— Вы соискатель обучения на Сякко?
— Да, я подал заявление в прошлом месяце.
Хозяин кабинета обернулся. Седрик увидел плоское лицо с высокими скулами. Узкие глаза без двойного века. Черные волосы. Тонкие губы. Уши с аккуратными мочками.
— Яей, — подсказал сякконец.
— Что?
— Яей. Так называется мой тип внешности. Если вы будете учиться на Сякко, вам не повредит разбираться в наших реалиях. Хотя это и не обязательно. У вас есть поручитель?
— Есть.
Седрик знал, что на Сякко в ходу личные рекомендации. Кто-то, уже прошедший сякконскую школу, должен был прилететь на Сякко с соискателем и поручиться за него. Еще Седрик знал, что все, кто учился на Сякко, становятся внештатными сотрудниками службы Т-безопасности Ларгитаса. Это его не смущало, напротив, радовало. Смущало его другое: никого из молодых менталов, пожелавших учиться на Сякко, не вызывали в консульство на собеседование. Все решалось на Сякко, после прилета соискателя. За что ему выпала такая честь, Седрик не знал.
— Кто это?
— Нильс Коре.
— Главный психолог Министерства спорта и туризма?
— Да.
Зачем он спрашивает, подумал Седрик. Наблюдает за моей реакцией?! Размышляет о чем-то своем?! Вызов в консульство внезапно показался Норландеру дурным знаком.
— Садитесь, — повторил сякконец, делая шаг к столику. Опустившись на колени, он продолжил движение, сев на пятки и выпрямив спину. — Я уже оценил вашу деликатность. Садитесь, Норландер-сан, нам есть о чем поговорить.
Дублировать позу сякконца Седрик не рискнул. Перед походом в консульство Норландер-сан усердно тренировался, и все равно: пять минут, максимум семь, и ноги немели, как у паралитика. Встать потом было затруднительно. Соглашаться на стул тоже нельзя: может ли соискатель возвышаться над тем, кто решает его судьбу?
Седрик сел, скрестив ноги. Кимоно, отметил он, глядя на сякконца в упор. Смотреть иначе как в упор не получалось: слишком маленьким было расстояние между двумя мужчинами. Два или даже три кимоно, одно поверх другого. Верхнее — темно-синее, с матовым узором. На плечах — накидка, схваченная шелковым шнуром. Над сердцем — герб: золотой скорпион в черном круге.
Скорпион?
Краем уха Седрик слышал о Скорпионах сякконского клана психиров. Так, обрывки, сплетни: что-то вроде службы Т-безопасности, охраняющей менталов от насилия со стороны обычных людей. Зачем Скорпиону понадобилось лететь на Ларгитас для беседы со скромным господином Норландером?!
Дурной знак, уверился Седрик.
— Чаю? — предложил Скорпион. — Вы пьете зеленый?
— Спасибо, пью.
Чай пах рыбой. Седрик пожалел, что не отказался.
— Я читал вашу анкету. — Скорпион сделал крошечный глоток и зажмурился от удовольствия. — Вы образцовый кандидат, Норландер-сан. Разрешите представиться: Кагава Джиро. В переводе это значит «второй сын благоухающей реки». — Скорпион улыбнулся. — Мы помешаны на традициях, это знает вся Ойкумена.
Седрик поклонился:
— Рад знакомству, Кагава-сама.
— Не называйте меня так, — попросил Скорпион. — Я вижу, что вы подготовились к разговору, и все же не надо. Между нами нет столь большой разницы в социальном статусе. И уж тем более вы не священник, а я не божество. «Кагава-сан», этого будет достаточно.
Он сделал второй глоток. Седрик последовал его примеру. Чашка вмещала не больше трех глотков, и Седрик дал зарок, что новой порции не возьмет.
— Превосходный чай. — Скорпион закрыл глаза. — Превосходная анкета. Превосходный поручитель. Вы — счастливчик, Норландер-сан. Я бы рискнул побиться об заклад, что Сякко с радостью примет вас, но сперва мне надо кое-что уточнить. Могу ли я рассчитывать на вашу откровенность?
— Разумеется.
— В анкете есть раздел «Травмы и отклонения». Мы с вами хорошо знаем, о чем там идет речь. Уж конечно, не о переломах запястья или сексуальных пристрастиях! Также мы знаем, что врать при поступлении в храмовые школы Сякко — недопустимый риск.
— Я не врал! — обиделся Седрик.
— Да, вы написали правду, и это делает вам честь. Итак, в девять лет вы обратились к интернатскому врачу с жалобой. Вас мучили видения, так?
— Так. Это нормально для…
— Я вас не обвиняю. Я хочу знать содержание ваших видений.
— Я кратко изложил в анкете…
— Я хочу услышать это от вас.
— Там был город. Древний город: развалины, занесенные песком. Из развалин ко мне выходила женщина с флейтой. Просила передать…
— Что? Кому?
— Не знаю. В этот момент я разрывал контакт. Доктор прописал мне недельный курс специальных препаратов, и видения прекратились.
— А у других?
— В смысле?
— Вы уникум или у ваших сверстников случались аналогичные видения? Напоминать вам о риске лжи я считаю излишним. Вы — честный человек, вы скажете правду. Тем более что правда ничем не грозит вашим одноклассникам. Вам она может обеспечить кое-какие льготы, но напоминать об этом я тоже считаю излишним. Уверен, вы будете откровенны без дополнительных мотиваций.
