Военный трибун Гай Октавиан Тумидус залпом допил коктейль. Закашлялся, отмахнулся от Марка: тот из лучших побуждений кинулся стучать дядю по спине. По голове надо стучать, дубиной по пустой голове! Задуманная авантюра оказалась безумней, чем предполагалось. В ней открывались все новые и новые грани, о которых Тумидус и слыхом не слыхивал, а спрашивать боялся.
Спрошу, дал он зарок. И про пирамиду, и про Н’Доли. Про все, что стряслось с парнем на треклятом Острове Цапель. Спрошу потом, если выживем.
Под стойкой икал бармен. Бармену было страшно.
Часть втораяКонтрольный выстрел в голову
Глава четвертаяЯ не боюсь, или Жаба, жаба, жаба
— Астлане?
Скандальная история открытия Астлантиды сотрясла Ойкумену тринадцать лет назад. Все едва не закончилось массовым суицидом астлан и катастрофой звездного масштаба, но в итоге дело обошлось большим испугом и малой кровью. Редчайший случай: Астлантиду спасли помпилианцы, не отличавшиеся человеколюбием — или желанием спасать кого бы то ни было, кроме самих себя. Из внезапного альтруизма Великая Помпилия извлекла немалую выгоду, но, как выяснилось теперь, «гуманизацией рабства» сюрпризы Астлантиды не исчерпывались.
— Астлане, — кивает генерал Бхимасена, имея в виду татуированных дикарей в составе коллантов. — Помпилианцы используют их в качестве живых ретрансляторов энергии, снижая нагрузку на рабов. Это позволяет успешно реабилитировать и возвращать к нормальной жизни людей, побывавших в рабстве. «Великая Помпилия с человеческим лицом!» Помните их рекламный ролик?
Скепсис генерала ясно дает понять, что думает Бхимасена о «человеческом лице» Великой Помпилии.
— Рекламу крутили даже по утюгам и обувным коробкам. А вот это не крутили нигде: «Неделя раз-два-три». Указ помпилианского Сената за номером ноль семь дробь сто двадцать три — категорический запрет тем помпилианцам, кто взял астланина на «поводок», участвовать в создании коллективных антисов. На Астлантиде творилось сущее безумие, и Помпилия хотела застраховаться от любых сюрпризов. О, я их понимаю, Вьяса-джи! Я был там. Участвовал в операции «Умиротворение». Видел ад, так сказать, собственными глазами…
Они приближаются к последнему оставшемуся колланту. Темп ходьбы генерал задает с таким расчетом, чтобы успеть ввести гуру в курс дела. Шелковистая трава льнет к обнаженным голеням йогина. Солнце клонится к закату, перед идущими простираются тени-стрелы. Тени спешат добраться до цели раньше своих хозяев.
— Указ, конечно же, был нарушен?
— Да вы политик! — хохочет Бхимасена. — Законы нарушают, это тоже закон. Самое суровое наказание, вплоть до ступенчатой аннигиляции, не спасает от этого. Оставим подробности! В итоге выяснилось: астланин, включенный в состав колланта, модифицирует его волновую структуру. Это позволяет коллективному антису брать пассажиров. От одного до трех человек — индивидуально для каждого пасс-колланта. Эффект был открыт лет десять назад, точнее не скажу…
— И до сих пор держится в тайне?
— Монополию на пасс-колланты узурпировали гематры с помпилианцами. У них есть сепаратное соглашение на этот счет. Но когда они наплодили, по самым скромным подсчетам, тысячу таких коллантов… Утечка информации стала неизбежной. Скажу вам по секрету, многие переоценивают лояльность гематров и патриотизм помпилианцев. И недооценивают любознательность брамайнов вроде нас.
— Чужие тайны выгоднее своих?
— Вы зрите в корень. Чужие тайны — как чужие жены: ими так удобно пользоваться! Можно ли изобличить расу Брамайн в использовании того, чего официально не существует? Однажды секрет пасс-коллантов будет раскрыт. Его преподнесут как щедрый дар гематров и Помпилии всей Ойкумене. К этому празднику добросердечия они уже готовятся, а мы не мешаем. Зачем?
— И что, пассажирский коллант может подхватить любого? Без подготовки, тестов, притирки?
— Практически любого. Исключения — одно на миллион, если мне не изменяет память. Природная несовместимость, вернее, неспособность к выходу в большое тело. Встречается крайне редко…
Коллантарии уже близко. Стоят, ждут, не выказывая нетерпения. Астланин вольготно развалился в траве. Кажется, он успел заснуть.
— В чем же подвох, Рама-джи? Я могу оказаться одним из миллиона?
Генерал останавливается. Он медлит с ответом. Когда Бхимасена отвечает, он понижает голос. Генерал не хочет, чтобы коллантарии его слышали.
— Надеюсь, никакого подвоха не будет. Несовместимость? В вашем случае, Вьяса-джи, следует опасаться другого. У вас сильнейшая аура. Ваша энергетика, уж простите за прямоту, аномальна даже для брамайна. У экспертов есть опасения, что вы способны нарушить энергобаланс колланта. Это опасно, вплоть до распада колланта в космосе и гибели всех участников. С вами для подстраховки отправятся еще два колланта — без пассажиров. В случае чрезвычайной ситуации они помогут вашему пасс-колланту выровнять энергобаланс и приземлиться.
