ул ногой.
Чайка, не ожидавшая встретить здесь еще кого-то, недовольно и чрезвычайно пронзительно крикнула и тяжело поднялась в воздух. Какая-то пожилая чайка. Занятно, а долетит ли она до Канады и сколько это займет времени при ее скорости? Размышления на столь интересную тему были прерваны гулом вертолетных винтов. Уж этот звук ни с чем не спутаешь, но благодаря появлению чайки, так его напугавшей, Камерон перестал уже чему-либо удивляться, лишь прислушивался к реву приближающейся машины, как к чему-то совершенно уместному в данной ситуации. А почему бы, собственно и нет? Это просто еще одно подтверждение того, что искусство тесно смыкается с жизнью. Значит, ничего удивительного, если его побег будет сниматься на пленку. Хотя бы для истории, ведь философы утверждают, что ни конкретные люди, ни опыт их жизни не должны быть забыты грядущими поколениями.
В голове мелькнуло продолжение сюжета. На этой Богом забытой крыше не хватает только одного — молодого парня, волею судеб ударившегося в бега, тоже не совсем врубающегося, в происходящее. Что же дальше? А дальше просто, подумал Камерон, я кубарем лечу с крыши вниз и, естественно, разбиваюсь в лепешку, а слегка обалдевший парень попадает в объятия режиссера, который не без интереса выслушивает сбивчивый рассказ о его побеге, раскручивает эту историю, мимоходом объясняет самые непонятные места и предоставляет ему убежище. Мало того, принимает его на работу, заполняя вакуум, образовавшийся с моей кончиной. История повторяется. И так бесконечно.
Вертолет завис над крышей. Камерона едва не сдуло воздушной волной, и он крепче ухватился за оконную раму. Держись, дружок, он сейчас улетит И точно, вертолет сделал прощальный круг и лихо спланировал на пляж, подняв тучу песка. Чем же оправдать свое положение здесь? А, ерунда, он скажет, что хотел позагорать в полном уединении. Или потренироваться перед очередными съемками, чтобы быть в хорошей форме.
Постояв пару минут на песке, вертолет снова взмыл в воздух и полетел в северном направлении, туда же, куда до него направилась и чайка. Камерон задумчиво смотрел ему вслед. Может, его не заметили и решили догнать чайку, чтобы выяснить, был ли кто посторонний на крыше?
Проснулся он, дрожа всем телом. Небо потемнело Неужели уже вечер? Нет, просто надвигалась гроза, солнце закрыли черные тучи, поднялся ветер. Слава Богу, подумал Камерон, ждать до восьми не придется, природа на его стороне.
Пока не начался ливень, он огляделся, прикидывая, как лучше всего добраться до номера Нины. Вон там, невдалеке, виднеется водосточная труба, по ней он доползет до пожарной лестницы, спускающейся вдоль фасада здания. Остальное уже просто.
Тут-то и разразилась гроза, заблистали молнии, оглушительно загремел гром, и уже через секунду по крыше с ее выступами и башенками полились потоки воды, бурля в водосточных желобах. Теперь Камерону пришлось изо всех сил держаться за ставни и упираться пятками в черепицу, чтобы не быть смытым могучими потоками.
Небо снова прочеркнула молния, почти без перерыва грохнул раскат грома, и Камерон увидел, что громоотвод как-то странно засветился голубоватым светом. Не веря своим глазам, он уставился на него, потом очнулся и ткнулся лицом в черепицу. Один удар грома — и все… конец…
Словно перед умирающим, перед его внутренним взором мгновенно пронеслись основные этапы его жизни, а потом крупным планом встал® лицо Нины. Только она может спасти его сейчас. И только он чуть позже может спасти ее. Такая вот взаимосвязь.
Мы поможем друг другу, подумал Камерон, надо только поскорее убраться, отсюда и попробовать начать новую жизнь. Вместе..
Гроза бушевала еще- минут двадцать, потом тучи внезапно рассеялись, вернее, ушли куда-то в сторону моря. Уже и ливень прекратился, но Камерон, содрогаясь от холода, продолжал корчиться у своего укрытия. Наконец, он собрался с силами и огляделся вокруг. Ага, уже темнеет, пора двигаться, пока все спокойно.
С огромным трудом он приподнялся на четвереньки и пополз к дальнему краю крыши. Когда он добрался до водосточной трубы, стало совсем темно. Он уселся поудобней и с силой растер ладони, чтобы восстановить циркуляцию крови, потом съехал по трубе до пожарной лестницы, как мальчишка по перилам, и полез вниз. Вот и окно Нины, а вот и она сама сидит у туалетного столика. При ее виде его как будто сморило. Он тихонько поскребся в окно, но Нина не услышала. Тогда он постучал в секло костяшками пальцев. Она вздрогнула и в смятении обернулась на стук. Боже, он же ее напугал! Камерон прижал лицо вплотную к стеклу. Пусть убедится, что это не грабитель.
