Снова ягуар попал под острые, словно железные, когти муравьеда, и враги яростно сцепились, катаясь по земле. Прошло две минуты. Послышался хруст костей и тяжелое хрипенье. Муравьед разжал когти и выпустил ягуара, но и сам остался лежать на земле без движения; ягуар валялся на траве с распоротым животом, сотрясаемый предсмертными судорогами.
Робен, Андрэ и Казимир подошли к мертвым зверям.
— Все хорошо, что хорошо кончается, — сказал Андрэ. — Муравьед оказался тут очень кстати, ведь ягуар мог бы, пожалуй, напасть на нас.
Робен улыбнулся и указал на свой тесак.
— И мы бы ему задали, — сказал он, спокойно улыбаясь. — Я уже проучил одного, теперь был бы другой. Надо, однако, снять с обоих борцов их пышные шубы, они пригодятся нам дома вместо ковров.
— А это что за зверь? — спросил вдруг Андрэ, увидав маленького зверька ростом с кролика, робко прятавшегося в траве.
— Это маленький таманду, муравьед, — сказал Казимир.
— Ах, бедняжка, как он испугался! Знаете что, хозяин? Ведь он — сирота. Не взять ли нам его домой? Дети будут очень рады.
— Что ж, он не помешает, — отвечал Робен. — Мы его приручим. Это будет очень интересно.
Покуда Робен сдирал кожу с ягуара, Андрэ привязал к дереву маленького муравьеда, который оказался очень кротким и смирным, и стал рассматривать труп большого.
— Вот странный зверь, — говорил он. — Так это у него голова? А где же рот? Рта вроде и нет.
— Как «нет рта»?
— По крайней мере, я вижу на конце морды лишь маленькое отверстие, из которого торчит кончик языка. Неужели это рот?
— Это рот. Да другого муравьеду и не нужно. Челюсти его срослись и образуют трубку, в которой двигается его длинный, клейкий язык, которым он ловит муравьев, чтобы есть.
— Удивительно, как это он мог справиться с ягуаром?..
— Мне тоже удивительно. И потом, я не ожидал увидеть такого большого муравьеда, это же великан среди них.
— Я видел большего, — заметил Казимир.
— Но главное — какие у него когти! — продолжал Андрэ. — Должно быть, они очень остры, потому что муравьед распорол ими тигра. Странно, однако, ведь они не втяжные, как же это они не тупятся?
— Муравьед очень бережет их, вот они и не тупятся. Когда он ходит, то загибает их внутрь.
— А! Понимаю! Вроде складного ножа.
— А ты заметил, что на передних лапах у него по четыре когтя, а на задних — по пять? При этом задние когти гораздо тупее. Они служат муравьеду не столько для защиты, сколько для разрывания муравьиных куч.
— Кстати о муравьях: куда же они девались? Мы так занялись муравьедом и ягуаром, что совсем забыли о них.
— Муравьи ушли далеко, — сказал Казимир.
— Да, в самом деле, дорога свободна. Мы можем идти домой.
Друзья отправились в обратный путь, но едва они сделали шагов тридцать, в густой траве послышалось жалобное мяуканье, и какое-то грациозное животное ростом с кошку доверчиво подошло к Андрэ и стало тереться о его ноги.
Парижанин замахнулся саблей, но Робен удержал его руку.
— Зачем? Это ведь тоже сирота и нуждается в покровительстве, — сказал он. — Я беру этого маленького ягуара себе и буду его воспитывать. Он будет нам очень полезен для охоты.
— Так это детеныш ягуара?
— Да. Он еще очень молод, и его легко приручить. Для начала я подрежу ему когти, чтобы он не царапал детей. Вот увидишь, какой из него выйдет славный домашний зверь.
Возвратившихся путешественников встретили на плантации громким смехом и веселыми криками. Пришлось пересказать все приключения по порядку от начала до конца. Маленькие сиротки не особенно дичились. Как только их развязали, они начали вместе играть и прыгать с большим увлечением. Видно было, что они не имели понятия о ненависти, которая существовала между их родителями, павшими ее жертвой.
Шкуры муравьеда и тигра развернули, натерли золой и растянули на траве при помощи колючек сырного дерева. Когда Робен приготовился разрезать голову муравьеда, Анри, стоявший около него, вдруг громко расхохотался.
— Ах, папа, если б ты только знал, на кого похож твой муравьед! — вскричал он. — Посмотри, мамочка, право, только очков недостает.
— Про кого ты говоришь, сынок? — спросила госпожа Робен.
— Про моего бывшего учителя чистописания, мамочка, про господина Мишо. Муравьед на него ужасно похож.
Мальчик опять засмеялся, заразив своим смехом и братьев, которым очень понравилось сравнение, и они начали кричать: «Господин Мишо! Господин Мишо!»
Так за маленьким муравьедом и осталась кличка Господин Мишо.
Что касается маленького ягуара, то за сходство с кошкой тот же шалун Анри прозвал его Кэт, что по-английски значит «кот».
Глава XII
Люди, родившиеся в умеренном климате, не сразу привыкают к другому, когда им случается переселяться. Отчасти пришлось это испытать на себе и нашим беглецам в Гвиане. Впрочем, Робен уже давно привык к климату Гвианы, дети переносили его так себе, госпожа же Робен, женщина малокровная, болезненная, не особенно тяготилась жарою. Зато парижанин Андрэ буквально мучился, как в аду.