Йогин переводит взгляд на коллантариев:
— Они не знают.
— Да, не знают. Ни они, ни подстраховщики. Так, в общих чертах… Напугай мы их заранее, и шанс сбоя из-за паники вырос бы многократно. Для них вы — брамайн с высоким энергоресурсом. Важная шишка, отсюда и дополнительные меры безопасности. Не бойтесь, прошу вас! Если что, спас-колланты не подкачают: они уже отрабатывали восстановление энергобаланса в большом теле.
— Я не боюсь.
— В первый раз это будет не так быстро, как при следующих выходах. Возможны неприятные, даже болезненные ощущения.
— Хорошо.
— Еще одна формальность. У вас трижды попросят согласия. Это необходимо.
— Я не боюсь, — повторяет гуру. — Это значит, что я согласен.
— Трижды!
— Я трижды не боюсь, генерал.
— Без имен, — говорит узколицый блондин вместо приветствия.
Мешковатая одежда. Сутулые плечи, вялый подбородок. Блеклые, водянистые глазки. Блондину нравится быть таким: человеком без особых примет. Горакша-натх уверен, что перед ним невропаст колланта, мастер тонких связей.
— Без имен, — подтверждает гуру.
— Вернулись. — Долговязый вудун, похожий на жука-палочника в белом саронге, смотрит куда-то в сторону. — Все в порядке.
Четыре колланта, ранее ушедшие в волну, действительно вернулись — тише мыши. Бойцы в серой форме отделились от коллантариев, собираются поодаль.
— Все готовы?
Голос Бхимасены рушится с небес — из акустической линзы, сгустившейся над головами маленьких Ойкумен.
— Спас-первый готов.
— Спас-второй готов.
— Пассажирский готов.
— Приступайте.
Это звучит совсем не по-военному. Впрочем, генералу не приходится повторять дважды.
— Вы согласны отправиться с нами? — спрашивает блондин.
— Согласен.
— Повторяю вопрос: вы согласны присоединиться к нашему колланту и выйти в большое тело?
Блондин нервничает. Он подозревает неладное, но старается держать марку.
— Согласен.
— И в последний раз: вы согласны лететь с нами?
— Согласен.
— По коням! — хмыкает крепыш-помпилианец.
Он без злобы пинает под ребра дрыхнущего в траве астланина. Дикарь вскидывается, вертит головой спросонья — и, встретившись взглядом с Горакша-натхом, расплывается в широчайшей улыбке. Машет рукой: привет!
Тут все и начинается.
Йогин отслеживает изменения с опозданием: едва заметным, удивившим его самого. Он испытывал сходные чувства при длительной коллективной медитации: границы между тварным миром и галлюцинаторным комплексом стираются, вместе с ними стираются границы между тобой и другими. Разум повисает меж двумя ладонями мировой иллюзии, касаясь обеих, но не принадлежа им. Разум? Сейчас это происходит с физическим телом гуру. Утратив материальность, оно сливается с аурой, растворяется в ней — сахар в кипятке. Разница меж духом и плотью теряет значение, ею можно пренебречь. Семьдесят две тысячи каналов стремительно наполняются мощными потоками энергии, пульсируют от вихревых структур. С остальными коллантариями происходит то же самое: часть общего, Горакша-натх чует изменения. Люди светятся: перламутр, золото, янтарь, пурпур, бирюза, изумруд, аквамарин. Свет исходит из живых сосудов, свивается в огненные плети. Змеи Кундалини восстают ото сна. Ползут, формируют единый позвоночник, хребет колланта; соединяют коллантариев и йогина двойным сияющим контуром, похожим на орнамент стен храма Рудры на Вайшакхе.
Растет жар.
«Я не боюсь».
Сказываются годы аскезы и беспощадных упражнений: Горакша-натх без труда впускает в себя чужой жар, присваивает, выпускает наружу, к другим коллантариям. Замыкает контур, позволяя коллективному существу обрести целостность. Энергобаланс, сказал генерал Бхимасена, и гуру тогда не ответил. Он отвечает сейчас. Поддержка, регулировка, контроль — это Горакша-натх умеет лучше всего, лучше всех. Баланс йогина-брамайна, баланс энергосистем бункера, балланс пассажирского колланта — для гуру нет разницы. Он распахивает себя перед новой формой бытия, и бытие отвечает ему взаимностью.
Перед йогином распахивается космос.
«Я не боюсь».
У гуру захватывает дух. Эти слова — захватывает дух — наиболее точные из скудных человеческих слов, способных хотя бы частично передать суть происходящего. Всю жизнь Горакша-натх шел к этому моменту, а когда момент настал — он принес не радость, но величайшее потрясение.
Непостижимость. Многомерность. Пустота. Наполнение. Движение. Покой. Формы. Отсутствие форм. Тысячи обличий: они пожирают друг друга и возрождаются. Иллюзия. Еще одна иллюзия. Прекрасная, завораживающая, величественная. Опасная. В нее хочется поверить, счесть истиной и возгласить: вот цель, к которой я стремился, и она достигнута.
Нет. Это шаг. Веха на пути дхармы.
Нет. Это цветы на обочине дороги.
Да. Скажи «да» и иди дальше.
— Эй, где коня потерял?