С восходом солнца на него накинулись лиманские мухи. Юрка вскочил, вылез из птичника. Вода в лимане была теплая, не успела за ночь остыть. Лицо вроде бы стало не таким распухшим, но притрагиваться по-прежнему было больно. И очень хотелось пить. Вода была только в колодце возле дома. Юрка посмотрел туда и обрадовался — по берегу бежали Славка и Митька. Славка сбегает, принесет напиться. Юрка сел на крыльцо, но тут же вскочил и метнулся за угол птичника. По дороге торопливо шел какой-то человек, — дойдя до тропки, свернул к лиману. Так размахивает руками только папка. Митька проговорился или он догадался сам?
Недалеко от птичника к лиману сбегал от самого верха изволока неглубокий овраг. Осенью, зимой стекала по нему дождевая, талая вода, ранней весной обрастал он редкой сорной травой. Сейчас трава уже высохла, пожелтела. Юрка, пригнувшись, побежал по оврагу вверх. Время от времени он останавливался и выглядывал. Папка догнал ребят, они вместе подошли к птичнику, обошли его вокруг.
И только теперь Юрка спохватился: корка ковриги осталась в птичнике. Он положил ее на крыльце, когда пошел умываться, а бросившись бежать, забыл… Совсем нетронутая. Он ее берег, боялся начинать, потом захотел пить, и вот… Возле птичника никого не было видно. Спрятался, ждет, когда Юрка прибежит… Дожидайся!
Птичник был так далеко, что стал похож на спичечный коробок. Уже не боясь, что его увидят и догонят, Юрка пошел медленнее и не таясь, во весь рост. Подъем был не крутой, но Юрка запыхался, во рту пересохло, и нестерпимо хотелось пить.
Впереди показалась буро-красная черепичная крыша, под ней вросшие в землю, невысокие стены, сложенные из ракушечника. Выгоревший от солнца и непогоды ракушечник был похож на старые белесые кости. Такими же белесыми были плиты известняка, кое-как уложенные в низенькую ограду. Зачем ее складывали, если на всем широком дворе не то что деревца или огорода, не было ни одной зеленой былки? Между пучками жухлой травы то и дело проступал камень. Возле такого же вросшего в землю сарая сохла пирамидка кизяка. Из-за нее выскочил большой лохматый пес и злобно залаял. Юрка попятился, потом увидел, что пес на цепи. Из полуоткрытой двери дома вышла маленькая девчушка, испуганно уставилась на Юрку.
— Эй, слышь! — крикнул Юрка. — Принеси воды напиться!
Девчушка постояла, все так же испуганно глядя на него, потом шмыгнула в дом, дверь захлопнулась. Юрка ждал, с опаской поглядывая на лохматого. Тот злобно бухал, прыгал вперед, но цепь не пускала его, он поднимался на задние лапы, греб воздух передними, метался в разные стороны, пытаясь вырвать цепь. Дверь так и не открылась.
Справа, метрах в ста, под навесом была «копанка» — колодец. Запряженная в постромки лошадь ходила по кругу, над ней вращался большой решетчатый барабан. У длинной колоды кишели буро-грязные овцы. Юрка пошел туда.
Земля была в пыль размолота острыми копытцами, у подтекающей колоды замешана в грязь. Лошадь погонял пацан меньше Славки, у колодца стоял заросший многодневной щетиной угрюмый дядька. Несмотря на то что солнце уже припекало, он был в выгоревшем брезентовом балахоне и казался таким же буро-грязным, как овцы. Барабан скрипел, на колодезный ворот наматывалась подрагивающая струна толстого троса. Пацан уставился на Юрку, забыв о лошади, но она сама привычно шла по кругу. Чабан оглянулся.
— Здрасте, дяденька, — сказал Юрка, — можно у вас напиться?