Тиран, вспомнил Седрик. Тиран задавал такие же вопросы.
— Да, — кивнул он. — Случались.
— Руины? Женщина с флейтой?
— Да.
— Еще чаю?
— Да, спасибо.
Чай пах рыбой, но Седрику хотелось пить.
— Последний вопрос. — Скорпион наклонился вперед. — Вы позволите мне снять энграмму этого воспоминания? Я опытный специалист, я сделаю это без малейших последствий для вашей психики.
— Энграмму?!
— Да. В обмен на ваше любезное согласие я уполномочен предложить вам бесплатное обучение на Сякко, в Третьем храме. Более того, вам будут платить стипендию. Что скажете, Норландер-сан?
— Что я скажу?
Седрик залпом осушил чашку.
— На таких условиях, Кагава-сан, вы можете прихватить заодно и мои воспоминания о потере невинности. В качестве бонуса, а? Кому еще из моих сверстников вы предложили аналогичный вариант?
— Никому. — Скорпион пожал плечами. — Здесь нет дискриминации или протекционизма. Вы единственный, кто подал заявление и заполнил анкету. Последний вопрос: Гюнтер Сандерсон входит в число тех, кого посещала женщина с флейтой?
— Входит. Кажется, он тоже единственный.
— В смысле?
— Единственный, кто дослушал просьбу флейтистки до конца.
— Откуда вам это известно?
— От Гюнтера. Мы были друзьями, он поделился со мной.
— О чем просила флейтистка?
— Она послала Гюнтера к адъюнкт-генералу Бреслау. Просила передать, что не сердится. Велела искать способы.
— Способы чего?
— Не знаю. Бред, правда? Я так и сказал Гюнтеру: бред.
— А он? Он вам ответил?
— Не помню уже. Вроде бы нет. Нас позвали на ужин, мы и пошли. Восстановить этот эпизод? Если что, я готов вспомнить.
— Спасибо, не нужно. Говорите, вам тогда было по девять лет?
— Мне — девять. Гюнтеру — десять. Когда вы снимете энграмму?
— Сейчас. Вы готовы?
— Готов.
— Расслабьтесь, Норландер-сан. Я буду очень осторожен. Медленно снимайте защиту. Куда нам торопиться? Столько лет ждали, подождем еще немного. У таких дел нет срока давности. В конце концов, это же не сериал, зритель не требует от нас скорейшего продолжения…
Оставшись в кабинете один, Скорпион долго стоял у окна.
Ширма из крашеных дощечек, расписанных фениксами и павлинами, разъехалась в стороны, открывая вид на внутренний дворик. Здесь в прошлом году разбили карэсансуй — сухой пейзаж, или сад камней, как называли его ларгитасцы. Ландшафтных дизайнеров специально привезли с Сякко для этой цели. Камней было девять, все вулканического типа: три лежачих, два изогнутых, четыре «статуи». Основное пространство засыпали галькой и белым песком, после чего граблями вычертили подобие водной ряби. Окно кабинета служило идеальной точкой обзора — с северной стороны, чтобы солнце в зените не слепило глаза. Деревьев в саду не росло — истинный карэсансуй должен напоминать о смерти, а дерево, как ни крути, символ жизни.
Да, смерть. Главное дело, ради которого Кагава Джиро во второй раз прилетел на Ларгитас. Скорпион не солгал Седрику Норландеру — его действительно звали Кагава Джиро. Он не солгал и в остальном, что обещал. Ложь в данной ситуации была, во-первых, неуместна, во-вторых, постыдна и, наконец, опасна. Такой сильный эмпат, как молодой господин Норландер, мог обнаружить следовые реакции лжи, и тогда все сорвалось бы.
— Здравствуйте, Регина-сан, — шепнул Скорпион. — Давно не виделись.
Выбирая Скорпионов для возмездия, старейшины клана всегда доверяли новое дело тому, кто был лично знаком с потерпевшим. В случае выбора между двумя исполнителями предпочтение отдавалось знакомству в достаточной мере, такому, чтобы в памяти Скорпиона остался ясный образ объекта, но не слишком близкому, и уж тем более не любви, дружбе или родственным связям. Даже у самого стойкого человека тесные узы, отягощенные болью потери, могут затуманить холодное зеркало разума и спровоцировать безрассудное желание мстить как можно быстрее.
Образ объекта. Желательно во время ментальных действий для фиксации почерка — индивидуальных кси-характеристик. Диспетчеры космодромов и навигаторы кораблей, все, кто имеет дело с пролетающими мимо антисами, сказали бы: волновой слепок. Образ женщины с флейтой, позаимствованный из памяти Седрика Норландера, полностью соответствовал образу госпожи ван Фрассен.
Ошибка исключалась.
— Да, Регина-сан. Я вас помню.
— Женщина с флейтой. Регина-сан, вы приходили к этому мальчику?
Я помню, мысленно повторил Скорпион. Тридцать два года назад. Сякко, берег пруда. Девушка-абитуриентка, гражданка Ларгитаса. Вторая девушка, подруга первой. Схватка под шелухой: два на два, вернее, двое на дюжину. Старшекурсники Третьего храма свято чтили традицию унижать новеньких[23]. Варвары говорят: проверка на вшивость. Сякконцы говорят иначе: вынуть моллюска из раковины. Как ни говори, смысл один. Яцуо Кавабата, тебя я тоже помню. Ты усердствовал больше других, переходя границы допустимого. Ты и позже шагнул за черту — криминал, измена клану, грязный путь