Через неделю в порту бросили якорь два корабля – «Арамера» и «Чайка». Соседство друг друга им явно претило. Тяжелый гизрийский линейный корабль «Арамера», сопровождаемый тремя судами поменьше, одним словом можно было охарактеризовать как «чересчур». Де Вельт, заметив это безобразие на горизонте, присвистнул и предположил, что Реми наверняка захватил с собой конницу. Просто на всякий случай.
Человек, сошедший на берег с брига «Чайка», произвел не меньший ажиотаж, чем новый наместник Гизрии вместе со всеми своими кораблями и свитой.
– Это пират! – Лавиния повисла на руке Леннарта. – Пойдем посмотрим поближе!
– Не стоит, – покачал головой тот.
Синие вороны с интересом разглядывали «Арамеру». Граф решил, что почетный караул должен произвести не меньшее впечатление, чем появление гизрийцев. Готфри не выказывал радости по поводу прибытия на Хоринг своего отца. Фрише подозревал, что «мальчишке пропишут плетей». Реми Лабелле совершенно точно был человеком серьезным и основательным. А его разведка работала не хуже, чем сеть крысиного короля или ищейки регента. Значит, выходки сына тайны не составляли.
– Реми Джакобо Лисан Фаб Лабелле, таннед Гизрии, – звучным голосом объявил седой герольд в годах.
– Это как «исполняющий обязанности короля», – шепотом пояснил для Лавинии Леннарт. – Выше него власти в Гизрии нет.
Мужчина, сошедший с «Чайки», с интересом оглянулся. Всех прочих с причала прогнали, а его эта доля миновала. На незнакомца никто не обращал внимания, однако лицо его показалось Навену знакомым.
Между тем Реми Лабелле поравнялся с де Вельтом. Они постояли друг против друга минуту, показавшуюся столетием, потом гизриец вдруг низко склонился, а его свита опустилась на колени.
Готфри был похож на отца, как неумелая копия на оригинал. Невзрачный Реми терялся на фоне величественной «Арамеры». Бледные глаза гизрийца казались водянистыми. Под ними чернели следы бессонных ночей и нелюбви к морским путешествиям. Тонкие плотно сжатые губы, строгий военный мундир, чеканная походка, сдержанность в каждом движении. Графу он доходил макушкой едва до груди.
Гордый коротышка выпрямился и заговорил на своем родном языке чистым бархатным голосом. Этикет требовал перевода. Герольд прочистил горло и произнес:
– Наш таннед приветствует вас и желает вам долгих лет здоровья и процветания.
– Реми, ты притащился в такую даль за сыном, или по какому другому делу? – улыбнулся де Вельт.
Гизриец поморщился. Герольд набрал воздуху в грудь для перевода, но Реми поднял правую руку.
– Я поимел желание говорить сам, – старательно произнося слова, объявил он. – Освободите Готфри. Он станет быть наказан в Гизрии. По всей строгости закона и оскорбленной отцовской чести.
– Реми, Реми… – покачал головой граф. – Твоего мальчика никто не держит. Наказывать или нет, решай сам. Он не пленник, а гость. Дети, что с них взять? Иной раз я и сам бы чертовку свою спихнул бандитам. Так вернут же.
– Кво? – изумился тот.
Даже недотепе стало бы ясно, что на этот раз Рейнар со своими крысами обставил гизрийскую разведку. Скормил им вполне достойную ложь. Некоторые вещи в империи происходили, несмотря на войны и бедствия. За тронами в кулуарах шла игра по-крупному. Де Вельт получил свое моральное преимущество.
– Не квакай, Реми, – де Вельт изо всех сил старался быть радушным хозяином. – Готфри, поздоровайся с отцом.
Немая сцена была в известной степени комичной. Реми не знал, насколько уместны объятья, но то, как он коснулся сына рукой – как мать-наседка, заслоняющая крылом цыпленка – заставило Навена позавидовать.
– Будьте моими гостями оба. Зима на островах неприветлива, а в замке вас ждут горячая еда и ровные постели.
Реми позволил себе изящную шутку о том, что стоит для разнообразия провести без качки, по крайней мере, часть ночи. Готфри покраснел.
Государственные мужи уединились в рабочем кабинете графа, а когда вышли оттуда, изображали лучших друзей. Именно «изображали»: от напряжения, висящего в воздухе, у Навена только волосы на загривке не вставали дыбом.
Понятно отчего Каси желала отослать сына подальше. Граф всерьез собрался вернуть империю тому, кто рожден ей править, – себе. И ради этого сдул пыль с навыков дипломата.
– Все же мне неудачно, что так вышло у сына с красавицей Лавинией. – Смешная манера говорить не могла обмануть слушателей. – Мы все еще можем уладить неудачу. Одно слово, и наши дома станут родня.
Навен скосил взгляд на Готфри. Глаза того недобро сузились. Рыцаренок явно оценивал все за и против такого поворота событий.
– Лавиния! – властно позвал де Вельт.
Бедняжка не могла не подчиниться отцу. Она смотрела в пол и непроизвольно теребила кружевной манжет. Тогда Навен взглянул на графа. В его лице не было уверенности, скорее наоборот. Для него Гизрия – плевок на карте. С одной стороны, кто эти Лабелле такие, чтобы отдавать им дочь, особенно когда собираешься вернуть престол. С другой, Гизрия имеет неплохое стратегическое расположение. И раз уж зашла речь о войне, какой союзник надежнее нового амбициозного родича? Верного решения де Вельт не знал. Он шарил глазами по залу в поисках Каси и не находил.