Из колодца выползла деревянная, окованная железом бадья, такая большая, что Юрка запросто мог бы в ней спрятаться. Пацан остановил лошадь, чабан подтянул бадью к краю колодца, опрокинул в осклизлый, поросший в уголках зеленью желоб, вода хлынула в колоду. Чабан достал из висящей через плечо торбы старую медную кружку с облезлой полудой, зачерпнул из ведра, стоящего поодаль, и протянул Юрке. Зубы у Юрки заныли от ледяной воды.
Лошадь снова пошла по кругу, барабан заскрипел, бадья исчезла в колодце, трос, подрагивая, начал разматываться. Зубы ныли, пить уже не хотелось, но Юрка пил и пил — про запас.
— Спасибо, — сказал он, протягивая пустую кружку.
Чабан спрятал ее в торбу. Барабан скрипел и скрипел, трос все разматывался и разматывался, и конца ему все не было — такая глубокая была копанка. Юрке хотелось заглянуть в колодец, но он побоялся, что чабан заругает, и заглядывать не стал.
Овцы напьются, чабан погонит их в степь. Травы там мало, но овцы находят, щиплют и все время идут и идут. И никого нигде нет — только степь, чабан и овцы. И так все время. Папка так рассказывал, он ведь работал чабаном. Папке не нравилось: тяжело и скучно — слова не с кем сказать, а по-Юркиному — совсем неплохо. Ходи себе и ходи. Ну конечно, зимой хуже — и дождь, и снег, но ведь до зимы еще сколько…
— Дяденька чабан, — сказал Юрка. — Вам помощника не нужно?..
Чабан искоса посмотрел на него.
— Ты, что ли? Ты еще не помощник, а нахлебник. У меня своих иждивенцев хватает.
Юрка сел в сторонке на камень. Трос все разматывался, потом бесконечно долго наматывался на ворот. Чабан опрокинул бадью, поставил ее на край колодца, потом отстегнул постромки от хомута. Пацан поднял ведро с водой, изогнувшись на сторону для противовеса, взял лошадь за повод и пошел к дому. Овцы отваливались от колодца, сбивались в кишащую грязно-серую массу, тянули в степь. Чабан их не погонял, просто шел следом за ними.
Отсюда буровые вышки были уже отчетливо видны. Над переправой стлалась сизая дымка. А дом, дорога, птичник и лиманный залив исчезли, словно совсем перестали быть, — за пологим увалом простиралась бесконечная голубоватая мгла и незаметно превращалась в небо. Что ж, так оно и есть — для него дом и дорога перестали быть. Юрке вдруг стало отчаянно жалко всего, что осталось там, и страшно того, что ждало впереди. Он вскочил и пошел к буровой.
Вышка росла и росла вверх, но не приближалась, только отчетливее становились ее решетчатые переплетения. Юрка устал, захотел есть и еще больше пить. Он садился отдохнуть, но вскоре поднимался и шел дальше. Сидеть хуже, чем идти: земля раскалена, сверху жгло солнце, а ветер, здесь уже сухой и жаркий, не приносил, как на берегу, прохлады и облегчения. Но не только зной, Юрку гнали жажда и нетерпение. Там есть люди, значит, есть вода. И потом — а вдруг, а может?.. Виталий же Сергеевич говорил…
Вышка упиралась в небо. Надо было запрокидывать голову назад, чтобы посмотреть на ее макушку. Самые большие дома он видел в Евпатории. Куда им… Даже стальные решетчатые мачты с прожекторами и флагами на переправе показались теперь низенькими и маленькими. В дощатом сарае работал двигатель, железная труба, выведенная наружу, постреливала дымком, из-под нее расплывалась черная маслянистая лужица. Извиваясь по земле, к вышке ползли не то трубы, не то кабели. Поодаль стоял маленький домик.
Юрка подошел и осторожно заглянул в окошко. Домик был нежилой, там стояли только стол и несколько табуреток. За столом сидел рыжий парень в очках и в кепке. Он был еще совсем молодой — толстогубый и круглощекий, а борода пробивалась рыжим пухом. Наверно, там была вода, но Юрка не решился войти и попросить — толстогубый сердито хмурился, муслякал потухшую папиросу и что-то быстро писал авторучкой.
