- Вот, батюшка Виталий Родионыч, отведай с дороги холодненького. - Распрямившись так, что высокая грудь тяжело колыхнулась под тонким платьем, Ольга протянула мне корец.
Я принюхался и, укоризненно глянув на хитро поблескивающую голубыми глазами женщину, приник к посудине.
Водка не водка, но градусов тридцать в этом литровом корце было. Выхлебав больше половины, я бросил короткий взгляд на Грега и передал напиток ему, в двух словах и шепотом пояснив, что к чему. Естественно, умолчав о крепости напитка. А тут и Герда, дочка хозяев, подлетела с тарелкой, наполненной румяными и явно сладкими пирожками. Вроде как подсластить шуточку. Ну да… вот только в голове у меня с голодухи‑то уже зашумело, так что, проигнорировав пирожки, обнял одной рукой девушку, обещающую в скором времени стать такой же статной красавицей, как и мать, и «закусил» ее губами.
Антон - хозяин дома крякнул, скрывая смешок, Его супруга развела руками, дескать, уел, гостюшка, а сама Герда, едва я ее отпустил, предательски запунцовела и вихрем унеслась в дом. Только каблучки форсистых алых сапожек дробно простучали по крепким дубовым доскам лестницы.
Тем временем пребывающий в удивлении Грегуар добил‑таки корец и, следуя инструкции, перевернул его вверх дном. Положенные три капли упали на плахи двора, и мой бывший дворецкий чуть не последовал за ними. Повело его знатно. Оно и понятно. Ели‑то мы последний раз сутки тому назад, а почти пол‑литра коварной фирменной наливки Ольги, да выпитые одним махом, могут свалить и сытого.
- Уморился в дороге, бедолага, - прогудел Антон, подхватывая «поплывшего» Грега за плечи и уводя его в дом. - Ну да ничего, проспишься и будешь как новенький. У моей хозяйки рука легкая, так что о похмелье можешь и не думать. Идем‑идем, болезный. Мы тебя в задней комнате на полатях положим, медвежьей полостью укроем…
Так, бухтя что‑то засыпающему на ходу Грегу, и увел. А следом и мы с Ольгой, поднявшись на высокое крыльцо, шагнули в специально сделанный низким дверной проем. Миновав сени, еще раз поклонились, входя в горницу. Я дернулся было снять головной убор, но поняв, что на мне его нет и в помине, просто поклонился на красный угол и протопал к столу, у которого уже суетилась по‑прежнему алая, словно маков цвет, Герда. Заметив, что я уселся на лавку рядом с ее отцом, сунулась было к печи, но Ольга ее шуганула ухватом и, вытащив из зева огромный чугунок, одним ловким движением поставила его на толстую дубовую подставку, в центре стола.
Окинув меня взглядом, Антон покачал головой и кивнул Герде на поставец в углу горницы, за печкой.
- Ну‑ка, доча, найди гостю ложку. А то он, вишь, какой неподготовленный пришел, - тихонько прогрохотал хозяин дома, и уже через секунду я сжимал в руке новенькую, вырезанную из липы ложку. Пока мать с дочерью крутились у стола, выставляя хлеб, соленья и свежие крупно порубленные овощи, Антон ткнул меня пудовым кулачищем в бок. - Где ж ты свою серебряную‑то потерял, а, твое сиятельство?
- Какое из меня сиятельство, кузнец! - чувствуя, что меня все больше и больше забирает хмель, проговорил я. - Все там осталось. В столице. И сиятельство, и дом, и семья… А я теперь… перекати‑поле. Знаешь, трава такая. Ветер ее по пустыне гонит‑гонит…
Ольга бросила на меня короткий взгляд и… шикнув на уже открывшего рот для очередного вопроса мужа, молча выставила на стол четвертьведерную бутыль с жидкостью теплого янтарного оттенка. Под горячий борщ в желудок упала первая рюмка домашнего самогона, за ней вторая… и я не понял, как уснул.
Глава 2. Где сердце успокоится…
Проснувшись следующим утром на широкой лежанке, я попытался встать и едва не навернулся с почти двухметровой высоты. И честное слово, мое состояние было совсем не похоже на похмелье, которое, в отличие от фирменной наливки Ольги, самогон ее мужа‑медведя вполне предусматривал… Ну, разве что чуть‑чуть. Но с какого перепоя так кружится голова?!
Я медленно, стараясь не расплескать расплавленный свинец в моем черепе, опустил голову обратно на подушку и чуть не застонал… Идиот! Точнее, контуженый идиот! В прямом смысле этого слова. Трудно было догадаться, что произойдет с моей несчастной головой при наложении похмелья на контузию? Хоть бы хозяев предупредил, так ведь нет…
С другой стороны, когда бы я успел это сделать? Отказаться от приветственного угощения? Это ж обидеть хозяев. А что Антон, что Ольга к старым традициям относятся трепетно, так что могли действительно отказать от дома. А выпив наливку… В общем, понятно. Будем считать, что внутренний адвокат оправдал внутреннего же пьяницу, и тот отделался устным выговором, вместо общественных работ…
- Эй, твое сиятельство, ты там живой? - прогрохотавший прямо над ухом голос хозяина дома заставил меня дернуться, отчего виски прострелила совершенно сумасшедшая боль, и во рту появился отчетливый привкус крови. Вот счастье‑то… Я тихо зашипел, и поднявшийся на приступку хозяин дома окинул меня обеспокоенным взглядом. - Э‑э, Виталий, да ты что‑то совсем плох. Мать, поди сюда, кажись, это по твоей части.
