Горячо поблагодарил парижанин негра, затянулся папироской и окружил себя густым облаком дыма. Подошел Робен, взял папироску и стал ее рассматривать. Обертка, употребленная вместо бумаги, сразу навела его на мысль найти иное применение материалу, из которого она была сделана.
— Что это такое? — спросил он негра.
— Это кора дерева маго, — отвечал тот.
— Где ты ее нашел?
— Там, около маниокового поля.
— Пойдем со мной. Мне нужно много этой коры.
Они отправились в путь и через полчаса дошли до группы красивых деревьев с огромными листьями, сверху яркими, а снизу бледными, покрытыми нежным красноватым пушком. Цветы этих деревьев были белые и желтые, а плоды — в виде длинных коробочек с беловатыми зернышками, переложенными пухом. Кора была тонкая и гладкая, такого же цвета, как папиросы Андрэ.
Парижанин затянулся папироской и окружил себя густым облаком дыма
Не теряя ни минуты, он нарезал несколько широких пластов коры и от каждого отделил по нескольку концентрических пластинок почти с такой же легкостью, как мы отделяем один от другого слипшиеся листы мокрой книги. Ни одна пластинка не прорвалась, и вся операция заняла всего несколько минут.
— Вот у меня и бумага! — вскричал радостно беглец. — Только бы она не протекала, когда высохнет.
Казимир не догадывался, на что все это нужно, он понял только, что его куму требуются сухие пластинки коры, и указал ему несколько таких пластинок, которые были раньше высушены негром и отложены про запас для Андрэ.
Пластинки были совершенно ровные, гладкие, без малейшей задоринки.
— Ну, а уж чернил достать нетрудно, — сказал Робен. — Немножко мани или еще лучше сока генипы, а перья нам даст наша наседка хокко.
Робен и Казимир вернулись домой. Обрадованный отец, никому не говоря ни слова о своем открытии, подошел к загородке, где уже с неделю жил выводок хокко, и насилу удержался, чтобы не вскрикнуть от гнева и огорчения.
Вот какую картину увидел он: цыплята испуганно забились в уголок, а наседка лежала растерзанная в клочья, представляя лишь безобразную груду окровавленного мяса и помятых перьев.
При виде разгневанного хозяина напроказивший ягуар, морда которого была вся в крови, поджав хвост, пустился бежать прочь через проделанную им же самим в загородке лазейку. Злодей понимал, что совершил преступление.
Робену не хотелось огорчать детей печальным известием о кровавой проделке их любимца, которого он решил примерно наказать, чтобы раз и навсегда исключить повторение подобных шуток. Подобрав несколько разбросанных перьев несчастной птицы, изгнанник вышел из загородки и вошел в хижину.
— Ну, мои дорогие, радуйтесь, — сказал он. — Вот вам бумага, перья и чернила. Сейчас мы проделаем опыт, который должен нам вполне удаться.
Он очинил перо туалетным ножичком, случайно оказавшимся в кармане госпожи Робен и тщательно всеми сберегавшимся. В глиняную баночку налили сока генипы. Робен обмакнул перо и твердым, четким почерком описал на новоизобретенной бумаге сначала само дерево маго, а затем историю своей неожиданной находки.
С волнением передал он рукопись Анри, который прочел ее твердо, без запинки, как по печатному, к большому удовольствию матери и братьев.
Это было для наших робинзонов открытием огромной важности. Робена постоянно страшила мысль, что его дети вырастут неучами, белыми дикарями, так как одного устного обучения было недостаточно. Теперь подобная опасность была устранена.
На другой день все поднялись чуть свет и отворили дверь дома в тот момент, когда со стороны птичника послышался громкий крик, похожий на гуденье охотничьего рога.
— Что там опять такое? — вскричал Робен, хватаясь за ружье, что он делал только в самых исключительных случаях.
Казимир заковылял к птичнику и через две минуты вернулся, смеясь от души.
— Положите ружье на место, кум. Пойдите посмотрите на цыплят. Ох, смешно!.. Я очень доволен.
В загородке разыгралась совершенно оригинальная сцена.
По птичнику важно расхаживала красивая птица величиной с большого петуха, только на длинных ногах, и собирала вокруг себя цыплят хокко, отыскивая им на земле зерна и личинки и надзирая за ними, как самая любящая наседка. Временами она вытягивала шею и бросала в воздух свой звучный призывный крик. Голова у птицы была с длинным орлиным клювом, а оперенье — черное на спине, крыльях и животе, с ярко-красной полосой поперек всего тела и крыльев.
Увидев людей, птица, по-видимому, нисколько не смутилась. Ей кинули зерен, но она не стала их клевать, а нежным клокотаньем, точно курица, подозвала птенцов и указала им на предложенную пищу.
— Это агами, — пояснил Казимир, — очень добрая птица. Она друг всем нам.
— Да, я сейчас же узнал ее. Она давно кружилась над птичником, и я так и думал, что она рано или поздно приблизится к нам.
— Какая радость! — вскричал Эжен, очень любивший птиц. — Папа, она останется у нас, как ты думаешь?
— Папа, подари ее мне, — попросил Эжен. — Я очень буду ее любить. Она еще никого здесь не знает, пусть же она привыкнет ко мне первому.
