О всесторонне развитой личности говорят после смерти каждого третьего человека. Но вряд ли такой человек когда-либо существовал на земле. Тем не менее, я убежден, что большинство из нас могли бы стать всесторонне развитыми, если бы только мы не отказывали в этом другим.
ЕДИНСТВЕННЫЙ И НЕПОВТОРИМЫЙ
Я не верю, что у меня когда-либо была хоть одна цель, кроме объяснения того, кто я и что такое человек. Откуда? Почему? Но человек, который, делая такие запросы, не довольствуется простым пустословием в классе, а продолжает спрашивать без остановки, и год за годом все больше и больше, — такой человек не станет популярным. Ибо не предполагается, что кто-то получит ответ; никто не осмелится прочесть в глазах другого, что тот, получил ответ. Ибо все малыши, на которых, согласно Библии, нельзя обижаться, подозревают, что за теплом жизни скрывается огромный холод, и предпочитают не знать о нем ничего определенного. Они отдают предпочтение постельному теплу скучных нравоучений.
Я смотрю на эти свои цепи и слышу их железный лязг. И этот звук заставляет слезы литься из глаз узника.
Было время, когда я смеялся над термином «умственная борьба». И это было не так давно. Эта фраза всегда появляется в какой-то шутливой связи, и в том смысле, в котором она обычно используется, она подразумевает вовсе не борьбу. Но меня всегда особенно поражало то, что упоминание о душевной борьбе происходит только тогда, когда жертва достигла с ее помощью какого-то санкционированного вывода. Согласно этому, вся суть и содержание умственной борьбы заключается в простом утверждении, что она когда-то существовала.
Ментальная борьба может быть одной из многих вещей, но чаще всего это то, что оратор делает для того, чтобы обмануть аудиторию. Но это может быть и ослабление стен между духовными сферами, распад, называемый «ужасом». Когда стены рушатся, человек борется за единство или падает на землю. Чаще всего он падает на землю.
Эти стены внутри человеческого духа никогда не должны были быть построены. Но мы — дьяволы по отношению друг к другу.
Люди сдерживают друг друга с помощью террора. Мы боремся, чтобы усилить страх в других и скрыть свой собственный.
Человек по природе своей слабонервный. Это его основная черта. Мужества не существует. За самым великим подвигом героя вы найдете черствое сердце.
«Мужество» существует, но это нечто иное, чем мы привыкли это считать, если мы вообще во что-то верим. Смелость и трусость не являются противоположными понятиями.
Я был в полном ужасе перед старшими. И до такой степени, что все, за что я брался с тех пор, было попыткой реабилитации. И мои попытки всегда терпели неудачу просто потому, что я был смертельно напуган.
Не так давно я столкнулся с утверждением одного выдающегося невролога о том, что ежедневная борьба в жизни взрослого человека, очевидно, оставляет гораздо более сильные следы, чем любые «разрозненные впечатления раннего детства».
Так говорит невежественный человек, и его высказывания необъективны. Ребенок тоже борется и делает это постоянно. Многие взрослые не борются. Но эти слова идут дальше и показывают, что человек, о котором идет речь, представляет себе жизнь как единицу расстояния, как, например, с 1850 по 1925 год, как человеческое существо, которое в один год поднимается из пыли, а в другой исчезает в ней. Но жизнь нельзя рассматривать в таком свете. Мы растем вверх, достигаем кульминации и растем вниз. Идентичное обстоятельство, представленное нам один раз, пока мы растем, и один раз, когда мы уже выросли, произведет два сильно различающихся эффекта. Попробуйте вставить стальной стержень в камнедробилку во время работы и понаблюдайте за результатом. Когда машина простаивает, не стоит ожидать поразительных результатов от эксперимента.
Мы говорим о формирующих годах ребенка и отрицаем существование формирующих элементов.
Есть даже люди с мозгами, которые упорно считают, что жизнь — это однородный отрезок шоссе и что к молодым и старым применима одинаковая мера ответственности. Но ответственность ребенка — это ответственность иного порядка, ибо ребенок обладает сознанием иного порядка. Ребенок находится на более ранней стадии развития. Его мыслеформы чисто визуальны. Его сознание — это сознание животного. Взрослый не более ответственен за свое детство, чем за град и солнечный свет.
Ребенок находится в безумной погоне за свежим опытом день за днем в течение всего года, и это состояние не проходит по мере взросления, и он наслаждается особой способностью к опыту, которая вскоре утрачивается. Зрелый человек, получивший другую форму сознания, каждый час дня набрасывается, как бык, на ничего не понимающего ребенка.
Ребенок забывает…
Нет, именно этого ребенок не делает. Мы ничего не забываем. Мы живем в детстве, чтобы приобрести опыт для использования в будущем, а не для того, чтобы забыть все это дело. Но на самом деле мы предпочитаем верить в то, что детство — это божественный дар, славное воскрешенье перед началом настоящей жизни.
