— Скажу, что ничего не понимаю, — отвечал бородач.
— Ты и теперь станешь утверждать, что птичий крик не был сигналом?
— Нет, я допускаю, что это был сигнал. Впрочем, если краснокожих в лесу много, то, во всяком случае, непонятно, зачем они принялись рубить деревья, а не кинулись прямо на нас, когда мы были у берега. Странно, непонятно, как хотите.
— Очень может быть, что это первая линия укреплений, защищающих Страну Золота.
— Мы на это не посмотрим и перешагнем через все преграды. А теперь — за работу, друзья.
— Вот что, вождь. Мне пришла идея. В пироге нельзя устроить бивуак, а между тем где-нибудь устроить его необходимо. Не вернуться ли нам назад к порогу? Провизию можно будет выгрузить на скале…
— Очень хорошо, сынок, очень хорошо. Индейца мы привяжем покрепче, чтоб не убежал, а сами пойдем прокладывать дорогу. Отлично, сынок, так мы и сделаем.
Сказано — сделано. Провизию перенесли на скалу, а также и связанного индейца, над которым бородач устроил из листьев зонт, сказав при этом:
— Видишь, как я за тобой ухаживаю, херувимчик мой? Только не думай, что я делаю это ради твоих прекрасных глаз — я делаю это ради секрета, которым ты обладаешь. Не будь этого секрета, я бы давно уж отправил тебя к праотцам. А теперь я всячески стараюсь сохранить твое здоровье и оберегаю тебя от солнечного удара. До свиданья, друг, я иду рубить деревья, а ты лежи тут смирно, не забывай, что мы за тобой следим.
Четыре негодяя вернулись к так внезапно воздвигнувшейся на их пути древесной преграде и энергично принялись рубить ее топорами. Работа была трудная и продвигалась очень медленно, но в результате все же у негодяев появилась надежда, что дня через два им удастся выбраться.
С закатом солнца они вернулись на скалу, весело распевая, как честные работники, в поте лица трудившиеся день-деньской.
Последние ноты веселой песни потерялись в дружном крике ярости, вырвавшемся у негодяев.
Скала была пуста. Индеец, несмотря на крепкие путы, развязался и убежал.
В сущности, в этом побеге не было ничего странного. Молодой индеец, видя, что его палачи увлеклись работой, воспользовался удобной минутой. Он без устали грыз веревки, которыми были связаны его руки, и скоро острые зубы дикаря сделали свое дело — веревки на руках развязались.
Но это было лишь самой легкой частью работы — оставалось еще распутать веревки, которыми были связаны его ноги. Дикарю помогли его ловкость и невозмутимое, настойчивое терпение.
И вот веревки оказались распутанными. С четверть часа индеец передохнул, растирая себе отекшие руки и ноги, потом улучил минуту, когда все четыре авантюриста были к нему спиной, встал на край скалы и бросился в воду.
Индеец встал на край скалы и бросился в воду
Под водой он проплыл все расстояние до берега (около двадцати пяти метров), вышел на цветущую лужайку и скрылся в густой лесной чаще.
Ярости авантюристов не было предела. Несмотря на то, что преследовать беглеца было нелепо, безнадежно, они все-таки попробовали сделать это.
Бородач и два его товарища, прыгая по стволам поваленных деревьев, попытались добраться до берега. Четвертый остался сторожить припасы.
Они уже были недалеко от берега, как вдруг что-то просвистело, и в авантюриста, который шел впереди, вонзилась черноперая стрела. Она вонзилась ему в бедро и насквозь пронзила мягкую часть его.
Раненый хотел вытащить стрелу, но не мог.
— Постой, постой, — сказал бородатый, — так как стрела прошла насквозь, я сломаю острие с другой стороны, и она выйдет.
Проделав эту операцию, бородач стал с любопытством рассматривать заостренный кончик стрелы. Острие было испачкано кровью, но, несмотря на это, давало желтоватый отблеск.
— Да ведь оно золотое!.. — в крайнем удивлении вскричал бородач.
Глава II
Вслед за открытием Америки европейцев обуяла золотая лихорадка, вызванная рассказами первых путешественников.
По следам Колумба (1492) и его бесстрашных последователей — Жака и Себастьяна Кобо (1497–1499), Америго Веспуччи (1499), Венсана Пенсона (1500) и других, в эту богатую страну устремились целые толпы авантюристов, точно стаи коршунов на добычу.
Не упоминая о слишком уж хорошо известных всякому Фердинандо Кореце (1519) и Франсиско Писарро (1531), которые завоевали и опустошили — один Мексику, другой Перу, мы рассмотрим деятельность только тех авантюристов, которые исследовали восточную часть экваториальной Америки.
Франсиско Писарро был убит в 1541 году в Куско. Один из его офицеров, некто Орельяна, мечтая о странах еще более богатых, где золота больше, чем у нас железа, спустился по Амазонке до устья и обшарил весь берег от экватора до Ориноко.
Экспедиция Орельяны кончилась тем, что в 1548 году вдруг пронесся слух об открытии Эльдорадо — Страны Золота. Верил ли сам Орельяна в свое открытие, это другой вопрос, но только он утверждал, что Эльдорадо существует, и описывал его в самых заманчивых красках.
