— Только не Борго! — вырвалось у Тумидуса.
— Почему?
— Их нельзя видеть спокойно. Веришь?
— Хорошо, — согласился Марк. — Сожжем Борго кварковыми торпедами. В остальном, дядя, я прав. И ты еще спрашиваешь, почему я счастлив? Я бы расцеловал тебя, да боюсь, ты неправильно поймешь. Лучше я оплачу твою выпивку.
Рабство, подумал Тумидус. Мальчик счастлив. Рабство. Мальчик. Папа Лусэро. Рахиль Коэн. Не надо мучиться. Нейрам Саманган. Можно расслабиться. Скандал. Мальчик. Рабство. Папа. Что-то я упускаю. Что? Оно лежит на поверхности, просто я пьян, я не вижу…
— Рабство! — завопил он на весь бар. — Ну да, рабство!
Бармен помахал ему полотенцем.
— Решили? — спросил бармен. — Так чей я буду раб?
— Ничей, — объяснил ему Марк. — Ты будешь свободный человек на свободной планете. Я просто изобью тебя в хлам. Ты что, не видишь, что у клиента пиво закончилось?
Чудо из чудес, Тумидус-младший был само дружелюбие.
— Рабство, — упорствовал Тумидус-старший. — Рабство и освобождение. Марк, ты гений!
— Я гений, — согласился племянник.
— Мы спасем Папу!
— Мы спасем Папу, — согласился племянник. — А как мы спасем Папу? Мы, гении, все тугодумы.
— Двадцать лет назад, — сказал Тумидус. — Это случилось двадцать лет назад. Ты тогда прогуливал школу, доводя учителей до белого каления, а имперская безопасность рыдала вот такими, — он показал какими, — слезами, ожидая, пока у тебя сойдут прыщи и вырастут мозги. Моя галера стояла на Террафиме, в Эскалоне. Дыра дырой: пророки, фанатики, титулованные козлы с тупыми шпажонками…
Марк наклонился вперед. Взгляд племянника сделался трезвым, твердым и неприятным. Тумидус узнал этот взгляд. Так смотрел он сам два десятка лет назад, так смотрел он и сейчас, когда чуял свежий след добычи. Консуляр-трибун не видел себя со стороны в такие минуты, но ошибка исключалась. Семейное сходство, господа!
— Я знаю, чем славится Эскалона, — бросил молодой офицер. — Дальше!
Глава девятаяТравма рождения, или Не бойтесь, я быстро расту
Впереди рысили криптиды.
Спруты резво перебирали щупальцами, сильными и упругими, — ни дать ни взять восьминогие кони из фольклора докосмической эры. Ага, подумал Гюнтер. Зря, что ли, большинство флуктуаций континуума носит имена мифических чудовищ! Сказка — ложь, да в ней намек… Предки не умели летать к звездам, но менталы среди них рождались. Мало ли что они могли увидеть под шелухой, чтобы после рассказывать соплеменникам у костра страшные байки. Запечатлеть в виде примитивных плоских рисунков. Вышел же я сам в детстве на контакт с Региной ван Фрассен, обретавшейся за тридевять парсеков от Ларгитаса.
Невозможно, ты миф, пшик, обманка.
Поначалу Гюнтеру нестерпимо хотелось оглянуться. Узнать: последовал брамайн за Натху или предпочел смерть? Он терпел, сколько мог, а возле бродячих утесов террорист догнал отряд. Пристроился сбоку, выровнял темп и дыхание. Теперь брамайн бежал вместе со всеми, демонстративно не глядя на кавалера Сандерсона. Гюнтер отвечал ему взаимностью.
«До-мой! До-мой!» — стучали копыта сатира. По камням. По кочкам. По сухой растрескавшейся глине.
Домой!