Детство — это самый трудный период жизни, хотя мы склонны считать иначе по той самой причине, что предпочитаем во что бы то ни стало забыть дурные времена, и по той дополнительной причине, что весь опыт детства не открыт нашему взгляду. Увидеть целое не входит в схему вещей, ибо если бы это было так, то это лишь преградило бы путь к большей жизни. Но в истинном смысле мы ничего не забываем, абсолютно ничего; просто некоторые вещи скрыты от нашего взгляда.
Человек может знать все о своем детстве, если захочет. Но на самом деле он не хочет этого знать. И это потому, что мы считаем себя одинокими в этих «прискорбных» вопросах, которые не должны соответствовать стандартам нашей нынешней жизни. Отсюда развивается странная фантазия каждого человека о том, что он — уникальный экземпляр. У каждого из нас есть жуткие ощущения, когда мы верим, что мы одни: Я — единственный и неповторимый! Тогда человек принимает позу уникальности, но, к сожалению, не может включить в нее то, что является фундаментальным, потому что тогда «единственный и неповторимый» предстанет как «единственная и неповторимая свинья», и, едва ли желая оказаться единственной свиньей в мире, человек больше не стремится быть уникальным в любом смысле.
МОЖЕТ Я ЧТО-ТО ЗНАЮ О ТЕБЕ?
Был один убийственный отросток от закона Янте, к которому мы прибегали всякий раз, когда у нас возникали трудности друг с другом. О, вы найдете в нем только элемент юмора, я уверен. Вопрос заключался в следующем:
Может я что то знаю о тебе?
Этот постоянно повторяющийся укор привел к тому, что каждый из нас, начиная с Янте, в собственном сознании превратился в гораздо худшую свинью, чем самый подлый из всех наших товарищей, который с улыбкой шел своей дорогой и, казалось, не заботился ни о чем на свете. Сегодня я полностью осознаю, что эти другие были не менее мерзкими, чем я сам. Я говорю это не для того, чтобы помочь своему делу. На самом деле, это не дает ничего, что можно было бы использовать в своих интересах.
Может быть, вы думаете, что я что-то не знаю о вас? Это было бессменное оружие терроризма. Я помню, каким безнадежно избитым чувствовал себя человек под воздействием этих слов. Некоторое время назад в разговоре с одним врачом — не психологом, кстати, — я попытался объяснить ему их действие. Но он лишь непонимающе посмотрел на меня и сказал:
«Нормальный ответ на этот вопрос, конечно, довольно прост: „Какого дьявола ты обо мне знаешь? Выкладывай!“».
Нет, этот человек был не из Янте. Он никогда не поймет!
Может быть, вы думаете, что я что-то не знаю о вас? Это не было простым выпадом в темноте. Всегда было более чем вероятно, что противник на самом деле обладает особыми знаниями. Вначале мы боролись за равенство воров и эротики. Позже мы превратили наше общее знание фактов в дубинки, чтобы использовать их друг против друга.
Таким образом, люди успешно удерживали друг друга. О действиях не говорили и даже не упоминали до появления первых слабых признаков бунта. Но при этом слова падали так же неизбежно, как «аминь» после молитвы: Может быть, вы думаете, что я ничего о вас не знаю?
Была девушка, о которой мы кое-что знали. Точнее было бы сказать, что это была девушка, о которой мы знали очень много — так много, на самом деле, что она была действительно колоритной фигурой. Ее звали Дженни, и она была экспертом в искусстве терроризма. У нее всегда был свободный язык, и ее нисколько не смущал тот факт, что мы знали слишком много. Тот, кто мог рискнуть на что-то намекнуть, вряд ли рискнул бы в будущем переходить ей дорогу, потому что это означало лишь то, что он тут же услышит, как его собственные грехи, как реальные, так и воображаемые, вопят с крыши дома. Никто, казалось, никогда не мог найти ни времени, ни мужества, чтобы отплатить ей взаимностью. Она была умелой террористкой, и дикость ее нападения всегда побеждала. Но люди ее нрава передвигались по опасной границе. Не было принято выходить за рамки простого намека, поскольку обычно этого было достаточно. Янте отвечала таким людям, создавая им дурную репутацию, независимо от того, заслуживают они этого или нет.
Может быть, вы думаете, что я что-то не знаю о вас? Этим злобным ржавым ножом мы защищались друг от друга. В течение многих лет после этого я старался сохранить это оружие и продолжал жить, постоянно держа его в руке.
В детстве я тренировался с ним в мечтах. В моем воображении это было политическое оружие. Сначала это были мои учителя в школе. Я притворялся, что знаю что-то о определенном преподавателе, всегда что-то сексуальное, связанное с ребенком. И тогда я говорил ему серьезным и властным голосом, что терпеть такое поведение просто невозможно. Он умолял о пощаде, а я принимал вид великодушного человека. Мы с ним стали близкими друзьями, и он больше никогда не обращался со мной как с ребенком. Во время совместных прогулок мы заводили серьезные разговоры.