообещав остаться здесь навсегда. Разве здесь можно жить? На что-то надеяться? Здесь можно только умирать. Хочешь превратить её в такую тень, как они? Ради бога! Но не тяни сюда нас. Как ты не поймешь, что это нелепо!
— В третьей палате, вон там… — Женщина показала пальцем на второй этаж, — бухгалтерша наша находилась. Ждала, ждала, а как выписали, замолчала. Так больше и не сказала ничего.
— Ускова, что ль? — спросил Федор Николаевич.
— Ускова, Ускова, — подтвердил Вениамин. — Непримиримая женщина была. Аванс придешь просить, слушать не желает.
— Чего она ждала? — спросил Бова.
— Не чего, а кого, — объяснил Вениамин. — Сына. Гришку.
— Его когда ещё по пьяному делу зарезали, — добавила Женщина.
— А если я и правда его сын? — не то самому себе, не то сразу всем присутствующим задал неожиданный вопрос Зотов и резко развернулся к Вениамину: — Что скажешь?
— Кто ж теперь разберет? — пожал тот плечами. — Елизавету теперь не спросишь.