Беглец — страница 42 из 56

— Никуда он не летит. Он переваривает тот яд, который ты ему предложил. Что ты имел в виду, говоря о рабстве? Ладно, молчи. Я об этом ничего не знаю и не хочу знать. У каждого из нас есть моменты, о которых лучше не напоминать. Думаешь, ты исключение?

Консуляр-трибун босиком прошлепал к бару, налил себе тутовой водки. Выпил залпом, потянулся за бутылкой — налить еще! — и едва не выблевал спиртное на ковер. Если верить этикетке, водка, гори она синим пламенем, была произведена на Борго. Планета в захолустье, где родилась беда, двадцать лет назад сломавшая жизнь штурмовому легату Тумидусу, — самый лучший алкоголь с Борго сейчас встал бы поперек горла.

Успокойся, велел он себе. Слышишь?

Вторая порция пошла лучше.

— Обратитесь к специалистам, — устало повторил Тумидус. — Запросите антические центры. Рахиль, ты не бессмертна. Ты, Нейрам, Кешаб. Однажды вы почувствуете, что умираете. Вы не сможете взлететь, даже если на вас наедет грузовик. Вернее, сможете. Но это будет та же смерть, просто дольше и мучительней. Папа мне все рассказал, не сомневайся. Я хотел выстрелить ему в голову, а он сказал, что это не выход…

Тумидус представил, как это звучит, и пропустил еще стаканчик.

— Ты последняя? — спросил он. Опьянение не шло, консуляр-трибун мучился от беспросветной трезвости. В придачу начала болеть голова. — Рахиль, ты последняя, кто еще хочет со мной говорить?

— Удивительное дело, — произнесла Рахиль тоном, каким никто и никогда не говорит об удивлении. — Я нахожусь на Элуле, ты на Китте. Между нами огромное расстояние, которое я не считаю чем-то важным. Я — существо, которому, как полагаешь ты, чужды эмоции. Это не так, но я не хочу с тобой спорить. Говорить с тобой я тоже не хочу. Не хочу, но буду.

— Это не так, — возразил, а может, согласился Тумидус. — Ты не существо. Ты женщина. В остальном ты права. Почему вы не хотите обратиться к специалистам? Вот ты, лично ты, — почему?

Лицо Рахили надвинулось, заполнило всю рамку.

— Ты понимаешь, к чему это приведет?

— К спасению Папы?

— Вероятность того, что эксперты найдут решение проблемы, — шесть целых и девять сотых процента. Вероятность того, что правда о смерти антисов станет добычей новостных каналов, — девяносто два процента ровно. Сейчас об этом знают антисы, и то не все.

— Включая меня, — напомнил Тумидус.

— Включая тебя как члена Совета.

— Только антисы?

— Я не сказала «только». Да, не только. Еще спецслужбы разных рас. Высокие чины с соответствующим уровнем допуска. Думаешь, нам неизвестно о твоем племяннике? О его начальнице? Ты назвал меня идиоткой, Гай. Это неправда, и мы оба знаем, что это неправда.

— Хорошо, пусть идиотом буду я. Ты не боишься, что кто-то проболтается?

— Вероятность этого ничтожно мала. Я даже не буду забивать тебе голову цифрами. Эти люди лучше нас с тобой понимают, чем грозит Ойкумене обнародование такой опасной информации. Антисы не бессмертны? Не идеальны? Антисы умирают в мучениях? Это сродни крушению веры. Ойкумена утратит равновесие, и даже я не в силах рассчитать последствия.

— Катастрофа?

— Удачное слово. Да, катастрофа.

— А смерть Папы — не катастрофа?

— Нет. Смерть — это просто смерть, даже если умирает Лусэро Шанвури. Однажды, как ты справедливо заметил, умру я. И это тоже не станет катастрофой. Мы смертны, это в порядке вещей. И даже то, что Совет антисов разваливается у нас на глазах, тоже в порядке вещей.

— Разваливается? Из-за меня?!

— Не преувеличивай свое значение, Гай. Всего лишь пришло время обновления. Кешаб Чайтанья, представитель от расы Брамайн, ведет себя неадекватно. Брамайнские антисы хотят сменить Кешаба на посту лидера. У них есть и свои причины, кроме безумия: предполагается измена.

— Кого они хотят на место Злюки?

— Вьюху. Это хороший выбор, но Вьюха колеблется. Нейрам Саманган, представитель расы Вехден, дико зол на Гая Октавиана Тумидуса, представителя от коллантариев. Вероятность того, что он потребует тебя заменить…

— Сто процентов. Даже сто десять.

— Очень смешно, Гай. В тебе просыпается чувство юмора гематров. Лусэро Шанвури, представитель расы Вудун, считай, утратил значение. Его преемник…

— Вы уже выбрали Папе преемника? Греете место в Совете?!

Тумидус вскочил.

— При живом-то Папе?! Рахиль, вы не идиоты. Вы мерзавцы…

— Папа сам выбрал себе замену.

— Кого же?

— Вы знакомы. Это Думиса М’беки.

— Думиса?

Малиновый костюм-тройка. Сиреневый галстук. Желтая оправа очков. Воронье гнездо дредов. По бокалу с пальмовым вином в каждой руке. Тумидус вспомнил Папу — бесконечный вояж по тюрьмам Китты за злостное хулиганство и нанесение телесных повреждений — и решил, что Думиса подойдет. А что? Приличный молодой человек, ни одной ходки…

— Его выбрал Папа, — повторила Рахиль. — Мы настаивали на последней проверке. Думиса ее прошел с успехом.