— Хорошо, сынок, бери ее себе, если хочешь. У Анри есть ягуар, у Эдмонда — муравьед, а у тебя — агами. Когда цыплята хокко подрастут и не будут нуждаться в ее заботах, она будет ходить за тобой, как собака.
Глава XIII
Мало-помалу дикие звери и птицы, поселенные на плантации, освоились со своими новыми хозяевами, и наши робинзоны сделались в некотором роде царями в маленьком гвианском эдеме.
Заброшенная засека превратилась в населенное место, где в тесной дружбе жили люди и самые разнохарактерные животные. Плантация кормила досыта всех. Приятно и трогательно было видеть эту маленькую колонию, члены которой наслаждались спокойным, безмятежным довольством, которого они достигли благодаря мужеству и честному труду.
Неполное счастье испытывал только один член колонии — маленький Шарль. Три его брата получили в собственность по товарищу, а у Шарля не было никого. Ему очень хотелось иметь обезьянку. К дому время от времени приближались разные макаки, сапажу, бесхвостые маго и выделывали свои смешные штуки, гримасничая, но не подпуская к себе никого, и Шарль приходил от этого в отчаянье.
В ста метрах от хижины росло большое дерево, на котором гвианские осы устроили огромное гнездо. Этими осами очень любят лакомиться макаки.
В одно прекрасное утро к дереву явилась прехорошенькая макака, задумавшая подкрепиться любимыми насекомыми. Это было на восходе солнца. Осы еще спали, но уже скоро им предстояло вылететь из гнезда на промысел. Макака комфортабельно устроилась на дереве возле гнезда, посадила своего детеныша себе на колени и стала ждать, когда проснутся осы.
Устав от ожидания, нетерпеливая обезьянка стукнула несколько раз левой, почти человеческой, рукой по стенке гнезда, приложив указательный палец к отверстию.
В гнезде послышалось глухое жужжанье. Макака вытащила палец из отверстия, откуда сейчас же высунулась первая оса… Щелк! Черные пальцы обезьяны схватили насекомое, раздавили ему брюшко, из которого выдавилось сделавшееся таким образом безвредным жало, и оса была проглочена обезьяной с гримасой удовольствия.
За первой осой последовала вторая, третья и так далее. Чтобы вылет ос из гнезда не происходил быстрее, чем она могла их поедать, хитрая обезьянка время от времени затыкала отверстие пальцем левой руки, а правой безостановочно продолжала выдавливать у насекомых жало и подносить их ко рту. Это двойное движение совершалось автоматически, с механической точностью в продолжение получаса без малейшего перерыва. Жадная обезьяна все никак не могла насытиться, к величайшему огорчению другой макаки, которая тоже под шумок влезла на дерево и с завистью глядела на пиршество, в котором не могла принять участия.
Первая обезьяна, по-видимому, ничуть не была расположена покидать своего места, а новоприбывшая не решалась прибегнуть к силе: победа была слишком сомнительна, да и нападать было очень рискованно.
Если бы первая обезьяна хоть на минуту отняла палец от отверстия, на обеих лакомок обрушился бы целый рой разъяренных ос, и им бы обеим пришлось очень туго, так как жало гвианских ос даже и большим животным причиняет значительные страдания, а для маленьких оно смертельно.
Подумала-подумала новая обезьянка и вроде бы благоразумно отказалась от соперничества. Уцепившись хвостом за ветку дерева, она повисла головой вниз и стала слегка раскачиваться.
Должно быть, от прилива крови к голове у обезьянки появилась новая идея. Наметив большой круглый плод в двух метрах над головой первой обезьяны, вторая прыснула со смеху, подобралась тихонько к плоду и, перегрызя веточку, на которой он держался, столкнула его вниз. Тяжелый плод угодил прямо в спину первой обезьяны, которая замертво упала на землю с переломленным хребтом.
Коварная проказница рассчитывала спастись от разъяренных ос, но плод, падая, задел гнездо и отломил у него угол. Осы вылетели густым роем и накинулись на макаку, которая тщетно пыталась убежать от них, прыгая с ветки на ветку. Осы догнали, облепили все ее тело, и несчастная обезьяна, вся распухшая от бесчисленных укусов, упала мертвая на землю под деревом.
Наши гвианские беглецы от начала до конца наблюдали всю эту драму в воздухе.
Казимир, не говоря ни слова, осторожно подошел к дереву, стараясь не делать слишком резких движений, чтобы не привлечь внимания ос, поднял тело мертвой макаки, за которую крепко держался ее несчастный детеныш, и отнес детеныша и мертвую мать в хижину.
Желание Шарля исполнилось. Теперь ему нечего было завидовать братьям: у него был свой зверек — маленькая обезьянка.
Мы говорили уже, что с того времени, как Робен соединился со своим семейством, прошел целый год.
Начинался дождливый сезон, но благодаря своей изумительной деятельности наши гвианские беглецы были полностью защищены от голода и непогоды.
Жилая хижина находилась в отличном состоянии. Провизия была сложена в просторных, хорошо укрытых и превосходно проветриваемых помещениях. Часть птичника была покрыта прочной плотной крышей. Население птичника беспрерывно умножалось и гарантировало беглецам отличный стол. Вообще, в материальном отношении жизнь наших робинзонов была обеспечена вполне.