Юрка вернулся к вышке. Основание ее было приподнято над землей, к нему вел помост из толстых брусьев. Дальше Юрка идти побоялся, сел на краешек помоста. Нижняя секция вышки с трех сторон была обшита досками. Справа и слева стояли какие-то машины, барабаны с намотанными толстыми тросами. С самой верхушки на черных промасленных тросах свисал огромный крюк, под ним четырехгранный брус, воткнутый в круглый стол. Брус и стол вращались с такой скоростью, что еле различимы были грани бруса. И над всем висел железный грохот. От этого грохота подрагивал даже помост, на котором сидел Юрка. От грохота, а может, оттого, что хотелось есть, у Юрки разболелась голова. Возле машины стояли двое мужчин в спецовках и ничего не делали, только смотрели время от времени на белые диски приборов. Юрке все больше хотелось пить, но подойти ближе он не решался — пугал оглушительный грохот, и Юрка боялся, что дядьки в спецовках заругают и прогонят его.
Мимо него прошел в вышку рыжий парень в очках. Он тоже стал смотреть на приборы, что-то прокричал, ему прокричали в ответ. Один из мужчин в спецовке вышел, спустился по помосту и остановился возле Юрки, вытирая замасленные руки концами.
— Ты тут зачем? — спросил он.
— Так, — сказал Юрка, вставая. — Посмотреть.
— А откуда взялся, где живешь?
— Там. — Юрка махнул рукой в сторону моря.
— Вот и беги туда, ребятишкам тут делать нечего.
— Я пить хочу, — сказал Юрка, — у вас напиться можно?
— Пойдем.
В домике, где раньше сидел рыжий, человек в спецовке подошел к стоящему в углу пузатому металлическому баллону, подставил стакан и нажал рычажок. В стакан брызнула шумная пузырчатая струя. Юрка проглотил колючую, пузырящуюся воду и протянул стакан снова.
— Кто это тебя так? — спросил мужчина, когда Юрка напился и вытер губы.
— Упал, — сказал Юрка и покраснел.
— Интересно ты падаешь — на все стороны… Ну, дело твое. Беги теперь домой.
— Дяденька, — сказал Юрка, — а мне к вам нельзя? Учеником. Или убирать чего… Я бы все-все делал.
Мужчина внимательно посмотрел на него.
— Что, конфликт дома, и ты, значит, отдал концы?
Юрка потупился и не ответил.
— У нас для ребят работы не бывает. Буровой мастер — видал, в очках? — и тот инженер, с высшим образованием. Ты, если уж так прикрутило, в город подавайся, в ремесленное. Там квалификацию получишь, человеком станешь…
Юрка повернулся к выходу.
— Постой, ты небось есть хочешь? — Юрка смущенно пожал плечами. — На вот, у меня завтрак остался.
Отойдя несколько шагов от домика, Юрка развернул газету — между большими кусками хлеба лежали ломтики колбасы. Он решил съесть половину, а половину оставить, но колбаса была такая вкусная, а Юрка такой голодный, что не удержался и съел все. И снова захотел пить. Почему-то дома, когда вода была под рукой, он пил редко и мало, а теперь хотел непрерывно. Возвращаться опять к вышке? Буро-ржавые переплетения ее уже так отдалились, что снова казались голубоватыми. И что там делать? Видно, и Виталий Сергеевич не всегда говорил все правильно и всю правду… «Все это для вас, для тебя…» А на поверку совсем не так. Что ему оттого, что там ищут, нашли или найдут нефть? Это само по себе, а он сам по себе. И на переправе будет то же самое. Вон плывут над ней синие дымки. И там грохочут машины, работают люди. Ну, построят город. А ему скажут: пацанам тут делать нечего…