Страха больше нет. На страх нет ни сил, ни времени.
Что есть? Бункер.
Бункер, где держали Натху, распахивается перед йогином. В свое время Горакша-натх точно так же распахнул подземную цитадель перед людьми субедара Марвари. Хитросплетения переходов и комнат, неоновое свечение силовых кабелей, мерцание линий связи, пульсация волноводов…
Аура дотягивается до минус одиннадцатого уровня. Дальше — тьма, неизвестность. Расширенная до предела, аура включает участок поверхности вокруг бункера. Кто притаился, замер за облысевшими кустами?
Да, гуру-махараджа, это ты.
Не называй меня так, говорит йогин йогину. Между нами нет отношений наставника и последователя. Наши отношения иные: здесь и там, прошлый и нынешний, зритель и участник.
Хорошо, соглашается прошлый. Видишь? Группа Марвари уже пробилась на минус восьмой. Кипит бой. Маруты сражаются с мумиями в бинтах силовой брони. Помню, кивает нынешний. Я распахиваю дверь, гнет свое участник. Видишь? Марвари в коридоре. За дверью прячется ракшас в облике хищной жабы — телепатка-ларги…
Время застывает. Нет, движется. Ползет со скоростью тени от гномона солнечных часов.
— Ваша работа?
Вопрос задает шри Сандерсон.
Гуру не удивлен. Нынешний не удивлен, потому что ждал появления отца Натху. Прошлый не удивлен, потому что занят. Прошлый бьется насмерть с Сандерсоном-прошлым, факиром с дудкой. Бьется чужими руками, но это не важно.
— Вы про дверь?
— Да. — Шри Сандерсон сгорает от нетерпения. — Это вы открыли дверь?
— Я.
— Каким образом? Вы хакер?!
Йогин улыбается, слыша изумление телепата:
— Можно сказать и так. Я расширил свое энергополе на большую часть вашего бункера. Так я управлял техникой, потоками энергии, информацией…
Шри Сандерсон потрясен. Шри Сандерсон молчит. Собственный талант кажется шри Сандерсону чем-то естественным, обыденным. То ли дело чужие таланты!
Смотри, вмешивается йогин-прошлый. Помнишь? За спиной Марвари вспухает болотный пузырь. Он лопается, из него, как в замедленной съемке, взмывает в воздух собакоголовая обезьяна. Повисает на плечах Марвари, впивается клыками в шею…
Прошлый беспощаден. Смотри, кричит он. Вспомни, как ты всем сердцем желал оказаться внутри собственной ауры! Охотником с черным трезубцем, марутом — да хоть червем-костогрызом! Лишь бы оторвать проклятую обезьяну от субедара, размозжить ей голову о стену. Вспомнил?!
Да, молчит гуру-нынешний.
Факир замахивается дудкой на обезьяну. Факир кричит, в гневе топает ногами.
— Мы хотели одного и того же, шри Сандерсон? Оттащить мальчика от субедара?
— Выходит, так. — Судя по интонации, отец Натху пожимает плечами. — Я вцепился в сына, связал наши разумы вместе, но не смог оторвать его от жертвы. А надо было просто блокировать моторику Тирана. Не успел. Не сообразил. Опоздал…
Призрак за дверью поднимает лучевик. Тиран, отмечает гуру-наблюдатель. Призрак получил имя: Тиран. У этих ларги очень странные имена.
— Где ваша злость? — спрашивает Горакша-натх. — Раздражение? Ненависть?! Вы спокойны, как истинный йогин. Я, кстати, тоже. Перед началом операции все было иначе.
— Моя персональная методика, — поясняет шри Сандерсон. — Присутствие внутреннего наблюдателя при сеансе терапии. Пациент никого не видит, но все время чувствует, что за ним наблюдают. Это сдвигает реакции, выравнивает эмоциональный фон. Смещает акценты психоза… Я пользовался этим в работе с трудными подростками.
— Спасибо за комплимент, — улыбается гуру.
На дульном срезе лучевика разгорается маленькое солнце.
Йогин-участник напоминает о себе. Видишь, требует он ответа. Да или нет?! Да, соглашается гуру-наблюдатель. Я вижу двоих в одном: призрак готов метнуть молнию, мужчина в дорогом костюме жмет на спуск лучевика.
— Это я еще помню, — комментирует шри Сандерсон. — Дальше начнется terra incognita. Вы готовы, Вьяса-джи?
— Готов.
Молния или луч — смерть летит, бредет, ползет по воздуху к Марвари. Похоже, время обернулось улиткой. Тело Натху не здесь, отмечает гуру-наблюдатель. Мальчик этажом ниже. Тут, под шелухой, он действует как флуктуация. Опыт охоты со стаей: Натху сосет из Марвари энергию, чувства, жизненные соки. Когда луч пронзит субедара, Натху всосет его смерть. Для антиса смерть — инициирующий импульс.
Луч достигает цели.
Нестерпимый жар наполняет ауру йогина. Кажется, что Горакша-натх, прошлый или нынешний, проглотил сверхновую звезду. Но сказывается опыт: сейчас реакции гуру столь же быстры, как и у юного антиса. Баланс, регуляция тонких каналов…
— Что вы делаете?
— Перераспределяю энергию внутри ауры.
— Великий Космос! Это грандиозно!
