ском наречии, говоря так быстро и туманно, как только мог. — Скажи толком, – рявкнул таможенник, – не то я велю бить тебя палками по пяткам, покуда ты не наберешься ума. Рыбак стал выражаться яснее, и таможенник, которому морской жаргон был знаком, понял его речь. — Мда… рыбу привезли, – протянул он, заглянув через набережную в лодку, и поманил своих помощников: — Обыщите этот сброд! Мальчики делали вид, что не понимают приказаний, которые таможенник отдавал на латинском языке, и благодарили судьбу за то, что они догадались запрятать золото во внутренности рыб. Накануне они снова долго провозились, вынимая монеты из протухших рыбин и засовывая их в свежие, — Мда, – снова протянул таможенник. – Принесика мне полдюжины этих рыбин. У твоего товара лакомый вид. Бренна от страха прошиб холодный пот. Если найдут запрятанные в рыбинах монеты, неминуемо возникнут подозрения и таможенники начнут доискиваться, кто такие эти рыбаки из Малаки. Однако он и виду не показал, что понял латинскую речь чиновника. К счастью, перепуганный рыбак опять начал чтото говорить, путаясь в словах, обращаясь то к таможеннику, то к мальчикам, то снова к таможеннику. Бренн воспользовался этой сумятицей и по сходням проворно соскользнул в лодку. Там он, заискивающе улыбаясь, взял из рук помощника таможенника отобранные им рыбины и быстро выпотрошил их. Ловко сделав надрез, он, держа рыбу за бортом, окунал ее в воду и тщательно прополаскивал, так что монеты тонули вместе с потрохами. Вычищенную рыбу он вернул помощнику, а тот вручил ее своему начальнику. Видя, с какой покорностью ему уступили отборную рыбу, таможенник несколько смягчился. — Вы должны подчиняться правилам, действующим в гавани, – сказал он рыбаку, – внесите моему писцу все установленные сборы, тогда никто вас не тронет. Он повернулся и ушел. Его помощники несли за ним рыбу. Явился писец с роговой чернильницей в руках. Он потребовал уплаты стояночного и других сборов. Бренн отлично понимал, что писец хитрит, но не стал вмешиваться, как его ни бесило самодовольство плута, воображавшего, что он всех может провести. Для Бренна дело было же деньгах; его возмущало, что писец – подлый обманщик. Но ведь ничего нельзя было ни сказать, ни сделать. К счастью, у рыбака были мелкие монеты, сдача, полученная от крестьян при покупке съестного, и он смог уплатить востроглазому писцу требуемую им сумму, не вынимая золотых монет, иначе не обошлось бы без допроса. Наконец, все формальности были выполнены. Мнимые рыбаки взяли напрокат у одного из грузчиков несколько плетеных корзин, снова залезли в свою лодку и занялись рыбой. «Вряд ли, – так они рассуждали, – нас обыщут снова; потому нужно пойти на риск и вынуть монеты из рыбин, ведь во всяком другом месте, кроме гавани, трудно будет выпотрошить улов, не привлекая внимания». Они чистили рыбу, сидя у кормы; вынутые монеты клали себе на колени, а затем – в кошели. Время от времени монета выскальзывала из их рук, покрытых чешуей и слизью, и шла ко дну, но с этим приходилось мириться. Лишь бы хватило денег на путешествие до Британии, – говорили они себе, – а уж сколько там монет застрянет в портовом иле, это ничего не значит. Доверху наполнив все плетенки, мнимые рыбаки из Малаки сошли со своим грузом на набережную и спросили дорогу к рынку. Там, поторговавшись немного, они заплатили за место под одним из навесов. Разложив товар, мальчики и Феликс попрощались с рыбаком, оставив ему его десять золотых и всю выручку за рыбу, и на свой страх пошли разыскивать какойнибудь корабль, отправляющийся в Британию, на Оловянные острова. Но никто из тех, кого они спрашивали об этом, ничего не мог сказать; только какойто старик, покачав головой, заявил, что теперь ни один корабль не делает всего рейса. По его словам, олово стали отправлять прямо через пролив в Арморику [14], в Галлию, а оттуда на мулах везли в Массилию [15]. — Впрочем, – обнадежил он беглецов, – быть может, найдется кормчий, который попрежнему совершает это далекое плавание на север. — Поищите недельку или месяц, а то и дольше – кто его знает… Эта неопределенность угнетала троих друзей. Восторг, охвативший их с той минуты, как они ступили на пристань, стал угасать, и они снова явственно ощутили, что находятся до вражеском городе. Вспомнили грубого таможенника и содрогнулись. Один ложный шаг – и они погибнут безвозвратно. Их, бывших рабов, будут судить за побег и, наверно, пошлют работать в страшные свинцовые рудники Испании. Они поняли, что нужно скрыться, уйти подальше от кишащих людьми шумных улиц.
