— Да.
Мечтательно улыбаясь, Дениза наклонилась над ним и, легко покачиваясь, подразнила его сначала одним, потом другим соском.
— Да, — сказал он.
Сев на прежнее место, она сняла его руки со своих бедер, положила их по швам и, закрепив своими коленями, начала двигаться.
Камерон наблюдал, как ее лицо исчезло из его поля зрения и лежал совершенно спокойно — узник в ожидании. Затем, приподняв голову, он увидел в просвете между ее ляжками дверь комнаты. Когда ее колени достигли его плеч, Дениза вытянулась и, глядя на нее снизу вверх, он увидел странное выражение — смесь удовлетворения и презрения — на ее лице.
— Трюкач, — пробормотала она и, обхватив его голову обеими руками, притянула ее к себе.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Солнечный свет лился, как прибой, сквозь передние окна отеля по полу вестибюля, останавливаясь, словно перед дамбой, у края стола, где режиссер, монотонно кивая головой, слушал сидящего рядом человека с уважением, но несколько рассеянно, как слушают произведение классической музыки, слишком хорошо знакомое, чтобы удивлять. Камерон спустился по лестнице до половины; вдруг он увидел шляпу на столе между Готтшалком и его посетителем — шляпу, которая в других обстоятельствах не вызвала бы никаких зловещих ассоциаций, — и медленно ретировался к лестничной площадке, у шахты кухонного лифта.
— …так вы готовы согласиться, что все это странно, — послышался приводящий в замешательство голос внизу. — Ваш оператор, этот Дюфи, с его таинственной историей. Вчера он был уверен, что что-то не так. Сегодня…
— Он в такой же степени уверен, что все в порядке, — прервал Готтшалк со смехом. — Не
забывайте, что в данный момент трюкач жив и здоров.
— Я знаю. Чего я не могу понять, так это почему Дюфи…
— Да Фэ, — поправил Готгшалк.
— …да Фэ не только не узнал трюкача, сидящего прямо под ним на мосту, но был убежден, что это кто-то другой!
— Примите во внимание обстоятельства, — сказал Готтшалк холодно. — Во-первых, ослепительное солнце; во-вторых, да Фэ был занят камерой; затем внезапность, с которой вся тщательно продуманная последовательность сошла на нет; и последнее — появление самого трюкача.
— Что вы имеете в виду — «появление самого трюкача»?
— Парень был сильно напуган — всклокоченный и потрясенный из-за того, что в последнюю секунду выпрыгнул из автомобиля. Он струсил, понятно? Это время от времени случается. Даже с лучшими из них.
— Из-за того, что он должен был упасть в воду?
— Иначе все выглядело бы неправдоподобно, не так ли? В фильме, я имею в виду.
— Господи, этим зарабатывать себе на жизнь!
— Они идут на определенный риск, — признался режиссер. — За это мы им и платим, конечно.
— Хорошо, я бы хотел задать ему несколько вопросов. О том другом деле.
— Конечно, — ответил режиссер — Но вы уверены, что он сможет вам что-то рассказать?
— Просто сверить время. Военная полиция нашла свидетеля, который видел подозреваемого, когда тот направлялся к дамбе, чуть раньше, чем там появился ваш человек.
— Не может быть, — сказал Готтшалк.
— Так что, возможно, трюкач встретил его на дороге.
— Все возможно, — проворчал Готгшалк. — Я позвоню ему в номер. Его зовут Коулмэн, между прочим.
— Забавно. Мне показалось, вчера вы называли его…
— Коулмэн, — сказал режиссер твердо. — Артур Коулмэн.
Местный телефон на стене около его кровати настойчиво звонил, когда Камерон, перепрыгивая через две ступени, ворвался в комнату и, запыхавшись, снял трубку.
— Коулмэн?
— Да, я знаю, — выпалил Камерон. — Артур Коулмэн… Я стоял на лестнице. Я…
— Коулмэн, здесь начальник полиции Бруссар.
— Послушайте, у меня новое лицо, — сказал Камерон. — Но достаточно ли оно новое?
— Он хочет поговорить с тобой.
— Я сейчас же иду вниз. Послушайте, о том свидетеле…
Но режиссер уже повесил трубку.
Начальник полиции был человеком крепкого сложения лет пятидесяти, с проницательными голубыми глазами, грубыми чертами и русыми редкими волосами, подстриженными ежиком, которые выглядели как небритая борода. В его лице сквозили коварство и грубость, но эти свойства странным образом не касались рта, пухлого женского рта, из которого торчала изжеванная сигара. Наклонившись вперед в своем кресле, он дружелюбно протянул руку и пожал с такой силой, что Камерон с трудом сдержался, чтобы не поморщиться. Сидя в своем кресле, он рассматривал молодого человека с любопытством, слегка нахмурившись, но Камерон надеялся, что опознать его он все равно не сможет.
— О вчерашнем, Коулмэн. Ты что-нибудь заметил? Что-нибудь необычное, я имею в виду.
Камерон пожал плечами, чтобы выиграть время, пока не сообразил, что ему надо изображать неведение, а не играть роль глухонемого.
— Нет, — ответил он, — ничего.
— Забавно, — пробурчал начальник полиции грубым голосом. — Военная полиция нашла кого-то, кто клянется, что видел, как он направился к дамбе. Тоже в полдень.
— И кто это был? — спросил режиссер.
