Она отшатнулась.
– Есть такое. Далековато, правда…
Прищурилась на вездеход, потом кивнула:
– Твоя лайба пролезет.
– Покажешь где – тысячу дам.
– Не врёшь?
Он поправил висящую на боку сумку, тронул ремень, на котором ножнах висел силовой тесак.
– Слово.
Сделал небольшой шаг назад, чуть наклонил голову влево, окидывая одетую в лохмотья, в буквальном смысле этого слова, девчонку. Покрутил носом:
– Правда, вот попахивает от тебя…
Она, неожиданно угрюмо, буркнула:
– А сгорела баня то. С моими стариками вместе. Одна осталась. Когда в тазике ополоснусь, когда и так обойдусь. Так что, тебе надо к Чёрному Озеру?
Кивнул.
– Так покажешь?
– Похмелиться надо. Иначе не дотяну.
Она закашлялась опять, потом сплюнула почему то синей слюной на пыльную землю.
– Тьфу, гадость.
Выпрямилась:
– Так дашь сто рублей за показ?
– Сказал же – кит дам.
– Кита мне не надо… Похмелиться бы…
Выругавшись про себя, потому что больше никого из аборигенов видно на улице не было, открыл дверцу, дотянулся до перчаточного ящика, вытащил бутылку коньяка, пошарив на ощупь, достал пластиковый стакан. Плеснул на четверть, отметив, как жадно загорелись до этого мутные глаза, протянул:
– Закончим дело – отдам остатки. А то вырубишься по дороге. На старые то дрожжи…
Она взяла трясущейся рукой, в два больших глотка жадно осушила, замерла, прислушиваясь к ощущениям, а он с интересом наблюдал за реакцией. Коньяк не подвёл – девчонка как-то вдруг начала распрямляться, глаза прояснились. Он словно услышал, как с натугой провернулись шарики в мозгах. Что интересно – гудящая вокруг туча гнуса аборигенку напрочь игнорировала.
– Туда до вечера пилить будем.
Пожал плечами:
– Не страшно. Если отмоешься.
Покрутил носом опять, та насупилась, потом махнула рукой:
– В озере и сполоснусь.
Снова открыл дверцу джипа:
– Залезай.
И обойдя машину с другой стороны, полез на водительское сиденье…
…Всё так, как и описывалось в преданиях: небольшое, идеально овальное озеро, наводившее на мысли об искусственном происхождении, ровный пологий берег, поросший иван-чаем и обычной травой, вековые мачтовые сосны, с вершинами, царапающими небо. Михаил остановил машину на берегу, возле матово-чёрной воды и выпрыгнул наружу. Потянулся, слушая, как сладко хрустнули косточки и кровь побежала быстрее – дорога была муторной, что, впрочем, и ожидалось по тем же преданиям. С другой стороны хлопнула вторая дверь, под рамой появились голые исцарапанные ноги. Поморщился – свежий чистый воздух опять начал вонять грязным телом и гарью.
– Эй, не хочешь сполоснуться пока?
В ответ – молчание.
– Как знаешь, ночевать тут придётся.
Опять тишина. Ну-ну… Спать будем в машине, и в таком виде я её внутрь, в салон не пущу. И так всё провоняла своими тряпками. Всё дорогу с открытыми окнами. Пыли нанесло – миллиметр толщиной. Осмотрелся по сторонам, выйдя вперёд. Вроде бы там. Вернулся обратно, открыл заднюю дверцу, отстегнул лестницу, забрался внутрь. Вот и сканер. Вытащил его на улицу, вскрыл аккуратный пластиковый чемоданчик серого цвета, вытащил наружу небольшую панель и прибамбасы. Собрал устройство под удивлённым взглядом молчащей, что странно, девчонки. Прицепил на пояс, воткнул в гнездо антенну сонара, включил, и сразу поймал излучение. Оно было. А значит… Портал есть! И – рабочий! Кажется, появился шанс! Сориентировавшись по вектору, двинулся медленно вперёд, отслеживая усиление или затухание сигнала. Есть! Вот оно! Топнул ногой у приметной, раскидистой ели, одиноко торчащей посередине пустого пространства. Семь метров влево на запад. И – вниз на четыре. Там приёмный покой переходной галереи. Но это потом. Не копать же сейчас самому руками? Есть киберы, и… Нужно искать Отцов-Основателей будущей Империи. А пока… Замерил напряжённость поля – норма. Значит, если верить материалам об Исходе, то если поставить портальные врата, можно будет протащить всё, о чём рассказывал Предок. И плевать, что переход сгорит. Отстегнул сканер с пояса, аккуратно уложил в чемодан, убрал обратно. Вытащил взамен передатчик, запрыгнул на бампер, украшенный кенгурятником, прилепил магнитную нашлёпку на капот. Развернулась параболическая антенна, крутанулась вокруг своей оси, разыскивая спутник. Поймала. Спрыгнул на землю, усмехнулся, глядя на раскрывшую рот аборигенку. Заметив, что он улыбается, выпалила:
– Ты что, шпион?!
– А что тут у вас шпионить? Я, скорее, поисковик. Вот, нашёл, что искал.
Показал кивком на ель. Девчонка посмотрела, куда он указывал, скривилась, сплюнула всё той же синей слюной:
– Тьфу! Такого добра тут…
Проглотила матерное слово. Сдержалась. Михаил бросил взгляд на часы коммуникатора, замаскированные под простенький браслет из нержавейки – ого! Уже почти двадцать часов. По солнцу и не скажешь – белые ночи…
– Ладно, коза, иди, споласкивайся. Вода вроде тёплая. А то я тебя такой грязной в машину не пущу. Будешь на улице спать.