ГЛАВА XXVII. СДАЮТСЯ КОМНАТЫ
Они шли от пристани к пристани, расспрашивая каждого встречного об Оловянных островах, и никто ничего не знал об этом далеком крае. Как Феликс и Марон ни старались щадить сокровенные чувства Бренна, все же не раз они поглядывали на него с укоризной. Им начало казаться, что Британия – гдето на противоположном конце света, а Оловянные острова – создание его пылкой фантазии. Наконец, когда трое друзей, устав до изнеможения, уже готовы были отказаться от дальнейших поисков, они увидели моряка, стоявшего, прислонясь к столбу, и задали ему все тот же вопрос – нет ли в гавани корабля, готовящегося плыть к Оловянным островам. — Есть. Завтра или послезавтра отчалит, – гласил неопределенный ответ. — Откуда? С какой пристани? – спросили они, замирая от волнения. Моряк помолчал, не спеша почесал нос и сказал: — Дайте подумать. Он прищурил один глаз и почесал за ухом; посмотрел сначала по набережной вверх, затем по набережной вниз. Трое друзей ждали, кипя нетерпением. Неужели изза тупости этого парня они не попадут на корабль? После долгого раздумья моряк отвалился от столба. — Сдается мне, что от этой пристани, – сказал он, указывая на ту, у ворот которой они стояли, – и корабль как будто вон тот, в самом конце. Мальчики помчались по сходням к судну и узнали от матроса, что судно в самом деле поплывет к Оловянным островам, а отчалит оно только в третьем часу утра [16], во время прилива. Еще он им сказал, что кормчего сейчас нет, вернется он только к ночи и пытаться повидать его до утра бесполезно: он наотрез откажет, если его тревожить, когда он собирается на боковую. — Как ты думаешь, он возьмет пассажиров? – спросил Бренн упавшим голосом, боясь, что надежда на спасение рухнет, если на борту не окажется места. — Возможно, – ответил матрос, – если ему заплатят вперед. – Он посмотрел на Феликса и мальчиков, – ему явно не верилось, что у них . есть деньги. – Но вам придется прийти еще раз утром и поговорить с ним самим. Кроме кормчего, никто ничего вам не может сказать. Беглецы отдали словоохотливому парню всю мелкую монету, какая у них нашлась; хотя он был всего лишь матрос, они считали нужным задобрить его, чтобы он похлопотал за них. Окинув корабль долгим взглядом, полным восхищения и тревоги, они ушли было с пристани, но вернулись, чтобы спросить матроса, в самом ли деле корабль отчалит наутро не раньше трех часов. Щедрый дар расположил матроса в пользу беглецов, и он заверил их, что «Надежда Геркулеса» никак не может сняться с якоря прежде, чем прилив достигнет высшей точки. А если они сомневаются, – прибавил он, – то любой матрос на любой пристани скажет им то же самое; это произойдет рано утром. Несколько успокоившись, беглецы вышли на улицу и стали обсуждать, где бы им приютиться на ночь. Уходить далеко не хотелось, так как было боязно, что утром может произойти какаянибудь задержка. Углубляться в извилистые переулки, где они под утро, пожалуй, долго будут плутать, прежде чем выйдут назад к пристани, тоже казалось им рискованным. Поэтому они пошли переулком, который вывел их на главную улицу, как раз напротив ворот пристани, и брели по ней, пока не увидели шестиэтажный дом с надписью: «Сдаются комнаты». Внизу помещался трактир, остальные этажи были, повидимому, заняты под жилье. Эта часть города была безлюдна, а дом имел мрачный, запущенный вид. Ни дом, ни место не внушали доверия, но имели то огромное преимущество, что до пристани, где стояла «Надежда Геркулеса», было совсем близко. — Ну как – попытаемся? – несмело спросил Бренн – ему не хотелось убеждать товарищей зайти. У Феликса и Марона было такое же чувство. — От пристани близко, – сказал Марон. — Грязновато здесь, – заметил Феликс. Ну, от грязи мы вряд ли подохнем, – прибавил он, смеясь, – послушать меня, так можно подумать, что был завсегдатаем роскошных бань, а не замызганным истопником, которому и помытьсято не доводилось, разве что дождь иногда вымочит с головы до ног. — Надо же куданибудь приткнуться, – настаивал Бренн, опасавшийся, что на них обратят внимание, если они долго будут толковать на улице. – Идем! Он вошел в трактир. Феликс и Марон последовали за ним. Там как будто не было никого, кроме хозяина и раба, держащего в руках швабру. У хозяина вид был еще менее располагающий, чем у дома. Неряшливо одетый человек с клочковатой рыжей бородкой стоял за прилавком; передних зубов у него не было. — Что вам требуется, ребята? – спросил он вошедших. – Винца хотите? Или, может, чего другого? Меня знает каждый моряк. Я так у них и зовусь: «Друг моряков». Так давайте поговорим начистоту. Что вам нужно? — Комнату на ночь, – сказал Бренн; он уже раскаивался, что зашел в этот вертеп, но ему невмоготу было дольше бродить по улицам. — Вы ее получите, – угодливо ответил трактирщик. – Самую лучшую комнату во всем доме. Такую, какой не погнушались бы люди и познатнее нас с вами, хотя бравый моряк, такой, как вы и я, не имеет себе равных. Я всегда так говорю: моряк – соль земли, потому что в родном соленом море он весь пропитывается солью. Отпустив эту остроту, трактирщик захихикал, защелкал языком и попытался ткнуть Феликса локтем в бок. Но Феликс сердито заворчал и отстранился; при этом движении его кошель раскрылся и золотые монеты посыпались на пол. — Что я вижу! – закричал трактирщик. – Желтые кружочки! Ну и счастливцы! Не тр