— Не бойся… — он раскрыл створки. — Это… Как стучат зубы… — он перевалился через подоконник, — я…
Он плашмя рухнул на пол.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Придя в себя, Камерон медленно раскрыл глаза. Нина обтирала его лицо мокрым полотенцем. Боже мой, грим! Он рывком сел и вырвал полотенце из ее рук. Слишком поздно. На белой материи ясно проступали пятна грима. Камерон поднялся на ноги, проковылял к туалетному столику и взглянул на себя в зеркало. Хорош, нечего сказать! Косметические изыски Денизы полностью исчезли с левой половины лица. Это придавало ему какой-то странный вид, словно он внезапно окривел. Форма глаз совершенно не совпадала, даже уголки губ были несимметричны
Нина все еще стояла на коленях. Он повернулся к ней и повторил;
— Не бойся, это я,
— Я начинаю в этом сомневаться, — договорила она.
Он машинально поднял руку и дотронулся до левой щеки. Действительно, подумал он, я ли это? Нет, только половина меня. Его снова затрясло в ознобе, и он тяжело опустился на стул.
Нина поднялась и, подойдя к буфету, налила полный стакан виски.
— Ну и видок у тебя! — она протянула стакан Камерону. — Откуда ты взялся, скажи на милость?
Он кисло- улыбнулся и сделал два больших глотка.
— С крыши.
От крепкого напитка на глаза навернулись слезы, сквозь которые проступило озадаченное лицо Нины. Только сейчас до него дошло, что довести свою миссию до конца будет не так легко, как ему представлялось. Чтобы ее уговорить, придется полностью разгримироваться и все о себе рассказать, иначе ничего не выйдет.
— Ты как-то странно на меня смотришь. Что, не узнаешь?
Она уселась на кровать и задумчиво покачала головой.
— Сама не знаю. Согласись, в этом трудно разобраться. После того, что произошло вчера, потом сегодня утром… А теперь твое несколько странное появление…
— Вчера? — он вскинул брови. — А что произошло вчера?
— Нет, ничего… Я наблюдала за тобой на колесе, мне было очень… не по себе.
— А, ты имеешь в виду тот трюк! Ерунда. Поверь, такие штуки меня совсем не пугают.
— Вот и он так говорит.
— Так ты была в вертолете?
— Да.
Камерон прикусил губу, чтобы не задать готовый сорваться с языка вопрос. Он помолчал и безразличным тоном спросил совсем другое:
— Ну, и как я выглядел сверху? Ты что-нибудь чувствовала, глядя на меня?
— Да. Я боялась.
— Боялась, — повторил он. — Понятно. За меня?
— Не только. За себя тоже. Он все время повторял, что если я смогу почувствовать волнение и страх за твою жизнь, мне лучше удастся роль жены астронавта.
— Как ты думаешь, он о нас знает?
— Пока что, видимо, нет, но при мысли, что он может догадаться, меня бросает в дрожь. Ты ведь знаешь его!
— Да, он обладает сверхъестественным даром предвидения, — сухо проговорил Камерон и отхлебнул виски.
Он вспомнил, как Рот упомянул, что режиссер намерен изменить сценарий и превратить обыкновенного беглеца в дезертира, а это уже значительно серьезней. Вспомнил и внезапное озарение, когда сценарист обмолвился, что главный герой непременно должен кого-нибудь убить, хотя бы для самообороны, тогда ему будет отрезан путь назад. Все это было так странно, непостижимо, в этом нет сомнения, но… Но все же тайна, которой были опутаны эти съемки, постепенно раскрывалась в его мозгу. Все состояло из каких-то отрывочных кусочков, маленьких и, на первый взгляд, незначительных эпизодиков. Осталось немного — надо только спокойно расставить их по надлежащим местам…
— Наш милейший режиссер просто-напросто пытался поразить тебя своим умением видеть дальше других, но я затем и пришел к тебе, чтобы развенчать его так называемую интуицию и доказать, что это ничто иное, как хорошо продуманный план. Понимаешь?
— Нет, — она потерла переносицу. — Я уже ничего не понимаю. Какой план?
— Помнишь, я ему сказал утром, что знаю его замыслы?
— Допустим.
— А то, как он старательно обходил стороной ответ на простой вопрос — останется ли жив наш беглец после автокатастрофы, — тоже помнишь?
— Да..
— Так что же тебе непонятно? Беглец не выживет. Он не должен выжить. Он должен погибнуть. В выдуманном сценарии — и в действительности.
Нина слабо улыбнулась.
— Ты же только вчера на моле уверял меня, что это только фильм, а не реальная жизнь. Разве не так?
Камерон резко мотнул головой
— Я ошибался. Это плохой фильм. И мы в нем повторим судьбу героев. Вот что он задумал.
Нина все еще улыбалась, но в ее глазах появились слезы, и это растрогало его. Ее вполне могло бросить в объятия режиссера, если она считала его образцом прочности, уверенности в себе. Вот он-то, Камерон, и должен стать твердой опорой для этих хрупких плечиков. Любыми способами ее надо оторвать от режиссера. Вот она сейчас плачет… Но к нему она тоже не совсем равнодушна, разве она точно так же не плакала утром, прижимая ладони к щекам, когда он, как полный идиот, спас целлулоидную куклу?
Как же ее уговорить? Как настроить против «благодетеля»? Тогда, с куклой, она же поверила…
— Слушай, Нина, я знаю, о чем ты думаешь, — спокойно проговорил он. — О кукле, так ведь? Но даже эта сцена была спланирована и предусмотрена, он же подводил меня к ней, да и тебя тоже
Она снова покачала головой.
— Ты же сама спрашивала его, останется ли в живых ребенок. И что он тебе ответил?