— Сборщик дорожного налога с другой стороны реки. И им, и мне он рассказал одно и то же.
— Видишь ли, — сказал Готтшалк, оборачиваясь к Камерону, — Бруссар и военные власти ищут молодого человека, который решил, что служба в армии не для него.
— В самовольной отлучке, — объяснил начальник полиции, доставая фотографию на паспорт из кармана, к которому была приколота золотая медаль, и протянул ее Камерону.
Да он даже не похож на меня, подумал Камерон. И вот, притворяясь, что изучает фотографию, он вспомнил, как мрачно сидел перед камерой в призывном центре, и покачал головой.
— А ты не заливаешь?
— Я действительно никогда его не видел, — сказал Камерон холодно и вернул карточку.
— Думаешь, ты не мог его не заметить?
Камерон тщательно обдумал свой ответ.
— Возможно, — наконец сказал он. — Но маловероятно. Где он там мог спрятаться?
— Это как раз то, что меня интересует, — ответил начальник полиции.
— Возможно, ваш беглец решил не идти по дамбе, начнем с этого, — предположил Готтшалк.
— Возможно, — сказал Бруссар. — Скажи мне одну вещь, Коулмэн. Почему ты струсил?
— Ну, я… — внезапная издевка ошеломила Камерона, и он смолк, только молча тряхнул головой. — …не знаю. Наверное…
— Думаю, ты здорово струхнул, а?
Камерон хотел ответить, но смог только промычать что-то невнятное.
Работая челюстями, Бруссар пожевал сигару.
— Предположим, ты не обратил внимания, так? На дорогу.
— Нет, то есть, да.
Режиссер начал что-то говорить, но начальник полиции поднял руку.
— У меня идея, — сказал он. — Этот ваш да Фэ — вы говорите, он был в вертолете с камерой?
— Верно, — ответил Готтшалк.
— Снимал?
— Да.
— Тогда это должно быть на пленке?
— Что должно быть на пленке?
— То, чего они с Коулмэном могли не увидеть.
— Что ж, все возможно, — сказал режиссер со смехом. — Хотите посмотреть отснятый материал?
— И это тоже возможно?
— И это тоже, разумеется! Вашей профессиональной скрупулезностью восхищаются все. Пленка сейчас в проявке, конечно, но завтра или послезавтра я буду рад организовать для вас специальный просмотр.
— Очень обяжете, — ответил начальник полиции и поднялся на ноги.
— Конечно, Коулмэну может быть неловко. Ему, вероятно, хочется скорее забыть все это, правда, Коулмэн?
Начальник кивнул Камерону, желая выразить сочувствие:
— Ничего особенного, а?
— Естественно, — выдавил из себя Камерон. — Дело есть дело.
— Именно! — сказал Готтшалк, причмокнув. — Должен сказать, вы взяли дело этого молодого парня в оборот — и настроены решительно.
— Ничего особенного, — ответил Бруссар. — Просто, если мы не схватим его через день-два, им заинтересуются наши агенты ФБР в городе. И чем глубже эти птицы будут совать свои носы повсюду, Тем вероятнее, что им повезет.
— Я не подумал об этом, — пробормотал режиссер.
— Крутые ребята, наверное.
— Не такие уж крутые, как хотят казаться, — сказал Бруссар кисло. — Пара из них появилась здесь несколько месяцев назад, разыскивая одного парня, Пикарда, смотавшегося, когда ему пришла повестка на призывной пункт. Они загнали в угол его отца, полдня допрашивали. В конце концов так его напугали, что он признался, куда сбежал мальчишка. Бордо…
— Бордо? — встрепенулся Готтшалк.
— Бордо, — сказал начальник полиции мягко. — Крутые мальчики отправились в Портлэнд просмотреть списки отплывающих и судовые декларации всех сухогрузов и траулеров, которые выходили оттуда в течение последних шести месяцев, чтобы вычислить мальчишку, сбежавшего на пароходе во Францию, да? Милая теория. Только вот беда…
— Какая?
— Бордо, — сказал Бруссар со слабой улыбкой, — есть также и северо-западнее Монреаля.
Режиссер откинул голову и рассмеялся.
— Так вы выставили этих фэбээровцев, как вы их называете, на посмешище, а?
— Я? — сказал начальник полиции своим резким голосом, жуя сигару и не спеша с ответом. — Я ничего не делал. Пикард — мой двоюродный дед, кроме того, война — страшное разрушение. Она не стоит и мизинца этого парня.
— Однако вы ищете другого парня…
— Здесь у меня есть причина: событие имеет отношение к моему округу.
— Значит, он в опасности из-за вашей профессиональной гордости. Это разве честно? Давайте, по крайней мере, надеяться, что у него хватило ума направиться на север.
Начальник полиции пожевал губами сигару и покачал головой.
— Полиция штата следит за всеми дорогами. Он не мог растаять, как снежный ком в аду.
— Но вы говорите, что не думаете, что он здесь.
— У меня только интуиция. Вот и все.
— Это вроде поисков иголки в стоге сена, не так ли? Я имею в виду всех этих туристов.
— Не так трудно, как вам может показаться, — сказал начальник полиции. — Он не очень отличается от всех нас, как вы думаете? Должен есть, спать, а? Это значит, он выдаст себя рано или поздно. Во всяком случае, если он здесь, спорю, мы возьмем его сегодня же.