Где же была Золотая Страна? Искали ее, искали и, наконец, решили, что Орельяна говорил о Гвиане, что именно там находится Эльдорадо, сокровище Сына Солнца. Ходила легенда, что после падения инков младший брат Атагуальпы овладел царскими сокровищами и увез их к истокам реки Ояпока. Называли его кто Пайтите, кто Моксо, кто Пару.
Некоторые даже уверяли, что видели его. Так, Уолтер Рэйли уверял английскую королеву Елизавету в подлинности этих фактов. Испанец Мартинес пошел еще дальше, уверяя, что сам пробыл семь месяцев в Ману, столице воображаемого Золотого царства. При этом он даже описывал дворец царя, построенный из белого мрамора среди прозрачного озера. Дворец окружали три горы: одна из золота, другая из серебра, третья из соли. У входа находились две башни, у каждой на вершине по огромной серебряной луне. Вход сторожили два живых льва, привязанных на золотых цепях. Внутренность дворца поражала своим великолепием, превосходившим всякое описание.
Владельца дворца звали Эль-Дорадо, что буквально значит «Золоченый». Так прозвали его за блеск его одежды. Тело его каждый день натирали драгоценной смолой и покрывали золотой амальгамой, так что он имел вид золотой статуи.
Уолтер Рэйли всерьез развивал свое предположение и с 1595 по 1597 год искал таинственную страну Эльдорадо, но, разумеется, так и не нашел ее.
До двадцати экспедиций предпринято было в разные времена с той же целью — до того крепко укоренилась в умах европейцев нелепая мысль. Последняя серьезная экспедиция была предпринята в 1755 году. Она не привела ни к чему, как и все прежние, и вера в Эльдорадо стала ослабевать. Легковерие уступило место крайнему скептицизму, так что, когда в Гвиане действительно открыли богатые золотые россыпи, никто этому не хотел верить.
В 1848 году вопрос о таинственных сокровищах вдруг возник опять, и вот по какому поводу.
Гвианский губернатор, господин Паризе, совершая ревизионную поездку, прибыл в город Ману. К нему привели одного ояпокского индейца, несколько лет тому назад поселившегося в Мане. Индеец был толковый и деятельный человек, соседнее индейское селение выбрало его своим вождем. Про него говорили, что он знает какую-то богатую золотую россыпь.
Губернатор начал его расспрашивать. Хитрый индеец почуял, что можно поживиться водочкой, и первое время отмалчивался, но когда ему подали водку, он не устоял перед графинчиком и разговорился. После многих уклончивых ответов он высказался откровенно:
— Я знаю тайну золота.
Потом спохватился и начал увиливать.
— А! Так ты мне соврал! — вскричал губернатор, притворяясь рассерженным. — Ты хвастун. Ты не знаешь никакой тайны золота.
Самолюбие индейца было задето.
— Я хвастун? Я соврал? Хорошо. Подожди меня здесь неделю, и я докажу тебе, что говорю правду.
Губернатор согласился подождать неделю. Индеец в ту же ночь куда-то ушел.
Назначенный срок прошел, а индеец не возвращался. Губернатор подождал еще один лишний день и затем решил возвратиться в Кайенну. Он уже покинул город Ману и сел на корабль, чтобы плыть домой, как вдруг к кораблю подплыла пирога, в которой сидел индеец. Индейца приняли на палубу, он безмолвно и важно направился к господину Паризе и подал ему крупный самородок совершенно чистого золота, без малейшей примеси.
На все расспросы губернатора, где он достал этот самородок, индеец упрямо отвечал:
— Ты меня назвал лгуном и хвастуном. Ни за что не открою тебе тайну золота.
Не подействовали никакие обещания, даже самые заманчивые. Индеец остался непреклонен и ушел, не сказав ни слова.
Вопрос опять похоронили до 1851 года, когда он снова всплыл на поверхность реки забвения.
Однажды к правительственному комиссару Анируагского округа Лагранжу явился знакомый ему португальский индеец Мануэль Виценга и сообщил, что в верховьях реки Аппруаг он нашел много золота. Комиссар сообщил об этом двум плантаторам в Аппруаг, господам Куи и Юрслеру, но те не поверили сообщению индейца.
В 1854 году тот же Мануэль Вицента отправился в Бразилию и там повторил некоему господину де Жардену сообщение, сделанное три года тому назад господину Лагранжу. Господин де Жарден снарядил корабль и, взяв с собой индейца Паолине, слывшего лучшим искателем золота, отправился в Аппруаг. Отсюда он поплыл в лодке к верховью реки и действительно нашел признаки золота, но, к несчастью, заболел дизентерией и пролежал три недели. Выздоровев, он с ужасом увидел, что из лодки украдены все припасы. Чтобы не умереть с голоду, он должен был поспешно вернуться назад. В краже провизии обвинили Паолине.
Состояние здоровья не позволило де Жардену продолжать свои поиски, а тем временем Паолине и еще несколько португальских индейцев успели действительно открыть месторождение и представили гвианской администрации образцы, которые были признаны самым чистым золотом.
Таким образом совершилось открытие золота в Гвиане. Теперь этой стране нечего было завидовать Калифорнии.