Навену жалко было смотреть на Леннарта. Вот кто-кто, а он совершенно не умел скрывать эмоций. К ужимкам Лаф-Лаф бедняга отнесся крайне серьезно. И родом был ничуть не менее знатен, чем Готфри.
Глаза графа и навеновы встретились. Одинаково растерянные и почти испуганные. Пауза не могла висеть вечно.
– Простите моего отца, граф, – Готфри вышел вперед. – Я и так причинил вашей дочери достаточно неудобств, чтобы обременять ее своим обществом до гробовой доски.
Лавиния нервно хихикнула.
– В головах гизрийских правителей достаточно мозгов. Нам в жены подходят тихие простушки, – заметив облегченный вздох де Вельта, продолжил юноша. – Острый ум вашей дочери пригодится другому трону.
Он недвусмысленно кивнул в сторону бледного, как полотно, Леннарта. Граф поднял брови, словно впервые обратил внимание на некоторую теплоту в отношениях дочери и корладца.
Вечер завершился балом. Навен не любил подобного, оттого постарался выбраться из залы на воздух. Люди вокруг веселились как в последний раз, начиная с графа и заканчивая последним сопляком-посыльным. Вина наливали всем. Рыцари и маги, гизрийцы и островитяне, знать, прислуга, мадаритки, Орсо, – абсолютно все были пьяны и счастливы.
Во мгле трудно было понять, где на горизонте кончается небо и начинается море. Замок словно балансировал на краю темной бездны.
– Послезавтра я распрощаюсь с этим проклятым островом навсегда, – совсем рядом произнес чужой малознакомый голос.
Айвен баюкал культю. Навен поймал себя на мысли, что так и не нашел времени поговорить с ним.
– С гизрийцами?
– На «Чайке», – улыбнулся тот. – Ее капитан второй человек в корладской военной разведке. Проследит, чтобы по дороге домой со мной ничего не случилось.
– А Леннарт?
– Последний раз, когда я его видел, тот готовился просить руки Лавинии. Думаю, от этого многое будет зависеть. Прости меня…
– За что?
– Я напал на тебя. Трижды. Дважды ранил. Жрицы и маги говорят, что не я. Но я же знаю правду. Я… помню все. И мне с этим жить.
– Жить, – эхом повторил Навен.
На площадку вывалился Готфри. Румяный от вина, он с трудом устоял на ногах. Заметил, что не один, выругался, и собрался было обратно, как Навен окликнул его.
– А ты не такой засранец, каким кажешься на первый взгляд.
– Тот же комплемент тебе, мой неотесанный друг, – гизриец закашлялся. – Ваши острова убьют меня.
– Что бал? – вежливо поинтересовался Айвен.
– Сборище мужланов? – Готфри скривился. – Меня стошнило, когда дело запахло свадьбой. Передайте мои поздравления жениху. Хоть так у него появится ум. А мне хватает своего. Невеста, конечно, хороша. Но травить своей едой собак я не хочу. Как и спать с кинжалом под подушкой.
Он привалился к бортику и едва удержал выпитое и съеденное внутри. Корладец жестами дал понять, что вынужден покинуть приятное общество. Навен вымученно улыбнулся.
– Лавиния удавила бы меня, стань моей женой. – Готфри тяжело дышал и часто сглатывал. – А так я кругом молодец. Корладский теленок обязан мне дважды: жизнью брата и личным счастьем. Кто знает, может с нас начнется мир между Гизрией и Корладом?
Он с надеждой посмотрел Навену в лицо, обдав винной вонью.
– Родство? Пфе! Так и так породнимся. У тех двоих пучок кузин. Все как одна кудрявые и послушные. Выбирай любую. А как надоест Лавинии муженек, так Корлад с Гизрией рядышком. Я всегда могу повторить.
Готфри мечтательно прикрыл глаза и… тихонько протяжно захрапел.
– Лучше молчи.
Навен взял глупого мальчишку под локоть, приложил в лоб руной (от которой тот, может, и не протрезвел, но в сознание более-менее вернулся), сдал рыцаренка няньке-Фрише с рекомендациями, а сам поспешил подальше от опостылевшего праздника.
Город не спал. На подоконники горожане выставили цветные фонари. На фасадах трепетали бечевки с флажками. Всего один дом стоял погруженный в безмолвную траурную черноту – дом Рейнара. Навен постоял напротив слепых окон, прислушался и поспешил дальше.
То там, то тут натыкался он на счастливых людей. Несмотря на собачий холод они пели и пили. Навен украдкой наложил на троих особенно загулявших мужичков защитные чары, как учила когда-то тетушка Мирта. Чтобы если уснут они в сугробе, не пришлось их хоронить.
Дыхание колом стало в глотке. Нос и глаза защипало. Та самая скорбь настигла посреди общего веселья. Он бессильно задрал голову. Ничего. Низкое небо, косматое и серое от света с земли. Как брюхо гигантского който.
Навен шарил пустым взглядом по домам, по прохожим, по собакам и детям. «Пьян мертвецки, решат они», – подумалось вдруг. – «Пускай».
Орсо нагнал его бесшумно. Он сунул свою большущую голову Навену под руку, позволяя опереться на себя. Вдвоем идти оказалось легче. Шаг за шагом боль следами оставалась позади. А светлая грусть и память оставались в сердцах, бьющихся, как одно.