Но кто положительно блаженствовал, так это Казимир. Недаром Робен говорил, что проказа нередко излечивается от перемены места жительства. Новые места, новый образ жизни, — деятельный, подвижный, — благотворно повлияли на здоровье старого прокаженного. Он чувствовал себя гораздо лучше, язвы его почти закрылись, так что следы проказы понемногу изглаживались, и появилась надежда на полное ее излечение.
Старик очень любил детей и был почти постоянно с ними, посвящая их в тонкости жизни дикаря, обучая их обращаться с разными первобытными орудиями.
Дети под руководством такого опытного учителя делали быстрые успехи. Физическое их воспитание шло отлично, но и нравственное тоже не оставалось в пренебрежении. Правда, у них не было книг, но зато перед ними лежала развернутая величественная книга природы, которую перелистывал для них отец. В этом деле Робену деятельно помогала его умная, образованная жена.
Равным образом не были забыты и новые языки, в которых дети делали изумительные успехи. Они бегло говорили по-английски, по-французски и по-испански, не считая гвианского наречия, которым сумели овладеть даже лучше своих родителей, к великому восторгу Казимира.
Однажды Казимир вернулся откуда-то, чуть не прыгая от радости. Он нес на голове большую корзину вроде тех, что употребляют для цыплят на птичниках. В этой клетке пищал целый выводок маленьких птиц, громким криком протестовавших против насильственного заключения. Птичек было около дюжины, величиной они были с кулак. По светлым перьям с черными и белыми крапинками и по желтым носикам в них сразу можно было узнать птенчиков хокко.
Кроме того, старый негр тащил за веревку, привязанную к лапе, великолепную большую птицу ростом с индейку. Перья у птицы были иссиня-черные на спине, серые с белыми крапинками на животе; голову украшал красивый хохолок, а короткий, крепкий, желтоватого цвета клюв слегка загибался вниз, как у курицы.
Казимира встретили шумно и радостно. Дети обступили его со всех сторон. Робен тоже пошел к нему навстречу и весело спросил:
— Ну, кум, что же такое ты нам сегодня принес?
— Вот это птенчики хокко, а это их мать.
— Да ведь это настоящий клад! Ведь у нас теперь будет настоящий птичник! У нас будет свежее мясо, яйца…
Все поздравляли Казимира, благодарили его. Старик так и млел, так и таял от восторга.
— Целый выводок хокко! — сказал Робен своей жене. — Теперь я понимаю, для чего Казимир придумал выстроить эту загородку и так нас торопил скорее ее закончить.
— Так, так, это совершенно верно, — подтвердил обрадованный негр. — Я нашел гнездо и ждал, чтобы самка снесла яиц и высидела их. Потом подождал, пока птенцы подрастут немного, и принес их сюда.
— Да ведь это настоящий клад!
Цыплят пустили в загородку. Они обрадовались свободе и принялись клевать зерна, брошенные им детьми. Мать, видимо, была еще напугана и испускала глухие крики, но потом, несколько успокоившись, тоже рискнула склевать пару зернышек. Бежать из загородки она и не пыталась: ей, очевидно, было жаль покинуть своих птенчиков.
— О, папа, она как будто уже признала нас! — вскричал Эдмонд. — Скоро нам можно будет к ней подойти? Как ты думаешь?
— Дня через два или три она будет принимать пищу из твоих рук, — отвечал Робен. — Эта птица очень кротка и добра и очень быстро делается ручной, что составляет очень редкое качество у диких птиц. Вследствие этой необыкновенной кротости многие считают хокко чрезвычайно глупой птицей.
— Но я думаю, что это неправда, папа, — заметил Анри. — Разве кто добр, тот непременно и глуп? По-моему, можно быть и добрым, и умным.
— Разумеется, Анри, ты совершенно прав, и я очень рад, что у тебя составилось такое мнение…
— Эй, Кэт! Убирайся прочь! — вдруг вскричал мальчик, видя, что ягуар коварно крадется вдоль загородки, к великому ужасу бедной птицы, которая тревожно захлопала крыльями и подняла громкий крик.
— Видишь, видишь, Анри, — сказал по этому поводу Робен. — Наша птица вовсе не глупа и отлично понимает опасность.
В эти дни Робен вновь обрел столь необходимый для интеллигентного существования предмет, о котором не без грусти он так часто вздыхал.
Андрэ был отчаянный курильщик, и для него было настоящим лишением, что, живя на безвестной засеке, он не может курить. Дорого дал бы он теперь за четвертинку самого скверного табаку или за пачку копеечных сигар.
Казимир, желая угодить своему «куму Андрэ», обещал поискать табак. На всех негритянских и индейских засеках для этого растения всегда отводится уголок, потому что туземцы любят куренье не меньше, чем европейцы. Имелось полное основание предполагать, что табак посеян где-нибудь и на засеке Доброй Матери.
Терпеливые поиски старика наконец увенчались успехом. В одно прекрасное утро Андрэ получил целую пачку папирос, сделанных каждая из одного табачного, отлично высушенного листа, завернутого в какую-то тонкую и прочную светло-коричневую обертку.