- Рассол на столе, - откликнулась откуда‑то из‑за печи Ольга.
- Да не, тут не похмелье… тут что‑то серьезнее. Ну, кому говорю, иди сюда! - К концу фразы Антон только что лосем не ревел. Хм, действительно, беспокоится. Иначе б на жену голоса ни за что не повысил… ну, до тех пор, пока она в его дела не лезет… Уж это‑то я знаю наверняка. Не первый год с этой семьей дружу.
- Вот, как отхожу ухватом, чтоб горло дома не драл. - Треснув мужа полотенцем по спине, Ольга все же прислушалась к его словам и, встав на приступку, попыталась взглянуть на меня… Вот только не с ее ростом. Нет, так‑то Ольга женщина высокая, но не настолько же… Но она тут же нашла выход из положения. - Так, косолапый. Тащи лавку. Да смотри, стол по дороге не свороти!
- Несу‑несу. - Тут же присмиревший Антон, действительно, эдаким кабанчиком метнулся к стене и, легко подхватив тяжеленную дубовую лавку, на которой человек пять усесться могут, в момент притащил ее к печи. Ольга тут же вспрыгнула на подставленную мебель, легко, будто девчонка. Ну да… на шестом десятке… вот только, кроме тех, кто видел ее паспорт, этого никто никогда не скажет, да и видевшие сию бумагу промолчат. Больше чем на тридцать лет супруга Антона не тянет. Да и по нему не скажешь, что кузнец уже больше шестидесяти лет землю топчет. Седина и то возраста не выдает. Поскольку немного ее.
За этими мыслями я, наконец, смог отрешиться от пульсирующей боли, но тут Ольга кольнула меня своим беспокойством.
- Ой‑ей‑ей‑ей‑ей! Что ж ты, обормот великовозрастный, вчера промолчал‑то?! Да и я, дура, сразу не присмотрелась. - Ольга всплеснула руками и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, рявкнула на весь дом: - Герда! Людмила! Лана! Немедленно сюда! Стол готовьте, будем нашего князюшку лечить. Да живее, клуши неповоротливые! Ну!
Тут же откуда‑то раздался дробный перестук каблуков, захлопали, заскрипели двери. Загремели какие‑то ведра и еще не пойми что…
Прислушавшись к этому гвалту, Антон посопел и предпринял попытку тактического отступления.
- Ну, я тут только мешать буду. Пойду, день на дворе, негоже дела оставлять, - прогудел он, начиная пятиться к двери.
- Ку‑уда?! А кто Вита перетащит? Я, что ли? - Уперев руки в бока, Мокошева ведунья требовательно уставилась на мужа.
- Да ладно, ладно. Что ж я, не понимаю, что ли? - тут же вздохнул Антон.
- Ну, сущий медведь. Такой же ленивый и хитрый, - пожаловалась мне Ольга, на что ее муж только весело фыркнул.
- Ночью ты меня не из‑за того медведем звала, - усмехаясь в усы, прогудел Антон.
- Это да, уж прижмешь, так прижмешь, - почти мечтательно протянула женщина, но тут же покраснела и вновь дотянулась до мужа мокрым полотенцем. - Тьфу на тебя, охальник! Эй, девки, вы что, заснули там, что ли?!
Нет, не уснули. Влетели в горницу заполошной стайкой, нагруженные какой‑то посудой, свечками и еще черт знает чем. На выскобленный до белизны стол с легким хлопком легла расшитая красными узорами льняная скатерть, явно не праздничного, а ритуального толка… и я, неожиданно для самого себя, заинтересовался предстоящим действом. Вообще, использование вот таких предметов в естествознании почти не встречается, а в старых школах секретами их создания и ритуалами, в которых применяются такие вещи, знатоки делятся крайне неохотно…
- Что, глазки засияли? А вот не будет тебе секретов, - усмехнулась Ольга, заметив мой интерес, и пояснила: - Не от скаредности, Витушка, не думай. Просто не про вас, мужчин, такая вот наука. Неужто Заряна не говорила?
- Говорила. - Вздохнул я, морщась от накатывающей боли.
- Вот и ладно. А пока поспи, болезный, поспи. - Теплая сухая ладошка ведуньи легла мне на лоб, и я еще успел услышать, как она просит мужа перетащить меня на стол, а потом… уснул, как младенец. При всех моих щитах!
Проснулся уже вечером, отдохнувшим и… здоровым, все на той же лежанке. Удивленно покрутил головой и, поняв, что она и не думает напоминать о контузии, собрался уже выбраться из‑под медвежьей полости, чтобы спуститься на грешную землю и найти в печи что‑нибудь съедобное, но тут услышал разговор хозяев дома и решил повременить с вылазкой за провиантом.
- Ты утреннюю газету видала, Олюшка? - тихий гудеж Антона чем‑то напомнил жужжание пчелиного роя… очень большого роя.
- Когда? Сам же видел, по дому полдня возилась. А тут еще и лечение Вита… - вздохнула его жена.
- От. А я, пока подмастерья кузницу готовили, прочел. М‑да. - Звякнул ложкой о чугун Антон и, прошелестев бумагой, договорил: - Вот, взгляни сама.
- Антоша, мы за столом. Убери этот листок. Вечером почитаю, - недовольно проговорила Ольга, но…
- Нет. Лучше прочти сейчас. Это важно. - В голосе кузнеца добавилось стали, и жена со вздохом отложила в сторону ложку. По крайней мере, именно так я определил этот стук. Затем зашелестели листы газеты.
- Ох!