Пейзажи разворачивались незнакомые. На бегу Гюнтер еще раз прокрутил в голове восстановленный отрезок памяти и окончательно уверился: к земляничным полям они добирались другой дорогой. Натху, мальчик мой, тебе известен иной путь? Ты спешишь к очередной червоточине, которая выведет нас прямиком к системе Ларгитаса?
До-мой! До-мой…
Бег длился, копилась усталость. Местность становилась все более унылой. Каменистая равнина, выжженная отсутствующим солнцем, простиралась до горизонта — сколько хватало глаз. Из-под копыт Гюнтера взлетали облачка ржавой пыли. Каждое отзывалось в ушах диссонансными аккордами. Кое-где из земли торчали чахлые кустики неведомых колючек. В их скудной тени прятались рогатые ящерицы. Одна метнулась прочь — лиловый росчерк на малахите. Гюнтер удивился: почему лиловый? Почему малахит?! Зелени вокруг не наблюдалось. Небо, пятнистое и блеклое, как линялая шкура леопарда, провисало все ниже. В шкуру заливали воду, и она выпячивалась пузырем. От одного взгляда на это небо начинался зуд под лопатками, словно там прорезались крылья.
Мог ли Натху заблудиться?
Он нашел в себе силы поднажать. Когда Гюнтер поравнялся с Натху, сын покосился на отца, но ничего не сказал. Некоторое время Гюнтер молча бежал рядом. Дыхание сбилось, во рту царил вкус копченого мяса. Что за ерунда? Причуды галлюцинаторного комплекса?
— Натху! Куда мы направляемся?!
Питекантроп на бегу пожал плечами:
— Домой.
— На Ларгитас?
— Домой, — повторил Натху с раздражением.
Казалось, взрослый мужчина в десятый раз объяснял ребенку элементарные вещи.
— Домой — это куда? Какое место для тебя дом?
С явной неохотой гигант остановился. Развернулся к отцу, навис мрачным изваянием. Их окружили криптиды, за спрутами маячил брамайн. Деланое безразличие аскета могло обмануть кого угодно, только не кавалера Сандерсона. Да и черт с ним, с брамайном! Сейчас Гюнтера куда больше волновало поведение Натху.
— Дом, — мальчик насупился, — это безопасность. Ты сам сказал, да.
Похоже, он считал вопрос исчерпанным.
— Да! — заторопился Гюнтер. — Дома безопасно. Там друзья, там нас ждут. Отведи нас на Ларгитас!
Идиот, сказал Гюнтер-медик Гюнтеру-невротику. Слово «Ларгитас» для мальчика — пустой звук, абстракция. Вот, держи. Гюнтер извлек из памяти образ детской комнаты и отправил его сыну. Образ усиливался деталями: они с сыном играют, Натху впервые делает попытку улыбнуться. Желтая кислота лимона. Вкус соленого леща. Тепло уюта.
«Дом. Нам туда…»
— Нет!
Булава взлетела и рухнула, впечаталась в растрескавшуюся почву. Земля под ногами содрогнулась, к небу взлетел столб пыли. Гюнтер отшатнулся, с трудом подавив желание… Броситься наутек? Завизжать от восторга, как девчонка?!
«Да что со мной такое?!»
— Не дом! Нет!
— Почему?
— Беда! Опасность!
— Да почему же?!
— Нападают! Убивают! Боль! Страх! Не дом!
От волнения речь Натху заметно ухудшилась.
— Успокойся, малыш, — примиряющим жестом Гюнтер выставил перед собой ладони. На всякий случай он накрыл сына облаком умиротворения. От ментальных усилий у него началась изжога. — Там все закончилось. Больше никто не нападет. Не сделает больно. Я буду с тобой…
— Ты со мной! — Натху успокоился. — Дома ты со мной, да. Мы идем домой.
— Куда? Куда ты хочешь идти?
— Туда!
— Ты знаешь это место?
— Знаю!
Питекантроп энергично кивнул.
— Можешь показать? Как я тебе?
— Зачем? Ты тоже знаешь!