Семьдесят две тысячи каналов тонкого тела кипят от жара. Все мастерство «йоги освобождения» плохо справляется с антическим напором. Туманится разум, плавится сознание. «Тело, достигая совершенства, — бормочет в ухо наставник гуру, давно скончавшийся от старости, — становится прочнее самого прочного и тоньше самого тонкого…»
Смерть хлещет душу кнутом, веревкой с узлами. Йогин бессилен отделить себя от Натху, а Натху глотает чужую смерть. Давится, делает своей, бьется в судорогах предчувствия. Выплескивает наружу, щедро делится с изощренной аурой брамайна. Сейчас смерть превратит гуру в кровавые клочья, а мальчик взлетит. Мальчик взлетит в небеса, а его отец, факир в пестром, заклинатель змей…
— Что вы делаете, шри Сандерсон?!
— Перерабатываю его боль, его ужас. Негатив в позитив.
— Как?!
— «Смерть — это шаг в небеса. Ты уже расставался с малым телом. Не бойся, ты вернешься, и снова взлетишь, и снова вернешься. Я с тобой, не бойся, я буду ждать…» Ну, примерно так.
— Благородство, шри Сандерсон. Сострадание. Я почтительно припадаю к вашим лотосным стопам…
— Это лишнее. Я всего лишь очень хочу жить. В смысле — хотел.
Единая энергосистема. Два сцепившихся разума в оболочке ауры третьего участника. Реактор-антис качает энергию. Наладчик-брамайн занят стабилизацией. Эмпат-конвертор меняет формат паразитных гармоник страха. У антиса формируется комплекс ощущений, возникающих при выходе в волну. Эмпат переживает эти чувства как собственные, фиксирует в подробностях. Транслирует брамайну, даже не замечая, что творит. Силы эмпата на пределе, сосуды в мозгу готовы лопнуть от напряжения, но брамайн превращает страдание в накопление ресурса, распределяет, сбрасывает опасный избыток.
Периферия, соглашается гуру-прошлый. Жалких искусственных каналов бункера хватает лишь на миг, но йогин направляет избыток энергии туда, сжигая нервы обезумевшей техники, и это дает шанс всем троим.
Пульс выравнивается, звучит мощно, ритмично.
— Взлет!
— Оm·kār ādināthāya namah․…
Пауза между здесь и там. Между твердью и космосом, материей и волной.
— Шри Сандерсон, вы — венец эволюции вашей расы. Я опрометчиво полагал, что триумф Ларгитаса — какой-нибудь супердвигатель. Нет, технологии — майя, иллюзия. Ваш путь отказа от внутреннего энергоресурса приводит к появлению телепатов.
— Готов ответить вам тем же, Вьяса-джи. Вы — венец эволюции вашей расы. Я опрометчиво полагал, что ваш триумф — зарядить какой-нибудь супераккумулятор. Нет, чепуха. Ваш путь — способность накрыть своей аурой любую энергосистему, слиться с ней воедино. Убежден, что у гематров или вехденов тоже найдутся мастера, подобные вам.
— Вы правы, шри Сандерсон. И все-таки мы оба ошибаемся.
— В чем?
— Венец эволюции — антис. А мы с вами только взбираемся на эту вершину по разным склонам.
— Почему не взобрались? Разве мы не на вершине?!
— Вы искуситель. Вы дразните меня мечтой.
— Антическая инициация. Первая смерть, второе рождение. Что, если Натху нас инициировал? Даже не сам Натху, а его взлет?! Тесная связь разумов, общность энергетической оболочки, ваше искусство распределения, мой талант сопереживания…
— Я всю жизнь мечтал стать антисом. Знаете, что я чувствую сейчас?
— Что?
— Я боюсь.
— Я тоже. Мы пережили фактическую смерть наших тел. Неудивительно, что мозг заблокировал этот стресс. Юных антисов тоже трясет от одной мысли о повторном взлете.
— Да, смерть. И воскрешение в волне.
— Вьяса-джи, но если мы движемся в одном направлении… Мы, техноложцы и энергеты. Неужели на вершине мы утратим различия? Станем антисами? А может, просто людьми?! Такими, какими нас задумала природа?
— Искуситель — знаток дхармы? Попроси вы у меня серьги — и я бы вам не отказал.
— Какие серьги?!
— Не важно. Я бы отдал вам лучшее из того, что имею.
— Бежим!
Гром? Нет, это Натху кричит.
— Папа, за мной!
Вопль сына выдернул Гюнтера из чужой памяти — прямиком в ад.
Оазис на глазах превращался в кровавый водоворот. Вода в реке, тростник, кактусы, земля и трава — все сделалось зыбким, пришло в движение. Просело, закручиваясь против часовой стрелки, проваливаясь в тартарары. Вращение, поначалу медленное, с каждой секундой ускорялось. В центре оазиса образовалась воронка, в нее ухнул замешкавшийся криптид. Беспомощно извиваясь, мелькнули щупальца, и жадная пасть поглотила беднягу.
— Прочь! Прочь отсюда!
Ловушка, на бегу понял Гюнтер. Западня. Вряд ли западня была намеренной: у «мигающей» червоточины, выходившей прямиком к черной дыре BHE-2719-24, класс «извечных», не могло быть никаких намерений. Гибелью грозило природное явление, не знавшее страстей, а не чья-то злая воля. От этого смертельная опасность аномалии не уменьшалась ни на йоту.
Ноги вязли в песке. Раскаленный воздух обжигал кожу, кипел в легких. Небо давило на плечи, гнуло к земле. А они все бежали к мглистому горизонту, туда, где пустыня и небо сливались в туманный кисель.
Оазис скрылся из глаз.
Гибельное притяжение черной дыры должно было ослабнуть, сгинуть без следа, но легче не становилось. Пространство сплющивалось, размазывало беглецов, как масло, ровным слоем по пустыне. Отнимало третье измерение, превращало в тени. Видимость упала до десятка шагов. Спотыкаясь, они брели сквозь мглу, борясь с физическим сопротивлением пустоты.