– А чё толку мыться то? Так тебе не пойдёт?
Задрала подол своих лохмотьев, и Звонарёва передёрнуло от отвращения.
– Брезгуешь?
Удивилась та.
– Брезгую. Иди, мойся. Вот…
Опять полез в машину, пошарил в вещах – где-то у него было… Вытащил большое пушистое полотенце, тубу с моющим средством. Сунул ей в руки:
– Иди, пока я добрый!
Скривилась, но послушно пошлёпала к воде. Сам тем временем разложил сиденья, превращая внутренности машины в большое спальное пространство, вытащил пару сухих пайков, стазис-термос с горячим кофе. Пойдёт. Пискнул коммуникатор, и он открыл связь:
– Звонарёв.
– Петров на связи. Мы нашли своих, сейчас агитируем.
– Не проболтаются?
Понятно, что засвечивать своё прибытие перед кем либо не хочется…
– Не должны. Грамотные все.
– Как закончите – вывозите всех за город и включайте маяк.
– Насчёт вещей…
– Нужны они вам?
Удивился не на шутку.
– П онимаю, что память, но возьмите только то, что действительно дорого – фотографии, награды, одежду на первое время, пока новую не сделаем. В общем, килограмм по двадцать на человека.
– А детское?
…У кого– то дети? Вроде не должны… Не заикался никто. Впрочем, может, у сестёр… Какое его дело?
– Да без проблем. На первые сутки, плюс питание на столько же. На корабле есть всё, сами знаете.
– Договорились. До связи.
– До связи.
Сеанс закончился, опустил руку и наткнулся на круглые глаза:
– Ты точно не шпион?
Произнесла синими от холодной воды губами девчонка, еле выговаривающая слова. Спохватился – чисто машинально у обоих получилось говорить на едином Содружества. Обругал себя, а, что толку – акцент то в речи у него есть, да и многие слова отличаются. Хотя в Империи за основу был взят русский, но за тысячи лет разница, как между классической латынью и современным итальянским…
– Не шпион. Турист, геолог.
– Смотри…
Погрозила пальцем. На этот раз не воняла, закутавшись вместо своих тряпок в полотенце, тем более, что оно было здоровенным, что простыня, и, самое главное, чистым. Волосы из серых посветлели, да и застарелая грязь исчезла. Даже помолодела немного. Помолодела…
– Слушай, а сколько тебе вообще лет?
Насупилась.
– Четырнадцать. А что?
– Да ничего…
Твою ж… А он то думал, что ей лет двадцать!
– Тебя в деревне не хватятся?
Поскучнела:
– Некому хвататься. Мои старики, как я тебе говорила, уже там…
Ткнула пальцем в небо.
– А из остальных – кто в город подался, иные на погост. Так что нынче я одна живу.
– Давно?
– С зимы. Аккурат на новый год всё и случилось…
Отвернулась. До него донёсся слабый всхлип. Эх… И никому не нужна. Ни чиновникам, ни родственникам. Если они есть, разумеется… Да за одно это… Разжал стиснутые кулаки. Кивнул на машину:
– Залезай. Там уже всё готово.
– С…С… Сейчас…
Трясёт её не слабо. И то – под вечер прохладно стало. Туман с воды пополз… Хлопнула дверь, он тоже поспешил забраться внутрь. Аборигенка сидела, поджав под себя ноги, по-турецки, как говорится, стуча зубами.
– Замёрзла? Сейчас.
Включил печку. Благо та была не водяной, как в земных машинах, а настоящей, снятой с катера. Сразу потянуло теплом. Аборигенка закрутила носом:
– Пахнет…
– Угу. Потянулся, доставая снизу, с пола, контейнер с уже разогретым пайком. Сунул ей в руки.
– Лопай.
Достал себе, сорвал верхнюю крышку, приступил в процессу насыщения. Паёк был имперский, с мясом, соками, даже хлебом. Обогащённый витаминами и микроэлементами. Девчонка ела так, что за ушами трещало. Видать, оголодала… Наконец, отдуваясь, откинулась на панель дверцы:
– Ух, хорошо! Наелась, согрелась… Теперь бы стаканчик…
– Оно тебе надо? Спиваться в четырнадцать лет?
Внезапно она разревелась:
– А что ещё делать? Деревня мёртвая, никого не осталось! Даже собаки, и те ушли! Никому я не нужна! Живу тем, что в домах осталось, а ночами страшно! Мы в стороне от тракта стоим, никто к нам не заезжает! Вот и пью, потому что ночами волки воют, а я всё жду, что они меня сожрут!
– Сколько классов закончила?
– С…Семь… Последний год школу закрыли. Учителя уехали в родные края. Им всё-равно зарплату не платили…
Скрипнул зубами так, что у самого мороз по коже пробежал, а её даже передёрнуло:
– Ты чего?!
Отшатнулась, нащупывая за спиной ручку дверцы.
– Так. Понять не могу, как это одна осталась в четырнадцать лет, и никому не нужна? Ни чиновникам, ни родным…
– Родных у меня нет… Родителей в Душанбе зарезали. Когда независимость объявили. А меня спасло, что успели к деду с бабкой отправить, сюда. Сами задержались, думали, квартиру продадут…
– Продали…
Горько усмехнулся Михаил.
– Мужиков у тебя много было?
Мотнула головой:
– Ты бы первым стал. Здесь желающих и способных не было.