— Ты все-таки покажи. Пожалуйста.
В следующий миг Гюнтера с головой накрыла ментальная волна.
— Пошли, ларги. Купишь мне вашей чудо-травки. Будет интересно, обещаю!
Движение.
Движение — пространство. Движение — время.
Пахнет фиалками и сбежавшим молоком. Кто пахнет? Что пахнет?
Свет из окна. Он пахнет.
Капля пота стекает на щеку. Грохочет. Грохочет.
Она внизу. Двигается. Движение — черный хлеб.
Он на ней. Двигается. Минута — ля-бемоль.
Фиолетовый бемоль. Полтона. На ощупь — яичница.
Смех.
Взрыв мокрый, взрыв разлетается брызгами.
Крик.
Крик — туман над клумбой с лилиями…
— Нет, Натху! Нет!!! Только не туда!
Крик аукнулся в носу ароматом корицы.
— Туда, — набычился питекантроп. — Домой.
— Ты не знаешь, где это!
Знает, с ужасом осознал Гюнтер. Он знает!
Пыль из-под копыт — диссонансы. Бегство ящерицы — лиловый росчерк на малахите. Взгляд в небо — зуд под лопатками. Сбитое дыхание — вкус копченого мяса. Удар булавы — восторженный визг. Ментальное усилие — изжога. Крик — корица…
Кретин, заорал Гюнтер-медик, срывая глотку. Ослеп? Оглох? Утратил способность логически мыслить?! Те же симптомы, что и от «путанки»! Только слабее, вразброс. Где растет «путанка»? На Шадруване, возле Саркофага. Так куда мы направляемся? Неужели Шадруван уже близко?!
— Натху! Как ты нашел дорогу сюда?! Ты же не знаешь…
— Знаю! Знаю!
Кретин, повторил Гюнтер-медик. Ты бывал на Шадруване? Вот мальчик и считал у тебя путь вместе с воспоминаниями о своем зачатии. Иди на хрен, взвыл Гюнтер-невротик. Какое считал?! Я и сам этот путь не знаю! Корабль просто доставил меня к месту назначения…
Ага, ухмыльнулся Гюнтер-медик. Спроси у парня, как находят дорогу в космосе антисы? Флуктуации?! Он тебе порасскажет…
— Не надо, — жалобно попросил кавалер Сандерсон. — Не ходи туда.
Натху растерялся, дрогнул. И вновь насупился:
— Надо. Домой.
— Я тебя не пущу!
— Безопасность. Надо.
— Не пущу! Я тебе отец или кто?!
С отчаянием самоубийцы Гюнтер шагнул к сыну. В руках кавалера Сандерсона возникла раковина — так папаша, гневаясь на дерзкое чадо, хватается за ремень. Криптиды грозно зашевелились, в лицо Гюнтеру пахнуло мускусом и лавандой. Новичок задирает хвост на вожака? Стая готовилась преподать наглецу основы коллективной дисциплины. Вроде бы, предположил Гюнтер-невротик, у волков вызов принимает сам вожак? Бьется с претендентом один на один? Или это у горилл? Волки, гориллы, буркнул Гюнтер-медик. Синие киты! У криптидов, дружок, дело обстоит иначе: «Один за всех, и все за одного!»
«Папаша, — ласково подсказали из прошлой, считай, райской жизни, где были пациенты и не было антисов. — Вы плохой мальчик, папаша. Я вами недоволен. Эх, папаша…»
К горлу подкатила волна тошноты. Раковина? Паника?! Что ты можешь противопоставить существам, для которых чернейший в мире негатив — лакомая пища? Накормишь их до отвала? До смертной икоты?! Кубло извивающихся щупальцев сомкнулось вокруг него. В недрах клокочущей массы блестели сапфировые блюдца глаз. Щелкали роговые клювы. Каждый запросто мог отхватить Гюнтеру руку или ногу.