— Проверка?

— Информация о подлинной смерти антисов. Думиса воспринял ее без эксцессов.

— Это камень в мой огород?!

— Это факт.

Макушка головы, вся в туго крученных дредах, взлетает над забором. «Папа! — кричит незваный гость. — Ну Папа же!» Слепой карлик хлопает консуляр-трибуна — нет, тогда еще военного трибуна — по колену: «Это М’беки. Спасать меня прибежал. Тоже, видать, осенило». Тумидус отмахнулся от воспоминания. Не надо, подумал он. Не будем разочаровывать Рахиль правдой о Думисе. Если что, мне пригодится член Совета антисов, который прибежал спасать Папу Лусэро. Папу, значит, меняют на Думису, Кешаба — на Вьюху…

Меняют, хотя оба еще живы.

Тонкий намек: учти, Гай, тебя тоже заменят, если не угомонишься! Станешь упорствовать — уйдешь из Совета, а после — из жизни. А что? Рискни я обнародовать тайну смерти антисов, обратись к экспертам за советом — и рядом со мной приземлится Рахиль Коэн. Само хладнокровие и рассудительность, она сообщит мне о стопроцентной вероятности моей трагической гибели, после чего уйдет в волну «по-горячему», а безвременно скончавшийся Гай Октавиан Тумидус превратится в горстку пепла. Рахиль, ты будешь горевать? Как там у гематров с чувством сострадания?! Даже если я успею проболтаться, меня выставят психом, сгоревшим на службе, или изменником подстать Кешабу. Ойкумена проглотит, срыгнет и забудет. Великий Космос, в какую же задницу мы влезли с этим рождением мелкого антиса и смертью престарелого! Хоть иди присоединяйся к Кешабу с его безумием — встанем вдвоем против всех, спина к спине…

— Это факт. — Он взял уником. — Это камень, и это факт. В древности мы, помпилианцы, побивали камнями своих командиров — если те переходили все границы. Вы, гематры, наверное, побивали своих командиров фактами. Ужасная смерть, хуже не придумаешь. Конец связи, Рахиль.

Напьюсь, решил он. Напьюсь как свинья.

Нет, как молодой центурион в ночь после выпуска.

Глава восьмаяВрач, исцелись сам, или Медведь из вторых рук

I

— Врач не должен лечить самого себя. Особенно это верно в отношении психических патологий, таких как у нас с вами. Впрочем, у хирургов положение не лучше. Провести себе банальную аппендэктомию — та еще проблема…

— Полагаете, шри Сандерсон, мы имеем дело с патологией?

— Блокировка травматических воспоминаний? Разумеется.

Гюнтера трясло при одной мысли о недавней попытке «самолечения». Он не зря помянул аппендэктомию: пытаясь вскрыть заблокированный участок памяти, пси-терапевт Сандерсон примерил, что называется, халат пси-хирурга. В этой области у него опыта было с гулькин нос, но иначе не получалось: оболочка закапсулированного фрагмента памяти демонстрировала поразительную устойчивость к седативным и резорбирующим воздействиям. Будь у Гюнтера в запасе пара месяцев, а лучше полгода, он назначил бы себе курс аутотерапии и в итоге добился бы результата. Случай не уникальный, методики лечения известны. Нет, не назначил бы — обратился бы к коллеге, и дело в шляпе.

Время? Коллега? Пустые мечты.

Интуиция врача подсказывала: заблокированный периметр, скрывающий воспоминания о взлете, необходимо вскрыть как можно скорее. Почему такая спешка? Этого Сандерсон не знал, но предчувствия редко подводили менталов. Хороший пси-хирург легко справился бы с задачей. Гюнтер не был психиром — ни хорошим, ни даже посредственным, — к тому же он резал по живому самого себя. Из разреза, который стоил молодому человеку уймы седых волос, ударил поток ужаса — черного, ледяного, безусловно-рефлекторного, о котором писал Фердинанд Гюйс:

«Надо быть большим мастером, чтобы взломать защиту мощного эмпата. Но вдвое больше мастерства понадобится вам для того, чтобы справиться с ответным ужасом, который шарахнет по вам из всех орудий. Из ваших же собственных орудий, заметьте».

Может ли Бог создать камень, который сам не сумеет поднять? О, Гюнтер Сандерсон не был Богом. Со своим ужасом он не справился. Он позорно бежал, преследуемый по пятам кошмарными видениями смертей, своей и сыновней, лютым холодом, испепеляющим жаром, тошнотворным смрадом, конвульсивными спазмами в желудке и ослепляющей болью.

Честно говоря, Гюнтер был удивлен, что память не заблокировала и это воспоминание.

— Предлагаете мне стать вашим пациентом? — Брамайн оказался понятливым. — Хотите залезть ко мне в голову? Добраться до недоступных воспоминаний?

— Да. Но для этого нужно ваше согласие. Согласие и содействие.

— Вы можете это сделать силой? Без моего согласия?

— Даже без вашего ведома. Ну, до определенных границ. Могу, но не стану.

— Врачебная этика? Диктат морали?

— Не ваше дело. В случае вашего добровольного сотрудничества я поделюсь с вами всем найденным. Более того, я стану делиться прямо в процессе. Мы с вами все переживем одновременно.

— Гарантии?

— Никаких. Если я захочу обмануть вас, я обману. Вы должны ясно представлять себе ситуацию, прежде чем согласиться или отказаться.